Медичи. Крестные отцы Ренессанса

Первой оперой обычно считается «Дафна» — драма флорентийского поэта Оттавио Ринуччино, положенная на музыку певцом и композитором Якопо Пери, служившего тогда при дворе Медичи. Премьера состоялась на фестивале во Флоренции, накануне Великого поста 1598 года. Либретто и партитура в основном утрачены, но стоит отметить, что самая старая из дошедших до нас опер, музыкальная версия пьесы того же Ринуччино «Эвридика», была исполнена в палаццо Питти в 1600 году. Таким образом, Медичи, как выясняется, были и крестными отцами ренессансной музыки.

На рубеже XVII столетия Ренессанс начал обнаруживать себя в самом широком спектре человеческой деятельности. Времена менялись, даже в буквальном смысле: когда было замечено, что времена года не совпадают с античным календарем, папа Григорий XIII отказался от юлианского календаря, введенного еще при Цезаре, в 46 году до нашей эры, и в 1582 году заменил его григорианским, сместив даты сразу на десять дней. Правда, многим это нововведение чрезвычайно не понравилось, и, по мере того как григорианский календарь охватывал всю Европу, все чаще вспыхивали стихийные бунты, когда разъяренная толпа требовала вернуть украденные десять дней жизни. После долгих столетий средневекового застоя и достаточной определенности в самых разных областях жизни перемены воспринимались многими как угроза и далеко не повсеместно встречали теплый прием.

В молодости рыжеволосый Галилео Галилей был темпераментным бунтарем, унаследовавшим многие свойства отца; разница же заключается в том, что он рано уверовал в собственные таланты, хотя в какой именно области они могут проявиться, сказать было трудно. В семнадцатилетнем возрасте он вернулся в город, где родился, чтобы продолжить образование в Пизанском университете, но вскоре заскучал: здесь зубрили средневековую схоластику, которую слово в слово надо было повторять на экзаменах. Места для игры воображения, независимости мысли, новых идей не оставалось — пусть Ренессанс радикально изменил живопись и архитектуру, пусть перемены эти коснулись и иных сфер, но в университетах все еще господствовали выхолощенные положения аристотелевской натурфилософии.

Терпеливо выслушивать глупости было не в духе Галилея, он даже не пытался скрыть презрения к своим учителям, прерывая их лекции каверзными вопросами, долженствующими вывести профессуру на чистую воду. Почему, например, градины падают на землю с одинаковой скоростью, независимо от их размеров, в то время как Аристотель утверждает, что тяжелые тела падают быстрее легких? Лектор поясняет, что вероятнее всего маленькие градины падают из более низких слоев туч, так что только кажется,будто скорость у них та же. Галилей высмеивал подобные резоны, что явно не прибавляло ему друзей. Вскоре всем, в том числе и студентам-однокашникам, стало ясно, что он просто потешается. Не находя, чем бы еще занять ум и утолить любознательность, Галилей принялся искать стимулы в иных местах — например, в тавернах и борделях.

К счастью, сонная, провинциальная Пиза оживала, когда по традиции, заведенной еще Козимо I, пытавшимся сократить расстояния между городами Тосканы и объединить великое герцогство в нечто целое, между Рождеством и Пасхой великий герцог Тосканы переезжал сюда вместе со всем двором. На короткое время Пиза становилась общественной гостиной целой страны, здесь устраивались многочисленные увеселения, от концертов до бегов и лекций на самые разные темы. Как-то раз Галилео оказался на лекции, читанной для узкого круга придворным математиком (новая должность, введенная почитателем наук Козимо I) Остиллионом Риччи. Услышанное буквально пленило Галилео; его давно занимали умозрительные исчисления, но университетское начальство считало, что математика студентам не нужна, и исключило ее из программы обучения. За несколько лет до появления Галилея в Пизе профессор математики умер, и должность его оставалась вакантной все университетские годы Галилео.

Вскоре он занялся математикой под руководством Риччи, который познакомил его с великими греками Евклидом и Архимедом, их теоремами, системой доказательств, аргументами. После того как Риччи со всем двором вернулся во Флоренцию, Галилео продолжал заниматься в Пизе уже самостоятельно.

