Отец городов русских. Настоящая столица Древней Руси.

Ярослав не решился на войну, в очередной раз он проявил остроту своего ума, коего хватило бы на восьмерых. Он нанял в Польше отряд, и этот отряд вторгся в Волынское княжество, начал там жечь города, грабить на больших дорогах, уводить в рабство людей. Мало того, что разбойники хорошо наживались на грабежах, они еще получили три тысячи гривен от Ярослава. Формально никакой связи между этими разбоями и появлением Владимира на Волыни не было, но все ведь прекрасно понимали эту связь.

В конце концов, князь Роман предложил княжичу Владимиру убираться подальше от его разоряемой земли. Тут надо отдать должное влиянию и дипломатическим талантам князя Ярослава: он ухитрился договориться со всеми основными князьями Руси, чтобы они не принимали Владимира. Из них только великий князь Киевский честно признался: мол, давал он клятву Ярославу, что не примет Владимира. Но и все остальные князья его не принимали под самыми разными предлогами. Даже в далеком Владимире-на Клязьме, в Северо-Восточной Руси, не было места для Владимира Галицкого.

В 1173–1174 годах патриархальные нравы сработали против Ярослава, но «зато» теперь они работали на него. Ссора папы с сыном трактовалась как семейное недоразумение, которое надо побыстрее разрешить… внутри семьи.

Заводить любовниц нехорошо, возводить на престол незаконных детей категорически нельзя, но и сбежать от отца, просить против него помощи других князей — это в высшей степени неправильно.

Только в одном княжестве приняли Владимира Галицкого и захотели ему помочь: в Северском, где правил Игорь, женатый на родной сестре Владимира, Ефросинье. «Игорь принял изгоя с честью и любовью», держал у себя два года и стал мирить с отцом. Было это сделать непросто!

Игорь даже послал в Галич своего сына Святослава вместе с Владимиром как заложника — иначе Ярослав не соглашался принять свое мятежное отродье. Только через два года Игорь «едва его с отцом примирил, испрося ему во всем прощения… Ярослав, прия сына своего и, наказав его словами (хорошо хоть, не плетью. — А. Б.), дал ему Свиноград, но жить велел в Галиче, дабы он не мог какое зло сделать. Святослава же, одарив, с честию отпустил».

Как видно, никакого зла на Игоря и его сына Ярослав не держал и Святослава с честью принимал и одаривал: заложник был нужен, чтобы сильнее унизить Владимира.

Так и жил он, активно нелюбимый сын, еще три года — с 1184 по 1187-й. Что за город Свиноград? Он появляется в летописи первый и последний раз… Может быть, Ярослав в поругание сыну просто придумал такое название или назвал так какой-то крохотный городишко, даже деревню? Пусть будет «князем свиноградским», на смех людям!

Даже если и не так, то жил Владимир в Галиче, под присмотром отца, открыто готовившего к престолу не его, а Олега «Настасьича». Летопись сообщает, что Владимир «от дел бегал» — хотя какие такие дела мог он вершить в таких условиях? Княжичу под сорок, будущее куда как неопределенное, ни к каким делам управления не допущен, даже в Свинограде. Похоже, летописец опять пытается оценивать индивидуальное поведение по некоему стандарту. Владимир не сидит на престоле, не вершит дел? Осудить его, не особо вдаваясь в подробности!

Ярослав Осмомысл умер в 1187 году. На смертном одре он призвал священников, монахов, всех бояр и многих знатных горожан. У всех просил прощения, плакал, умолял подчиниться его последней воле. А воля князя Осмомысла была простая: возвести на престол Олега «Настасьича»!

Князь плакал, брал за руки тех, кто тащил на костер Настасью, держал его самого в заточении, кто заковывал в цепи его сына Олега: лишь бы послушались.

По приказанию князя распахнули его сокровищницы, одаривали монастыри и бедных людей, чуть ли не всех желающих. Летописец поражается: добра у князя было столько, что за три дня не сумели всего раздать.

Еще до своей смерти князь привел к присяге Олегу галицких бояр и духовенство. Владимир получил Перемышль, он тоже присягнул брату. Все присягнули.

