Москва еврейская

Прошло почти 20 лет со времени возникновения Глебовского гетто. В течение всего этого времени приезжающие евреи мирились со своим тяжелым положением. Но вот в 1847 г. шкловские евреи выступили перед правительством с ходатайством о даровании еврейскому населению некоторых льгот. Между прочим, поверенный шкловского еврейского общества Зельцер подал министру внутренних дел записку «о претерпеваемом приезжающими в Москву евреями крайнем стеснении в том, что они обязываются останавливаться на квартире в особо отведенном для них доме»; при этом, ходатайствуя об уничтожении унизительного для евреев «принужденного квартирования», Зельцер попутно указал на то, что за квартиры берется непомерно высокая плата, почти впятеро и более превышающая обычную цену, и что евреи «должны еще, для усиления доходов больницы, при отправлении товаров своих из Москвы покупать на том же подворье циновки, веревки, ящики и проч. по нарочито определенной самой дорогой плате, превышающей настоящую стоимость сих вещей вдвое и более». Вследствие этой жалобы Комитет об устройстве евреев постановил, с Высочайшего разрешения, командировать в Москву особого чиновника, который под наблюдением генерал-губернатора удостоверился бы в правильности жалобы евреев и вместе с тем «вникнул основательным образом и в то, есть ли необходимость и польза продолжать в Москве существование особого еврейского подворья».

Ревизия подворья была возложена на чиновника особых поручений при министерстве внутренних дел надв. сов. Компанейщикова. Поручение было весьма щекотливое. В Петербурге, по-видимому, имелись какие-то сведения, в силу которых считалось необходимым, оказывая внешнее внимание генерал-губернатору князю Щербатову, произвести расследование помимо него. В выработанной самим Компанейщиковым и одобренной директором департамента полиции (февраль 1848 г.) программе действий в Москве говорилось, что «формальная» поверка таксы, установленной в подворье, и обычных московских цен не может открыть истины, потому что евреи подвергаются, вероятно, тайным налогам «в пользу смотрителя и даже полиции» и что это можно узнать только частными способами, выбор которых должен быть предоставлен ревизору. Вот почему обо всем, что можно будет доказать «ясными фактами», Компанейщиков доложит генерал-губернатору, «изыскания же, конфиденциальным образом сделанные, должны быть изложены только в представлении г. Министру». Остановившись затем на вопросах о том, должно ли быть сохранено подворье как источник доходов для глазной больницы и является ли оно целесообразным с полицейской точки зрения, Компанейщиков, склоняясь к отрицательному ответу, закончил свою записку следующими многозначительными словами: «В этой программе сделан только беглый обзор предстоящим мне занятиям. Нет сомнения, что отчет в них будет подробнее и основательнее, как труд, долженствующий служить министерству опорою для рассуждения и, быть может, некоторой борьбы».

Получив известие о командировании Компанейщикова, князь Щербатов поспешил выразить свой протест. В письме на имя министра внутренних дел Перовского ^[491] он указывал, что не видит «ни тех побудительных причин», по которым министерство признало возможным передать записку Зельцера в Комитет, «ни повода сему последнему (т. е. Комитету), без предварительного сношения со мною как главным попечителем подворья и глазной больницы, заключить командировать в Москву особого чиновника для удостоверения в изложенных Зельцером обстоятельствах; а еще менее поручить этому чиновнику входить в соображение о том, есть ли необходимость и польза продолжать в Москве существование особого еврейского подворья, ибо ожидаемые Вами по сему делу сведения мне ближе, нежели кому-либо, известны, и которые я мог бы сообщить без всякого другого посредства»; в заключение князь Щербатов просил Перовского, не найдет ли он излишним посылать особого чиновника. «Это прямое сношение с местным главным начальством может удобнее и скорее объяснить справедливость или неосновательность» жалобы Зельцера и «в последнем случае доказать пользу существования… подворья, необходимость которого доказывается тем, что оно издавна, до кончины завещателя Глебова, было пристанищем евреев…». Перовский ответил 28 февраля, что по порядку, установленному в Еврейском Комитете, бумаги вносятся на его рассмотрение без сношения с местными властями и что сам Комитет решает, нужно ли по тому или другому делу запрашивать местных начальников. В данном же случае решено, писал Перовский князю Щербатову, собрать сведения «не мимо Вас, а под ближайшим Вашим руководством», и добавил, что не находит возможным ходатайствовать об отмене Высочайше утвержденного положения Комитета. Впрочем, еще 17 февраля, т. е. до получения этого письма, князь Щербатов уведомил Перовского, что Компанейщиков уже приехал и что, не желая замедлить исполнение Высочайшего повеления, он распорядился о доставлении ему сведений о подворье.

