Трагедия 22 июня: блицкриг или измена?

Однако в первой половине 1941 г. усилиями дуэта Тимошенко — Жукова стрелковые дивизии были ослаблены до предела: их лишили основной ударной силы — их танковых батальонов [339]. А ведь им предстояло именно в «жесткой обороне» принять на себя удар германской бронированной армады!

Формально это произошло вроде бы из благих намерений — для доукомплектования механизированных корпусов: дело в том, что еще в июне 1940 г. было принято решение о формировании механизированных корпусов по 1000 и более танков в каждом.

Тогдашний глава Генштаба Шапошников досконально знал не только материально-техническую базу РККА, но и прежде всего реальные возможности отечественного ВПК. А потому Борис Михайлович резонно ограничился на 1940 — 1941 гг. планом создания всего 9 мехкорпусов [340]. Худо-бедно, но это было реально. Но как только на пост главы Генштаба заступил генерал Жуков, то уже в феврале в ход пошли совершенно неуместные «стахановские темпы»: дуэт Тимошенко — Жуков протащил решение о создании еще 21 мехкорпуса! А затем задним числам поставили Сталина перед фактом наиострейшего дефицита техники уже для 30 мехкорпусов [341].

Задним числом потому, что, как свидетельствуют архивные документы, когда Сталину в феврале 1941 г. доложили, что для укомплектования мехкорпусов не хватает 12,5 тыс. средних и тяжелых танков, 43 тыс. тракторов, 300 тыс., автомашин, то он просто не мог поверить в это, ибо это означало, что вновь формируемые корпуса обеспечены материально-технической частью всего на 30%! [342]

Сталин же, как известно, отличался особо тщательной разработкой и подготовкой любого вопроса, по которому предстояло принять решение, тем более важное. Следовательно, решение о формировании еще 21 мехкорпуса было принято на уровне наркома обороны и его зама, т. е. Жукова, т. к. приказы о создании корпусных управлений издавали они! И только потом они соизволили поставить перед Сталиным вопрос об убийственном дефиците! Зачем?!

Кстати, именно о 30-процентной укомплектованности своего мехкорпуса танками и автотранспортом писал и Рокоссовский в своих мемуарах, но цензура все повырезала…

Выход из этого острейшего дефицита был найден, как всегда, фатально неадекватный, а по сути-то дела — самый смертельный для тех, кому предстояло принять на себя не просто первый натиск вермахта, а удар его бронированных армад: у стрелковых дивизий отобрали танковые батальоны, и они остались с винтовками против гитлеровских танков.

Дважды совершенная ошибка привела к трагедии. Дважды, потому как по не адекватным реальности итогам испанской войны, на которые неуместно наслоились и неверные выводы из финской кампании, мехкорпуса были расформированы, и танковые части было переданы в стрелковые дивизии, образовав в их составе танковые батальоны. Решение, как признают все, было архиневерное. Потом просто спохватились, а когда Жуков возглавил Генштаб, еще и неуместно спохватились и размахнулись аж на 30 мехкопусов!

Первоначальная ошибка была усугублена до абсурда — стрелковые дивизии, которым предстояло принять на себя первый удар, лишились своей основном ударной силы. Таким образом, были созданы все необходимые предпосылки для того, чтобы они не удержались в обороне (о прикрытии уж и не говорю).

Но лиха беда начало. Отобрать-то танковые батальоны отобрали, мехкорпуса вроде бы сформировали, правда, на бумаге. А вот задачи-то им поставили «сверхстахановские» — из расчета, что-де они полнокровные и полностью укомплектованы техникой!

В итоге ни стрелковые дивизии не удержались в обороне, ни мехкорпуса ожидавшегося эффекта не дали — ринувшись, согласно предписаниям из «Красных пакетов», в немедленный встречно-лобовой контрблицкриг (хотя должны были помогать стрелковым дивизиям выбивать вклинившегося в нашу оборону противника), мехкорпуса один за другим погибали в бессмысленных боях, т. к. в первой линии, как правило, шли легкие танки, которые гитлерюги лупили, как грецкие орехи! Ведь из стрелковых дивизий забрали именно легкие танки (Т-60, Т-26 и БТ ранних серий).

