Василий III

Татары возлагали на острог особые надежды. Но в ночь на 14 июля он был взят полком И. Ф. Овчины Оболенского. Противнику не помогли ни союзные черемисы, ни присланные ногайцами и астраханцами небольшие отряды конницы. Сафа-Гирей с лучшими воинами бросил «пушечное мясо» из простых воинников и «утече в город». Дальше версии источников расходятся. Согласно официальной летописи, русские начали артобстрел Казани и она быстро сдалась. Из города выехали князья Булат, Аппай и Тобай и заявили, что их в очередной раз попутал шайтан, они и не мыслили себя непокорными московскому государю. Были вновь принесены клятвы на верность и обещано, что ханство примет правителя только «из рук» Москвы. Воеводы развернули стяги, трубачи затрубили в трубы, и победоносная русская армия отправилась домой.

Но в ряде источников («Казанская история», Вологодско-Пермская летопись) эта благостная картинка выглядит иначе. Сафа-Гирей в своем бегстве промахнулся мимо Казани, удрал на Арское поле, а оттуда, решив не испытывать судьбу, взял курс на Астрахань. В итоге Казань осталась без хана. Жители по примеру правителя пустились бежать, городские ворота три часа стояли открытыми, а перед ними яростно ругались воеводы Михаил Глинский и Иван Бельский, кому из них первому войти в город и стяжать славу покорителя Казани. Пока князья выясняли, кто будет победителем, черемисская конница атаковала обоз, захватила гуляй-город и несколько орудий. Только после этого воеводы оставили распри, но ворота уже закрылись. Тогда-то и начался обстрел города, приведший к его сдаче [254].

Вернувшихся в Москву воевод ждал гнев великого князя. Василий III от нахлынувшей злости не знал, что с ними и сделать. Это же надо умудриться — суметь не войти в город с распахнутыми настежь воротами! Что толку от пустых клятв казанцев? Они их нарушат, как нарушали до этого. Выходит, воеводы зря ходили в поход — только взяли специально для них построенный деревянный острог и немножко постреляли из пушек по стенам. А в остальном — выслушали лживые обещания и пошли прочь.

Глупость и безответственность были налицо. А к концу правления Василий III относился к подобным акциям, порожденным тупостью и спесью знати, с особым раздражением. Глинского трогать он не стал — все-таки родственник жены, как раз в 1530 году бывшей на сносях: не дай бог беременная жена начнет переживать за опалу князя Михаила и чего случится! А вот И. Д. Бельского Василий III хотел казнить. Непутевого воеводу спасло только заступничество митрополита Даниила. Но до конца правления Василия III Бельский просидел в тюрьме.

Интенсивные переговоры с Казанью длились всю первую половину 1531 года. Русским дипломатам удалось найти союзников среди татарской аристократии, которые были согласны в главном: с Россией лучше жить в мире, чем воевать, лучше ликвидировать источники конфликта, чем его раздувать. Сторонников компромиссного решения возглавлял князь Табай. Он понимал, что глупо каждый раз при появлении русских войск под стенами Казани надеяться, что ими командуют воеводы вроде Бельского. В конце концов, русская армия вновь и вновь приходила под Казань, а не казанская под Москву. Рано или поздно это должно было плохо кончиться. Поэтому Табай решился на предательство: для спасения ханства надо свергнуть его правителя, Сафа-Гирея, и возвести на престол фигуру, устраивающую Москву. В мае русские послы в Казань сообщили: Сафа-Гирей арестован и изгнан в Ногайскую степь вместе с семьей. Власть захвачена Горшедной-царевной, мурзой Качигалеем и князем Булатом. Они прислали в Москву посольство, в котором отвергали кандидатуру Шигалея, но соглашались на Яналея из рода большеордынских Ахматовичей.

Яналею было 15 лет, с детства он находился на русской службе в контингенте служилых городецких татар. 29 июня 1531 года он был возведен на казанский престол и принес клятву на верность Василию III. Последнего вполне устроил случившийся переворот: от пятнадцатилетнего юноши не стоило ждать самостоятельной агрессивной политики, а к власти его привели люди, на лояльность которых можно было рассчитывать. До конца правления Василия III Казанское ханство проблем не доставляло.

