Отечественная война 1812 года. Школьная хрестоматия (СИ)

Мышей в амбаре половить.

«Да, полно, знаешь ли ты эту, свет, работу?»

Стал щуке Васька говорить:

«Смотри, кума, чтобы не осрамиться:

Недаром говорится,

Что дело мастера боится». —

“ И, полно куманек! Вот невидаль: мышей!

Мы лавливали и ершей». —

«Так в добрый час пойдем!» Пошли, засели.

Натешился, наелся кот

И кумушку проведать он идет,

А щука, чуть жива, лежит, разинув рот,

И крысы хвост у ней отъели.

Тут видя, что куме совсем не в силу труд,

Кум замертво стащил ее обратно в пруд.

И дельно! Это, щука, Тебе наука:

Вперед умнее быть

И за мышами не ходить .

И. Крылов

Березина

Адмирала Чичагова считали главным виновником того, что Наполеон ускользнул от русской армии при переправе через Березину. Отражением нападок на него была басня Крылова: «Щука и Кот». Крылов написал о пирожнике, который берется шить сапоги, то есть о моряке, командующим сухопутным войском. Мы приводим следующие отрывки из записок самого Чичагова, в которых он изображал обстоятельства, при которых ему приходилось действовать у Березины.

Я оставил берега Дуная с 35 000 человек. Присоединив к себе армию Тормасова (в которой, по письму военного министра Барклая де Толли, считалось 80000), я нашел в ней только 23 000 человек. Следуя на Минск и Борисов, я вынужден был разделить войска на две части, оставив часть из них Сакену, стоявшему против Шварценберга, и часть Эссену, стоявшему у Пружан, между Шварценбергом, Сакеном и мною; затем у меня осталось 25 000 человек. Но марш от берегов Буга до Березины, болезни, битвы по дороге к Минску, взятие приступом Борисова и неудачи Палена сократили мою армию до 20 000 человек. В этом числе было 9000 кавалерии, которая не могла мне быть полезна в прибрежных болотах и лесах Березины. С этим-то слабым войском я должен был бороться против Наполеона, который мог располагать силами втрое больше моих. На пространстве 20 фр. миль (50 верст) между Веселовом и Березином, мне нужно было удерживать берега Березины по всем местам, где проходили дороги к значительным магазинам минским и виленским...

Впрочем, император Александр обнадежил меня содействием гр. Витгенштейна и обещал присоединить к моей армии в мое распоряжение 34 000 Штейнгеля и 15000 Эртеля. С этими-то соединенными силами мы должны были ожидать Наполеона на правом берегу. В это же самое время Кутузов должен был атаковать его на левом берегу. Если бы план этот удался, Наполеон очутился бы между Кутузовым и нами, стесненный в болотах и лесах берегов Березины. Но Наполеон приближался, а о Кутузове и о генерале Витгенштейне, Тенгеле и Эртеле не было и слуху. Ни один из них не исполнил предполагаемого плана. Кутузов оставался позади; Витгенштейн же и Штейнгель двинулись по левому берегу, вместо того, чтобы, перейдя на правый и соединившись со мною, защищать переправу. Что касается до Эртеля, то он остался в Мозыре, под тем предлогом, что падеж скота помешал ему идти далее...

Все генералы мои были поражены неудобством моей позиции. Многие из них подавали даже мнение оставить ее и двинуться налево, к Лепелю, где предполагали найти армию гр. Витгенштейна. Несмотря на все эти опасения, я устоял против всякого предложения, несогласного с важною целью, которая состояла в том, чтобы удерживать мостовое укрепление у Борисова. Я велел исправить некоторые повреждения, сделанные в брешах во время атаки. Продолжив оборону, я надеялся дать Кутузову средство придти к Березине в одно время с Наполеоном, за которым он (как писал в своих реляциях) следовал по пятам. Мог ли я тогда вообразить себе, что он останется на Днепре в 25 милях назади, в то время, когда Наполеон подойдет к Березине! В ожидании прибытия наших войск, я весь день 11-го числа занимался наблюдением неприятеля, расположенного на левом берегу. Бивачные огни у него горели на большом пространстве, и сквозь облако дыма, покрывавшего горизонт, я мог заметить движение войск, которые этим средством и пожарами, произведенными на разных пунктах, может быть, хотели скрыть от меня настоящую численность и намерения. Я спокойно смотрел на эти движения и ожидал более определенных.

