Повседневная жизнь русского провинциального города в XIX веке. Пореформенный период

Увы, добиться всего перечисленного помешала революция.

Не раз уже упоминавшийся ростовский житель Андрей Титов и вовсе поражал воображение современников. Дед Андрея Александровича завещал все свое дело внуку Но на всякий случай сделал в завещании довольно любопытную пометку: «Если же мой внук Андрей будет вести распутную жизнь, то дело ликвидировать, а капитал положить в банк, употребляя доходы на содержание семейства».

Это условие, однако, было лишним. Внук Андрей рос образцом добропорядочности. Будучи шестнадцатилетним юношей, еще при жизни деда он писал в дневник своим размашистым, но аккуратным почерком: «Я встретил Новый Год со скрипкой в руках. Едва только стрелка встала на XII, как я заиграл «Боже царя храни», потом камаринской, но очень тихо, потому что боялся разбудить соседей. Раскупорив бутылку пива, я выпил стакан его, поздравив себя же. Потом я лег спать на свою жесткую постель, которую так люблю».

Скрипка иной раз соперничала с обучением: «Несмотря на мое желание, в воскресной школе я не был, а весь вечер играл на скрипке».

И снова: «Нынче насилу встал, в магазине пробыл до 5, мороз 26°, когда пришел, то стал играть на скрипке, к папиньке приехали гости, следовательно, и я был в кабинете после ужина и играл целый час. День провел недурно».

О подобном сыне можно разве что мечтать. Прилежный и послушный, в лавке помогает, учится и в музыке совершенствуется. Да к тому же рассудительный не по годам. Как-то после ужина играл в саду, простыл — и что же? «Я дорого поплатился за сад — в 4 ч. сделалась на мне рожа лихорадка, которая впрочем прошла, и головная боль, но все таки был в магазине, а назад дошел до Мальгина дома, а они довезли».

Правда, иной раз встречались записи и не совсем серьезные: «Ветрено. В Ростов приехал фокусник… который и приходил с Храниловым к папеньке, он ловко подбросил перчатку папе за пазуху. Хочет в воскресенье давать представление. Учился у Слонова, играл с Швецовым в карты».

Но такие легкомысленные дни случались редко.

Титову не исполнилось еще и тридцати, когда он сделался одним из самых почитаемых ростовских жителей. Андрей Александрович был избран гласным в городскую думу, где продолжал совершенствоваться в красноречии. Выступления Титова отличались образностью и ехидством, редкими не только для провинции, но и для Петербурга и Москвы:

— Господа гласные! Убаюканные в прошлом году миллионными оборотами нашего банка, вы признали тогда, согласно словам бывшего директора, резкими, односторонними, с превышением своего права, действия ревизионной комиссии… Но вот прошел год, и теперь мы ясно видим результаты этих миллионных оборотов и той прибыли, которую вам тогда насчитывали. Если вы, наконец, поверите словам настоящей комиссии, которая честно и по совести докладывает вам, что пропажа должна быть более 40 000 рублей, то вы, наконец, примете во внимание, насколько полезны были эти миллионные обороты и насколько верны были эти прибыли.

Впрочем, когда нужно, Андрей Александрович мог не без пафоса произнести прочувственную речь:

— Основание к учреждению родильного отделения, полагаю, для всех понятно: это — человеколюбие. Вероятно, до всех доходили рассказы ростовских врачей о том, что им нередко приходится бывать у бедных рожениц в таких помещениях, где зимою от холода, сырости, угара и разных испарений не только нет возможности поправиться больному, но очень легко и здоровому заболеть, и потому все высказанное мною заявление сделано с единственною целью — насколько возможно, избавить матерей от подобной участи, а детей спасти от преждевременной смерти.

Иной раз предложения Титова были вовсе неожиданными. К примеру, когда накопилась недоимка с горожан, лечившихся в земской больнице, но не расплатившихся, и дума размышляла, как бы эти деньги получить, он выступил с таким неординарным предложением:

— Городская дума заплатит всю недоимку… и кроме этого обяжется на будущее время уплачивать ежегодно за лечение несостоятельных мещан, не доводя управу ни до какого судебного процесса… Это будет, по моему мнению… гораздо лучше и полезнее, чем вести долгий процесс, сорить деньги и все-таки не быть уверенным, придется ли получить или нет эту недоимку. Затем, господа гласные, я обращаюсь к нравственной стороне этого дела: те мещане, с которых следовало бы получить деньги, давно уже умерли или ровно ничего не имеют, а потому приходится получить с людей, ни в чем не повинных, отнимать у них последнее жалкое имущество, продавать их бедные лачуги!

Любопытно, что такое неожиданное предложение было принято двадцатью семью голосами против двух — настолько мощной была сила убеждения Титова.

Очередным его увлечением стали стихи. Был, например, в гостях у коллекционера А. Бахрушина и записал ему в альбом:

Узнал о том, что заболевший друг стал поправляться — появились новые вирши, «На выздоровление»:

Не понравился архимандрит — ему тотчас же выговор:

А то и просто, шутки ради посвящение некому Оскару Якимовичу Виверту:

Впрочем, на Андрея Александровича редко обижались. Чаще преподносили ему книги с трепетными посвящениями: «Многоуважаемому Андрею Александровичу Титову, энергичному и талантливому труженику родной археографии, всегда готовому содействовать другим, дань признательности от редакт ора издания». А иногда посвящения сочиняли в стихах:

Похоже, автор этой эпиграммы не особенно преувеличивал. Андрей Александрович и вправду был деятелем «микеланджеловского» типа, то есть сочетал в себе множество самых разнообразных талантов. Впрочем, и талантом настоящего хозяина он также обладал. По возможности, к примеру, прикупал соседние участки и в результате обустроил за своим особнячком прекрасный сад. По воспоминаниям свидетелей, тот сад был бесподобным: «Как входишь — сразу бордюр из махровых левкоев, душистый табак, который распускался вечером с необыкновенным ароматом. Направо были розы на длинных грядках, эти розы из Франции выписывались… После роз был сиреневый кружок, диаметром 5 метров, небольшой, а в середине его лавочки. Дальше беседка очень красивая, большая, а в ней терраса, буфет с посудой (мы здесь пили чай), а далее еще беседка, ажурная, из длинных полос дерева, и в ней еще три лавочки.