В заключение расскажем об экзотическом эпизоде внешней политики России первой трети XVI века. В 1532 году были установлены дипломатические отношения с далекой Индией. Посольство в Россию отправил сам знаменитый Бабур, правитель Ферганы и Кабула, основатель державы Великих Моголов. Правда, добралось посольство до Москвы спустя два года после его смерти. Индийские дипломаты во главе с Хозя Усеином и не подозревали, что выполняют волю покойного правителя. Они предложили Василию III дружбу и братство [255].

Самое примечательное, что русский государь отказал Бабуру: надо сперва понять, является ли индийский государь прирожденным, потомственным государем или же просто «урядником». Достоин ли он быть «братом», то есть ровней Василия III? Визит, собственно говоря, закончился ничем — посольство Хози увезло в Индию непривычные вопросы московского государя и обратно уже не вернулось. Но сама ситуация, когда Василий III устроил проверку на государево достоинство самому Бабуру, весьма показательна. Она подчеркивает очень высокую самооценку русского монарха.

Умиротворение Запада

Западное направление внешней политики в последние годы правления Василия III было спокойным. Все драматические события здесь уже отшумели. Священная Римская империя и Ватикан осознали, что Россия не собирается вступать в унию с католическим миром, равно как и в антитурецкую лигу, и во многом потеряли к ней интерес. Среди европейских интеллектуалов потихоньку начал вызревать образ России как «антиевропы». Но всплеск антироссийских настроений и новый этап осмысления места русских на европейской картине мира наступят позже, в середине XVI века, в связи с первой войной России и Европы — так называемой Ливонской (1558–1583). В последние годы правления Василия III переговоры с империей шли очень вяло. В 1527/28 году от Карла V вернулись русские послы Ляпун Осинин и Андрей Волосатый. С ними приехал посол венгерского короля Фердинанда Клинчич. Затем в Венгрию отправились послы Мешок Квашнин и Шелоня Булгаков, которые ездили по Европе до 1531 года. Никаких существенных результатов эти дипломатические акции не имели.

Некоторую новизну в международную жизнь внесли интенсивные сношения России и Молдавии. Молдавские господари были давними партнерами московских государей, в 1492 году Иван III даже пытался их вовлечь в антиягеллонскую коалицию. Женой сына Ивана III, Ивана Молодого, была Елена Стефановна (Волошанка). Возобновлению отношений в конце 1520-х годов также способствовали родственные связи: молдавский господарь Петр Рареш (1527–1538) был женат на двоюродной сестре супруги Василия III Елены Глинской. В 1529 году в Москву прибыло молдавское посольство Думы Кузьмича и Томы Иванова, а в молдавскую столицу Сучаву отправился посол К. Замыцкий.

Но у России и Молдавии не было общей границы. Их разделяли владения Великого княжества Литовского и Крыма. Соответственно, торговля оказалась затруднена, военное сотрудничество тоже, и все свелось к выражению взаимных симпатий. Даже постоянные дипломатические контакты в начале 1530-х годов поддерживать было непросто: послов с трудом пропускали и татары, и литовцы. Молдавия была заинтересована прежде всего в помощи России против Турции и против Ягеллонов. Василий III с охотой откликнулся на эти предложения, в описях правительственных архивов XVI века есть следы договора Петра Рареша с Василием III [256]. Но имели ли место какие-то существенные договоренности или все свелось к заверениям в мире и дружбе — неизвестно.

С Великим княжеством Литовским в 1527–1528 и 1532 годах были продлены перемирия. Они заключались на пять-шесть лет, при этом литовская сторона не хотела признавать потерю Смоленска. Тем, что подписывался не мир, а всего лишь перемирие, король Сигизмунд I подчеркивал, что он не смирился с захватами его земель и готов воевать за них. С каждым перемирием, отдалявшим Россию и Литву от Смоленской войны 1512–1522 годов, шансы Великого княжества на возврат Смоленска становились все более призрачными. В Вильно это понимали, но поделать ничего не могли: выше головы не прыгнешь, Россия была сильнее. Василий III это осознавал, поэтому вел переговоры с твердых позиций и чувствовал себя в отношениях с Литвой весьма уверенно.