Решившись поставить посты по берегу реки в надлежащих расстояниях один от другого и держать главные силы в центре, у Борисова и Веселова, я готов был идти, смотря по надобности, на угрожаемые пункты. Огромное зарево над неприятельскими биваками, виденное нами ночью, достаточно убеждало нас, что там было много войск. Они были заметны в трех или четырех разных местах.

Хотя невероятно было, что Наполеон захочет переправляться через Березину у города Березина, потому что путь этот был дальнейший и подвергал его опасности столкнуться с нашею большою армией, которая должна была следовать на его фланг; по со всем тем, я не мог себе дозволить не обращать внимания на предписание главнокомандующего, тем более, что его предположения подтверждались известиями, доставленными Витгенштейном и Кнорингом. Кроме того, Наполеон мог желать взять направление немного к югу, для того, чтобы в неистощенных еще уездах прокормить голодных солдат своих, которые шли от самой Москвы по дороге, опустошенной войсками. Вследствие сего я подумал, что Наполеону весьма удобно оставить два небольшие корпуса, один против Витгенштейна, чтобы прикрыть свое движение, а другой, чтобы удержать меня у Борисова: тогда бы он пошел на Бобруйск, а князь Шварценберг мог бы поспеть вовремя, чтобы защищать переправу его и прикрывать отступление. Отсутствие Кутузова, казалось, оправдывало эти догадки. Реляцией извещали, что он почти уничтожил неприятельскую армию, а прежние бумаги уведомляли, что он следовал за нею по пятам. А между тем французы четыре дня уже стояли передо мною, а Кутузов не показывался. Я не мог иначе истолковать его отсутствия, как предположением, что Наполеон изменил маршрут свой и что Кутузов преследует его по другому направлению.

Нужно было принять меры среди этой неизвестности. Я не хотел, однако, оставить вовсе первый мой план: наблюдать берег Березины на тех пунктах, по которым пролегают два важных пути в Минск и Вильну, через Зембин. Чтобы все это согласовать, я приказал Ланжерону наблюдать в центре Борисовское мостовое укрепление, а Чаплицу — защищать с севера Веселово; сам же я, с дивизией Воинова, взял бы направление к югу, на местечко Шебашевичи, находящееся на Березине, в 6 с лишком милях ниже Борисова...

Наступило 27 ноября. Семь дней как мы стояли на Березине; в продолжение пяти дней сражались мы с авангардом, потом с разными корпусами большой французской армии. Ни Витгенштейн, ни Кутузов не являлись. Они оставили меня одного с ничтожными силами против Наполеона, его маршалов и армии, втрое меня сильнейшей, тогда как сзади были Шварценберг и восставшее польское население. Условленное наше соединение, с тем, чтобы нанести решительный удар неприятелю, очевидно, не удалось. Пока Наполеон оканчивал постройку мостов и продолжал переправлять войска свои, мне более ничего не оставалось делать, как скорее собирать все отряды, которые я расставил вдоль берега Березины, и переформировать корпуса, потерпевшие в битве 14-го числа. Я хотел соединить все мои войска для того, чтобы атаковать Наполеона при его отступлении и сделать ему как можно более вреда, или же защищать до последней крайности дорогу в Минск. С этой целью и были сделаны все мои распоряжения... Войска мои не были в совокупности, и требовался целый день для сбора их. Вследствие сего мне мало оставалось надежды на удачу, если бы я даже и тотчас атаковал французов. Это был бы безрассудный поступок, который мог бы повести к уничтожению моих войск; между тем как, выждав несколько часов, я мог надеяться на помощь Кутузова или Витгенштейна, которых ожидал. Поэтому я решил отсрочить нападение. Я отдал в распоряжение Чаплица еще два полка и велел ему на другой день, на рассвете, атаковать неприятеля, обещав поддержать эту атаку остальными моими войсками; сам же немедленно возвратился в Борисов, чтобы все это устроить скорее.