Происхождение и юные годы Адольфа Гитлера

Поясним, что тогда, в конце XIX века, оба собеседника не могли себе представить реальное практическое утопление евреев в Черном море — это была такая сугубо теоретическая, воображаемая ситуация. Через полвека стало уже ясно, что это совсем не трудно осуществить и практически; правда, для уничтожения миллионов людей существуют гораздо более удобные и надежные апробированные методы. Тогда же поставленный Витте вопрос был чисто риторическим: оба собеседника прекрасно понимали, что никто из них, по крайней мере — из них двоих, не может отдать приказ об уничтожении миллионов людей — и эта невозможность была совершенно не технического свойства.

Ответа на вопрос Витте, заданный в такой формулировке, в принципе не требовалось, хотя, очевидно, что Витте едва ли очень существенно поколебал убеждения царя.

Совсем по-другому подходят к подобным решениям дети десяти-пятнадцати лет, еще не ставшие людьми, а прошедшие вместо наглядного обучения моральным принципам наглядную школу вседозволенности — им уже, скорее всего, людьми так и не стать! Они — самые опасные преступники, а многие из них сохраняют такие качества и на всю жизнь. Притом вопрос об утоплении евреев в Черном море ныне не актуален: для этого, как известно, имеется Средиземное!

У этих уже подросших или еще не подросших малолетних преступников уже не возникают проблемы, на которые Витте обратил внимание Александра III, а принимаемые решения могут разнообразиться только различными практическими условиями: как формулировал тот же Гитлер: «Решающую роль играет вопрос, целесообразно это или нет» — вот и все!

Так же о самом Гитлере, напоминаем, отзывался Шахт: «Во всем у него был самый холодный расчет»!

Тем, кто занимался историей преступности, хорошо известно, какую проблему представляют собою преступники, обученные основам совершения преступлений еще в самом юном возрасте — десяти-двенадцати лет.

Совсем недавно автор этих строк видел по немецкому телевидению впечатляющие документальные съемки, повествующие о проблемах детей и молодых людей в современной Африке, с раннего детства призванных в армии, активно действовавшие в тамошних гражданских войнах, приученных к безнаказанному применению оружия и не имеющих против этого никаких моральных барьеров.

Очевидно, что это проблемы не только сегодняшнего дня, а восходят еще ко временам Крестового похода детей и даже раньше. Двадцатый век продемонстрировал ужасающие примеры массового возникновения таких искалеченных судеб.

Нам, разумеется, лучше знакомы проблемы, возникавшие в истории России и Советского Союза.

Первая Мировая война, затем — Гражданская, затем — массовый голод 1921–1922 годов породили миллионы детей, лишенных родителей, домашнего очага и мирных условий существования.

По трагическому недоразумению Аркадий Гайдар считается детским писателем. На самом же деле его книги должны читать взрослые — он создатель жутчайших по сути произведений на темы: дети и война, дети и преступления, дети и убийства — написанных на основе жизненных, иногда — абсолютно конкретных материалов. Сам Гайдар, родившийся в 1904 году, был и героем, и жертвой эпохи: с тринадцати-четырнадцати лет он участвовал в Гражданской войне и, следовательно, стал убийцей; в шестнадцатилетнем возрасте его, командира карательного полка, изгнали с должности за необоснованные расстрелы; дальнейшую его военную карьеру пресек психиатрический диагноз.

Такая судьба — еще и повод повыть на луну на тему о влиянии наследственных психиатрических недомоганий на политические сюжеты; заодно можно посожалеть и о том, что никто не ставил диагнозов предкам Гитлера. В целом же личная судьба Гайдара сложилась существенно благополучнее многих биографий его ровесников и еще более младших детей.

При всей трагической жертвенности людей, пытавшимся помочь этим миллионам несчастных, в очень многих случаях их усилия не привели ни к каким позитивным результатам — и значительнейшая доля беспризорников стала неотъемлемой частью преступного мира, невероятно разросшегося количественно в ту славную эпоху «строительства социализма» в Советском Союзе, а на самом деле — жутчайшего времени нищеты и бесправия многомиллионных масс. Коллективизация и новый массовый голод 1932–1933 годов дали новое юное пополнение этой гигантской преступной армии.

Перевоспитывать большинство из таких детей было просто бесполезно — они уже не годились для законопослушной гражданской жизни. И власти принялись их просто тотально уничтожать — не всех поголовно, но очень многих, руководствуясь простыми принципами выделения самых неисправимых или неизлечимых.

Достоверных сведений об этих экзекуциях так и не опубликовано, но в свое время об этом ходила масса слухов — и проникала за границу. Вот, например, как об этом рассказывал один из корифеев советской разведки Александр Орлов (Лев Фельдбин), бежавший позднее на Запад. Разумеется, рассказы о расстрелах беспризорников запомнились ему лучше тех преступлений, которые он совершал самолично — именно потому, что на время расстрела этих детей у него имелось железное алиби: он находился за границей. Временно вернувшись оттуда осенью 1935 года, Орлов «узнал, что еще в 1932 году, когда сотни тысяч беспризорных детей, гонимых голодом, забили железнодорожные станции и крупные города, Сталин негласно издал приках: те из них, кто был схвачен при разграблении продовольственных складов или краже из железнодорожных вагонов, а также те, кто подхватил венерическое заболевание, подлежали расстрелу. Экзекуция должна была производиться в тайне. В результате этих массовых расстрелов и других «административных мероприятий» к лету 1934 года проблема беспризорных детей была разрешена в чисто сталинском духе». [433] Сведения об этом, со ссылкой на того же Орлова, повторялись и другими авторами. [434]

Скудость фактов и цифр не должна порождать сомнений в значимости этого явления: просто принимались серьезнейшие меры для сокрытия таких по существу беззаконных массовых акций — их исполнители подлежали затем также уничтожению.

В особо вопиющих ситуациях массовых расстрелов в лагерях в 1938 году подобное сохранилось в памяти многих зэков, уцелевших потому, что эта волна расстрелов, внезапно начавшись по какой-то тайной инициативе сверху, так же внезапно оборвалась.

Новый начальник Дальстроя «Гаранин /…/ открыл на Колыме кампанию террора /…/. Только в концлагере Серпантинка Гаранин расстрелял в 1938 году около двадцати шести тысяч человек». [435]

Но в начале следующего года Гаранин был отозван с Колымы и расстрелян [436] — об этом автор этих строк и самолично слышал рассказы бывших зэков, уже по доброй воле навсегда оставшихся на Колыме, где, также по доброй воле, провел автор лето 1975 года.

С Колымой связана печальная страница в истории нашей семьи. Старший брат моего отца, Артемий Николаевич Брюханов, ровесник Аркадия Гайдара, имевший не менее яркую биографию (он, в частности, был создателем и одним из первых руководителей всероссийской пионерской организации), был арестован весной 1938 года как «враг народа», получил восемь лет и осенью оказался на Колыме. Далее родным стало известно, что открылось новое следствие, и в 1939 году его этапировали обратно в Москву. По завершении следствия его расстреляли в июле (по другим данным — в августе) уже 1941 года. Лишь после публикаций в самом конце ХХ столетия новейших сведений о расстрелянных, стало известно, что в декабре 1938 он бежал из лагеря в Магадане и сумел продержаться на воле три недели — в колымскую-то зиму! [437] Это было его индивидуальной попыткой избежать гаранинских расстрелов, завершившейся не слишком удачно, хотя, возможно, именно опала Гаранина и послужила причиной продления жизни моего дяди, а не немедленного его расстрела после поимки.