Упадок и разрушение Британской империи 1781-1997

Однако, по словам Марка Твена, именно королеву Викторию британская «публика рассматривала, как саму Британскую империю» [1250].

Она была скромно одета в черное муаровое платье, расшитое серебром. На голове ее была шляпка, украшенная белыми страусовыми перьями. Шесть миль пути королева ехала в открытом ландо, в который были запряжены восемь лошадей кремового цвета. В тот серый день ее приветствовали в экстазе.

«Приветственные крики были оглушительными, — написала она в своем дневнике. — Казалось, что все лица наполнены настоящей радостью» [1251].

Служба проходила перед собором Святого Павла из-за люмбаго у королевы. Церковь даровала божественное благословение земной монархине. Епископ лондонский Манделл Кейгтон, известный, как «Вызывающий Восхищение», в роскошных одеждах, с епископским посохом и митрой, объявил: имперская судьба нации была задумана и осознана во время царствования Виктории.

По словам одного свидетеля, королева «заметно изменилась перед глазами подданных».

Множество других событий, связанных с юбилеем, подтвердили апофеоз. Наиболее впечатлял и вызывал благоговейный трепет военно-морской парад. Более 160 военных кораблей выстроились в три линии, растянувшись почти на тридцать миль. Это убедило даже французских наблюдателей, что британцы полностью затмили Римскую империю. Несравненная армада означала «особый указ Вечности, которая повелела им править над морем» [1252].

Однако бриллиантовый юбилей, который принимал мириады форм в отдаленных местах, не получил всеобщего признания даже среди лидеров британского общества. Мистер Гладстон, маленький англичанин до кончиков пальцев, проигнорировал мероприятия и выступал против «духа джингоизма под именем империализма» [1253]. В частных беседах он заявлял, что лучшим способом для королевы отпраздновать шестьдесят лет на троне было бы отречение от престола. Радикальный депутат Парламента Генри Лабушер рекомендовал превратить Букингемский дворец в дом для падших женщин. Лорд Солсбери признавал, что массам требуется цирк, как и хлеб. Но он находил этот цирк вульгарным и абсурдным, от фальшивости посвящения в рыцари тех, кто ничего не знает ни о кавалерии, ни о рыцарстве, до театра регалий, который казался обреченным на то, чтобы стать фарсом.

Его прогнозы по этому поводу оказались точными. Во время процессий толпа шикала и освистывала полицейских с Кипра, которые были в фесках, решив, что это турки. Лорд-мэр потерял шляпу, когда его конь сорвался с места галопом вместе с ним. Полковник лорд Дандоналд из телохранителей ехал за экипажем монархини на своенравной кобыле, и постоянно повторял: «Спокойно, старушка! Тпру, старая!» [1254] Королева вначале подумала, что эти реплики относятся к ней.

Премьер-министр смеялся над страстью к звездам и орденам, которая была особенно сильной у сановников из колоний. Все премьер-министры стали членами Тайного совета, имеющими право носить форму, которая делала человека чем-то средним между «форейтором и шутом» [1255]. Солсбери почти столь же едко высказался о королевском ритуале, как и Фредерик Харрисон, который смотрел на него, как на «спиртной напиток с примесью наркотиков» [1256]. Он считал, что действо напоминает римский «лектистерний», «божью трапезу», умиротворяющий пир для образов богов. Или же это может напомнить о битье дикарями в гонги и тамтамы, чтобы отогнать солнечное затмение.

На самом деле празднование шестидесятилетия царствования королевы Виктории было фанфарами, придуманными не просто для подъема имперского духа, но и для успокаивания национальных страхов о конце «британского века» [1257]. Начался рев заверений, хотя царствование Британии в международных джунглях все больше ставилось под угрозу. То был парад объединения, которому бросили вызов в Дублине те, кто вышел на марш с черными флагами, лозунгами об автономии Ирландии и гробом с надписью «Британская империя», который сбросили в Лиффи. Триумф, который выдал тревогу и предчувствие беды, означал слабость и вызвал беспокойство. Киплинг, которого восхитил военно-морской парад, считал, что праздничный ликующий Лондон напоминает «невыразимый словами Тофет, Ад» [1258], и классически предупреждал о нынешней гордости и будущем крахе:

Тема «последнего песнопения» снова и снова повторялась по мере того, как рост империи не давал «промышленного упадка» [1260]. Великобританию сравнивали с Римом. Тот жадно поглощал покоренные территории, находящиеся вдали, брал дань с провинций, восточные предметы роскоши и чужестранную пшеницу. А Катон тщетно бушевал из-за разрушения и разрыва экономической ткани империи, получив за свои труды прозвание «Маленький Итальянец» [1261].

По иронии судьбы, даже главный трубач «Дейли мейл» на юбилее заметил «в публичном счастье латентную причину разложения и коррупции». Стивене в июле 1897 г. писал в «Блэквудс мэгэзин» под псевдонимом «Новый Гиббон», с некоторым щегольством копировал стиль историка и объявил: Великобритания слишком сильно полагается на «воинскую добродетель подданных варваров». Имперская раса теряет свою силу под «морально разлагающим влиянием промышленной цивилизации» и чисто коммерческого духа. Вульгарность пьет жизненную силу. Охота, стрельба и рыбная ловля, спорт, в котором человек мерялся силами с природой, уступают «плебейским выражениям простой грубой силы и ловкости» — катанию на велосипеде и игре в теннис.

Еще более деморализующим является посещение зрелищ. Наблюдение за игрой в футбол или крикет, «ленивый отдых, который любовно называется национальным», — все это остановило рост людей. Появляется хилое и тщедушное племя, которое потерпит поражение при первом же кризисе. Оно глухо к шуму приближающегося землетрясения, слепо к перспективе краха империи. Тем не менее, делает вывод Стивенс, «заката уже достигли, и это не изменить. Крах грядет все более уверенно» [1262].

Если дипломатическая изоляция Великобритании казалась скорее опасной и гибельной, чем великолепной, многое из происходящего на международной сцене подтверждало мрачное настроение Стивенса. На протяжении двадцати лет или около того нация тревожно пыталась усилить защиту империи. Множились оборонительные структуры — например, Королевский институт по делам колоний (1868 г.), Лига честной торговли (1881 г.) и Лига имперской федерации (1884 г.) Их пропагандисты вроде Джорджа Паркина («лоточника империи») [1263] провозглашали суверенным противоядием распаду.

Другие искали способы поддержать экономическое положение Британии при помощи таможенного союза. Третьи формировали общества, способствующие эмиграции в империю. Молодежь собирали в организации — например, «Юношеские бригады» (1883 г.), «Церковные бригады мальчиков» (1891 г.) и «Бригады еврейских мальчиков» (1895 г.) Последние имели целью «англизировать сыновей гетто — сутулых и с узкой грудью» [1264].