Узнав о приезде петербургского чиновника, московские евреи не замедлили, конечно, ознакомить его со своим положением, представив ему следующую «Записку евреев-торговцев, временно пребывающих в Москве»:

«На основании Государственных узаконений, никакое место или правительство в Государстве не может само собою установить нового закона и никакой закон не может иметь своего совершения без утверждения Самодержавной власти (51 ст. Св. Основн. Госуд. Зак.).

Несмотря на это основное положение и на то, что евреи, пользуясь общим покровительством законов, подлежат и общим законам во всех тех случаях, в коих не постановлено особых о них правил (ст. 1262 и 1265 IX т. Св. Зак. о сост.), местное в Москве начальство, неизвестно на каком основании, постановило для них какое-то особое положение. Обязывает всех их жить непременно в одном доме Глебовского подворья, брать там все потребные при отправке товаров для укупорки и покрышки их принадлежности, заставляет укладывать товары на подворье и непременно рабочими-откупщиками, назначив для всего этого возвышенные и несообразные с существующими в Москве цены, полагая сверх того за каждое нарушение сих правил штраф.

Столь разорительные для евреев меры побудили их обратиться с прошением к Его Высокопревосходительству г. Министру Внутренних Дел и, изложив ему всю тягость своего положения, просить отменить унизительное для евреев принужденное квартирование в Глебовском подворье и уничтожить незаконные и произвольные налоги, сопряженные с этим квартированием.

Г. М-ру Вн. Дел угодно было поручить В-му В-благородию удостовериться в справедливости этого прошения, почему, уповая на непоколебимое правосудие Ваше, все пребывающие ныне в Москве евреи-торговцы твердо уверены, что при строгом изыскании Вашем правильность домогательства их бессомненно подтвердится, ибо

а) что действительно короба, циновки, рогожи и веревки могут быть покупаемы лучшего качества и несравненно дешевле назначенных в Глебовском подворье цен, в том может быть представлено удостоверение торгующих лиц, обязывающих доставлять им таковые по мере требования;

б) что принуждение местного правительства к укладке товаров не иначе, как на подворье, сопряжено не только с излишними издержками и неудобствами, но и с явною для каждого по торговле невыгодою, тому служит бесспорным доказательством то, во-1-х, что для найма извозчиков для доставления закупленных товаров с фабрик и лавок требуются особые издержки, тогда как все таковые могли бы быть отправлены прямо из места покупки; во-2-х, укупорка товаров иному бы не стоила ничего, ибо, по принятому в торговле обычаю, все купленные товары укладываются обыкновенно самим продавцом, без всякой особой платы, другие же, укладывая товар собственными своими средствами, могли бы сделать это гораздо дешевле того, что платится по ценам подворья, и, в-3-х, укладывая товары там, где всякий находит это для себя удобным, он не подвергался бы взору конкурента, всегда узнающего, какие, сколько, куда и кто отправляет товары и где таковые куплены, тогда как всякое соперничество, как известно, уже вредно торговле, образ которой и по закону составляет тайну каждого, и