Нашествие чужих: заговор против Империи

Политика расчленения России действовала в полной мере. Даже при переговорах об объединении сил Добровольческой армии Деникина и Всевеликого Войска Донского союзники, взявшие на себя посредничество, навязали вариант, по которому Дон сохранял внутреннюю автономию, а Деникину казаки подчинялись только в оперативном отношении. А в Верховном Совете Антанты уже начались и переделы «российского наследства». По прежнему соглашению, заключенному в декабре 1917 г. Дон входил в зону влияния Англии, а Украина и Крым — Франции. Ну а в 1919 г. французы озаботились, что британцы и без того слишком много подгребли под себя, потребовали это дело исправить. Пусть Англия уступит им область Войско Донского, а вместо этого получит «компенсации» на Кавказе [332].

После такого «переподчинения» Краснову пришлось вести переговоры уже с французами. Которые тоже пообещали быструю и эффективную помощь. Заявили, что их дивизии немедленно будут направлены из Одессы на Харьков, к границам Дона. Однако дальше обещаний дело опять не пошло. Вместо французских дивизий к атаману очередной раз приехал капитан Фукэ. Но теперь он заявился в Новочеркасск с чрезвычайными полномочиями от главнокомандующего войск Антанты в Восточной Европе генерала Франше д'Эспре. И предъявил вдруг целый ряд условий. Требовалось, чтобы Дон оплатил убытки, понесенные с 1914 г. французскими фирмами и гражданами, имевшими собственность на его территории, да еще и оплатил с солидными процентами. Требовалось, чтобы Войско Донское признало над собой «высшую власть» Франции «в военном, политическом, административном и внутреннем отношении». И чтобы сам атаман отныне распоряжался и действовал только «с ведома капитана Фукэ» [333]. Ошеломленный Краснов отвечал, что таких требований он принять не может. Впрочем, и никакой помощью от французов даже не пахло.

А пока тянулись эти интриги, разразилась катастрофа. Казаки мерзли в окопах, их части таяли не столько от боевых потерь, сколько от тифа. Атаман обнадеживал помощью союзников, а ее не было. Люди стали понимать — обман. И самому атаману больше не верили. Чем и воспользовались большевистские агитаторы. Внушали:

«Союзники ни Деникину, ни Краснову помогать не будут, потому что европейская демократия заодно с большевиками и своих солдат против них не пошлет». Казаки начали бросать фронт, уходить по домам. Сперва поодиночке, потом сразу три полка…

А на Рождество в станицах появились агенты Троцкого. Бойкие молодые люди в кожанках, с пальцами, унизанными золотыми перстнями. Большевикам на Монетном дворе достались печатные станки и запасы бумаги, и «царскими» банкнотами (которые за линией фронта считались «настоящими», котировались куда выше «керенок» или «донских» денег) агентура снабжалась без ограничений. Бойкие молодые люди швыряли пачки денег на водку, выставляли ее ведрами [334]. И станичники признали Советскую власть. Открыли фронт. Красные дивизии вступили на Дон, казаки встречали их хлебом-солью. Но получили в ответ кровавый кошмар…

Готовился он заблаговременно. Троцкий загодя сосредоточил на юге свои Реввоентрибуналы, собрал целую когорту помощников — видных «интернационалистов». А командира корпуса казака Миронова, наоборот, удалил на Западный фронт. Убрали и донские полки, перешедшие на сторону красных. Загнали в вагоны и погнали на другой фронт, Восточный. В январе 1919 г. Свердлов провел в Москве совещание начальников политотделов фронтов, где согласовывались детали предстоящей акции. А 24 января вышла директива Оргбюро ЦК за подписью Свердлова:

На Дону кампанию геноцида возглавил лично Троцкий. Казаков он ненавидел люто. Писал о них:

Он же ввел в обиход термин — «устроить карфаген» казачеству. Запрещалось само слово «казак», ношение формы, лампасов. Станицы переименовывались в волости, хутора — в села (Цимлянская была переименована в Свердловск, Константиновская — в город Розы Люксембург). Во главе станиц ставили комиссаров из немцев, евреев, латышей. Казаков облагали денежной контрибуцией. За неуплату — расстрел. В трехдневный срок объявлялась сдача оружия, в том числе шашек, кинжалов. За несдачу — расстрел. Рыскали карательные отряды, отбирая подчистую продовольствие и скот, по сути обрекая людей на голодную смерть.

Тут же покатились и расправы. Член Донревкома Рейнгольд указывал:

И называл «контрольную» цифру — умертвить не менее 100 тыс. человек [336]. По хуторам разъезжали трибуналы, производя «выездные заседания» с расстрелами. Кое-где начали освобождать землю для крестьян-переселенцев. Казаков выгоняли в зимнюю степь. На смерть. Семьи тех, кто ушел с белыми, объявлялись заложниками. Инструкция предписывала в случае ухода одного из членов такой семьи казнить всю семью. А в случае ухода одной семьи расстреливать «все семьи, состоящие на учете данного Совета».

О том, что творилось на Дону, сохранилось множество свидетельств. И не белогвардейских, а советских. «Нет хутора и станицы, которые не считали бы свои жертвы красного террора десятками и сотнями. Дон онемел от ужаса…» В Урюпинской «в день расстреливали по 60–80 человек». Руководящим принципом было:

Председатель Донбюро Сырцов доносил:

В Константиновской «было расстреляно свыше 800 человек. Большинство расстрелянных старики. Не щадились и женщины». В Казанской и Шумилинской за 6 дней перебили 400 человек [337].

И не просто истребляли, а еще и издевались. В Хоперском округе «смертные приговоры сыпались пачками, причем часто расстреливались люди совершенно невинные: старики, старухи, дети, девушки. Расстрелы производились часто днем на глазах у всей станицы по 30–40 человек сразу… осужденных с издевательствами, с гиканьем и криками вели к месту расстрела. На месте расстрела осужденных раздевали догола, и все это на глазах у жителей. Над женщинами, прикрывавшими руками свою наготу, издевались и запрещали это делать». В подобных расправах принимали участие и многие видные большевики. Например, Розалия Залкинд (Землячка), жена полпреда в Швейцарии (того, которого назначили по протекции Робинса). Она любила лично присутствовать при казнях, понаблюдать, как людей раздевают, как их тела кромсают пули. Член РВС 8-й армии Якир. Якир содержал собственный карательный отряд из 530 китайцев, уничтоживший более 8 тыс. человек. Зверствовали и «интернационалисты» более низких рангов. В Морозовской комиссар Богуславский творил расправу без всяких расстрельных команд, сам. Позже в его дворе нашли 50 зарытых трупов, а за станицей еще 150 — мужчин, женщин, детей. Многие из них были не застрелены, а зарезаны, носили следы истязаний, изнасилований.