Почему так упорен старый князь Осмомысл? Пусть читатель найдет другое объяснение, я могу дать только одно: он сам заложник, раб старой патриархальной морали. Ему и в голову не приходит простая мысль: выделить еще при жизни Олегу подходящий удел, заставить князей принять его в роли среднего, ни на кого не покушающегося, никому не мешающего землевладельца (как говорили в соседней Польше, «можновладца»).

И все, и пусть себе устроенный в жизни сын живет, перестав быть живым яблоком раздора. Ну, и вести с сыном умные беседы, вспоминать убитую жену и мать, радоваться, когда в повороте головы и в выражении лица Олега оживет покойная Настасья, утешаться внуками от Олега…

Мешало одно: «необходимость» играть все по тем же правилам вчерашнего дня.

Ярослав полюбил Настасью и захотел видеть ее непременно княгиней… Чем погубил.

Ярослав захотел видеть Олега непременно князем после себя. И погубил.

Потому что стоило вернуться участникам грустной погребальной процессии, как только закончились поминки по Ярославу, как к князю Олегу приходят бояре: пусть убирается прочь из города — или его убьют.

Вряд ли дело в личных пристрастиях или в оценке деловых качеств Олега. Кстати говоря, мы и понятия не имеем, кто был бы лучшим князем: Олег или Владимир. Современники оценивали их по совершенно иным параметрам. Но бояре очень хорошо понимали: если князем Галича будет Олег «Настасьич», с этим не смирятся другие князья Руси. Не потому, что они такие страшные ревнители морали, а потому, что власть «незаконного» княжича — прекрасный предлог захватить, поделить богатые земли Юго-Запада.

Олег бежал в город Овруч, укрылся у тамошнего князя. С тех пор он исчез из летописей; ни одного упоминания! Как жил княжич Олег, где сложил кости, какова судьба его потомков — обо всем этом история умалчивает.

Итак, Владимир теперь законный князь… Добился!

Но скоро галицкие бояре разочаровались и во Владимире…

Еще при Ярославе Владимир пил, буянил и «вел жизнь безнравственную». Об этой стороне его жизни мы знаем чуть больше: Владимир забросил законную жену и сына от нее, а сам отнял жену у попа и стал с ней жить. За три года он прижил от попадьи двух сыновей.

Опять же — история, о подробностях которой мы не знаем решительно ничего. Вряд ли ведь Владимир схватил первую проходившую по улице попадью, верно?

Где он вообще нашел эту женщину? В княжеских пирах жены попов не принимали участия, попы жен князьям не представляли.

Как он относился к этой женщине? Любил ее или «так получилось»? Как вообще «получилось», как начался этот роман? Что думала о Владимире и о своей жизни попадья? Были ли у нее дети от законного мужа, попа? И как сложились их отношения с попом? Был ли Владимир для нее любимым человеком, или просто рассудила практичная женщина, что князь богаче и знатнее попа?

Все это — вопросы без ответов. С равным успехом можно предположить, что несчастная попадья стала женой запойного негодяя старше ее на тридцать лет, что поп бил ее смертным боем и вообще был редкостная сволочь. Или что гадкая попадья разбила несчастному и благородному попу сердце, что он долго мучился и потом ушел в монастырь.

Может, сам Владимир мучился раскаянием, спрашивал у жены: мол, может, вернешься к бедняге?

Может, попадья орала в ответ что-то в духе: как тебе не стыдно! И: только одного тебя люблю!

Вполне можно написать роман с обоими вариантами сюжета — потому что ничего определенного мы не знаем. Судя по некоторым более поздним событиям, попадья очень даже принимала участие в судьбе Владимира. Настанет день, и она рискнет жизнью ради него — но начало романа остается скрыто тайной. Повторюсь: предки совершенно не интересовались личными отношениями людей, их эмоциональной жизнью.

Во всяком случае, судьба Владимира сложилась точно так же, как у отца: жизнь с поповной, женщиной незнатного рода.

А вот авторитета отца, его умения цыкнуть на бояр у него не было… Пока. И бояре решили сменить князя на более подходящего — на волынского князя Романа. Этот князь Роман, по мнению летописцев, был яростен и решителен, а в выборе средств неразборчив. Если уж он что решил — ничто не могло его удержать.