К большому неудовольствию отца, в 1585 году он вернулся во Флоренцию без степени и каких-либо перспектив получить работу. В конце концов Винченцо удалось нажать на кое-какие пружины при дворе великого герцога, и Галилео получил возможность время от времени читать лекции во флорентийской Академии. Четыре года спустя ему была предоставлена должность профессора математики в его старом университете — назначение, конечно, странное для человека с его репутацией, но в данном случае, наверное, в его пользу обернулась средневековая снисходительность. Другим фактором могло оказаться жалованье — всего 60 флоринов в год, меньше, чем доход лавочника. Когда это обнаружилось, Галилео пришел в ярость, но выхода у него не оставалось, на счету была каждая копейка. Постаревший отец работать уже не мог, и Галилео должен был содержать всю семью; для заработка он брал в Пизе учеников, но оставалось время заниматься и исследованиями.

Проводил он их на свой особый манер. По знаменитой легенде, Галилей взобрался как-то на кренящуюся Пизанскую башню и сбросил оттуда два предмета разного веса, продемонстрировав, таким образом, собравшимся студентам и профессорам, что падают они с одинаковой скоростью, что противоречит аристотелевским представлениям, согласно которым более тяжелые тела падают быстрее, чем легкие. Имел место такой эпизод в действительности или нет (многие считают, что это фантазия), он наилучшим образом показывает, насколько методология Галилея отличается от методологии последователей Аристотеля. Галилей проводил опыт для обнаружения истины, а последние верили в свою правоту, потому что так говорится в сочинениях Аристотеля. Разумеется, если два тела различного веса на самом делесбросить с одинаковой высоты, с землей они соприкоснутся в разное время. Это объясняется разным сопротивлением воздуха; сторонники Аристотеля же утверждали, что это расхождение доказывает их правоту, что заставило Галилея выдвинуть тезис, согласно которому эти два объекта будут в действительности падать с одинаковой скоростью в условиях вакуума (должно было пройти почти 400 лет, чтобы эта версия нашла выразительное подтверждение на глазах многомиллионной аудитории. Ступая в 1969 году на поверхность Луны, Нил Армстронг уронил молоток и перо; оба достигли поверхности одновременно, и Армстронг заметил: «Ну вот, Галилей был прав»).

На основании проведенных опытов Галилей вывел некоторые законы движения, например: «При падении скорость тела при его приземлении пропорциональна времени падения». Такой вывод стал возможен благодаря сделанному им революционному шагу: он применил систему исчислений к физике, что в конце концов привело его к введению фундаментального понятия «силы».

В этом и заключалась гениальность прозрения Галилея — методы математики он использовал в физике. Это сейчас кажется самоочевидным, но в те времена физика и математика были двумя разделенными и автономными областями знания. И в тот момент, когда они соединились — дав толчок появлению таких понятий, как поддающаяся измерению сила, — появилась физика нового времени. Предметы можно взвесить, расстояния измерить, время зафиксировать — все в точных цифрах, — и подобное применение математического анализа к физическим явлениям знаменовало возникновение самого понятия «эксперимент». Все то, о чем идет речь, может быть установлено и измерено только на практике.Так было положено начало экспериментальной науке. Конкретный опыт можно выразить в абстрактных концептуальных терминах, результаты зафиксировать, затем сравнить их с другими результатами, полученными и зафиксированными в сходных условиях, — и таким образом сформулировать общие законы. Cimento— вот слово, которым обозначил Галилей подобного рода эксперименты, и в переводе с итальянского оно означает «испытание»; собственно, и столь привычный нам «эксперимент» представляет собой перевод со старофранцузского, на котором он означает «подвергнуть испытанию». Интуиция и практические опыты Галилея заложили основы современной науки. Это он сказал: «Книга Природы написана на языке математики. Персонажи этой книги — треугольники, кубы и другие геометрические фигуры, без помощи которых... мы бесцельно блуждаем по темному лабиринту».