В результате в первых же боях мехкорпуса теряли до 90% боевого состава, а те танкисты, которые не имели танков, бесславно исполняли роль пехоты (об этом, в частности, писал и Рокоссовский, но цензура… Ох уж эта цензура).

Так, во время контратаки (локального контрблицкрига) 5-го и 7-го механизированных корпусов (МК) в районе Орши гитлерюги спалили около 700 легких танков! А потом специально водили колонны попавших в плен красноармейцев мимо этого жуткого кладбища танков, чтобы поиздеваться над пленными и сломить, добить их морально!

И еще об одном «стахановском подвиге» «органической ненависти» начальника ГШ Жукова к штабной работе: вместо того, чтобы доукомплектовать перевести на штаты военного времени уже имевшиеся в РККА двести с лишним дивизий и тем самым повысить их боеспособность, Жуков уже в феврале стал настойчиво убеждать Правительство СССР принять его план расширения сухопутных войск еще почти на 100 дивизий? [343]

Разрешение-то он получил, но результатом этого стало относительное ослабление Вооруженных сил СССР, о чем стало известно командованию вермахта [344].

Впоследствии же со страниц не в меру «объективных» «Воспоминаний и размышлений» Жуков сетовал, что-де численность наших дивизий, особенно в первым эшелоне, была фактически вдвое ниже, чем у гитлеровских. А кто, собственно говоря, мешал-то? Сталин?! Да нет же — он-то как раз и разрешил увеличить численность войск. Тогда, спрашивается, на кой лях новому начальнику Генштаба потребовалось создание не столько новых почти 100 дивизий, сколько почти 100 должностей командиров дивизий, назначать которых он и стал бы?

И вот еще о чем. Приведенные выше пояснения начинались с выражения, что-де «формально» это произошло вроде бы из благих намерений. Но вот ведь в чем все дело-то — именно «благими намерениями» и вымощен ад!

И ежели не забывать об этом, как, впрочем, и о словах К. Клаузевица о доступности военного дела здравому уму человека, то едва ли окажется хоть сколь-либо затруднительной попытка все тем же здравым умом простого человека оценить и то, с чего же в действительности начались эти самые «благие намерения», но особенно же то, куда они могли завести при том истинном их начале. В весьма ироничным изложении одного из современных авторов это выглядит так: «В декабре 1940 г. состоялось совещание высшего командного состава нашей армии, на которой обсуждались проблемы современной войны. Интересна характеристика, данная тогдашним начальником Генерального штаба Мерецковым в его докладе по проекту Полевого устава советским и германским войскам.

Он утверждал, что наша дивизия значительно сильнее германской и во встречном бою, безусловно, разгроми ее. В обороне наша дивизия отразит удар двух-трех дивизий противника. В наступлении полторы наши дивизии преодолеют оборону дивизии противника.

По раскладу генерала армии получалось, что у нашей дивизии никак не меньше, чем двойное превосходство над германской» [345]. Речь шла, естественно, о стрелковых дивизиях.

Так вот, если оно действительно было так на самом деле, то какого же, миль пардон, …надо было половинить дивизии по численности, да еще и изымать у них все то, что составляло их ударную и одновременно оборонительную мощь, т. е. танковые батальоны, но ничего не давая взамен?!

Но если это было не так, то, опять-таки, какого же, миль пардон, …надо было столь нагло брехать перед войной не просто с какой-то там высокой трибуны, а именно руководству государства и именно в преддверии и так уже всем очевидной войны с Германией, а после смерти Сталина не менее нагло валить всю вину за трагедию 22 июня 1941 г. на него — И. В. Сталина?