Немецкий снайпер на восточном фронте 1942-1945

Час снайпера снова настал. Выстрел за выстрелом с убийственной точностью мои пули находили свою цель в рядах врага. Накал боя стал просто диким. На переднем крае русские бойцы смещались с немецкими. Ствол моей винтовки настолько нагрелся, что смазка, защищавшая оружие от ржавчины между стволом и прикладом, начала таять и стекать по пальцам. Вокруг меня взрывались снаряды, и шрапнель с воем разрезала воздух. Я инстинктивно менял свою позицию и, перепрыгивая из одного окопа в другой, быстро подхватывал боеприпасы погибших русских. Также мне приходилось следить за тем, чтобы не оказаться отрезанным от своей части.

Связь между этим наступлением русских и их прорывом в нижнем течении Днепра была неясна для простого немецкого солдата. Для меня вся стратегическая ситуация свелась к простой борьбе за выживание. Битва бушевала восемь дней, в течение которых оборона позиций и контратаки постоянно сменяли друг друга. Немецкие роты и полки неуклонно теряли численность, но не получали пополнений. На пунктах первой помощи днем и ночью шли операции, и бесконечные потоки медиков выбрасывали в мусорные ямы позади операционных палаток ведра человеческих тканей и ампутированных конечностей. Сотни солдат стонали и орали, лежа и дожидаясь врачебной помощи. Многие из них так и умирали, поскольку врачи не успевали заниматься теми, кто был безнадежен. Некоторым везло встретить смерть успокоенными морфием, но большинство умирало в одиночестве и агонии. Многих тяжело раненных, у которых не было надежды на выздоровление, прямо на поле боя убивали их товарищи. И это считалось везением, поскольку в противном случае они рисковали быть найденными врагом. Плохое обращение с ранеными — еще одна черта военных буден.

Запах пороха, пота, крови, страха и смерти витал над полем боя и навсегда проникал в умы солдат. Я, девятнадцатилетний паренек, в этой обстановке потерял свой юношеский максимализм и беззаботный взгляд на жизнь, как и многие из моих сверстников. Я принял как данность, что за мою жизнь враг должен заплатить как можно дороже, и на этом поприще развил в себе профессионализм, удивительный для столь молодого человека. Я держал свои нервы в кулаке, когда другие паниковали. Я с чрезвычайной точностью, словно хирургический инструмент, использовал свое оружие. Инстинкт выживания в бою проявился во мне настолько, что жизнь в ритме постоянного чередования обороны, поиска укрытий и атак стала моей второй натурой. Я был известен тем, что не боялся ни ранений, ни смерти. А это называется храбростью. И я обладал необходимой долей удачи. Здесь перед нами одна из загадок войны: некоторые солдаты кажутся заговоренными от смерти или увечья. Я был одним из них. Я сумел выжить вопреки тому, что всегда был в гуще самых кровопролитных событий.

4-5 октября накал боев, наконец, ослаб, благодаря чему у истощенной роты появилось несколько дней на перегруппировку.

Глава четвертая ОСОБЫЙ ДАР САМОКОНТРОЛЯ

9 октября 1943 года войска Красной Армии обрушились на остатки 3-й горнострелковой дивизии двадцатикратно превосходящими силами. В 10.00 началась обязательная артподготовка, для которой было задействовано 400 русских артиллерийских орудий и 220 многозарядных пусковых установок, выпускавших более 15 000 снарядов в час. Происходящее наполняло немецких пехотинцев ужасом, сводившим с ума. Но, когда артподготовка закончилась, они, подобно призракам, поднялись из серного пара и развороченной земли, чтобы с отчаянным мужеством защищать свои позиции. На этом примере отчетливо видно, что настоящий солдат — это самоконтроль, боевой опыт, твердость и решимость бороться до конца.

Советская атака обрушилась на немецкие позиции, словно волна прилива. Людские резервы русских казались почти неистощимыми. В то время как части Вермахта неуклонно сокращались в численности из-за недостатка пополнений, численность войск их противника без конца возрастала. Решение японцев сосредоточить свое внимание на южной части Тихого океана означало, что русские могут вывести свои многочисленные войска из Сибири и также задействовать их на западном театре боевых действий. Кроме того, в советскую армию призвали каждого мужчину в возрасте от 14 до 60 лет без каких-либо исключений. Однако многие из русских частей создавались крайне торопливо и, по сути, оказывались пушечным мясом. Под форменными куртками их бойцов оставалась гражданская одежда, а их подготовка сводилась всего к двум дням занятий, в ходе которых новобранцев едва успевали научить пользоваться стрелковым оружием. Их набор и организация были столь поспешными, что даже не каждому из них хватало оружия. Командование, подсчитав ожидаемые потери в ходе предстоящей атаки, вооружало только тех, кому предстояло быть в ее первой волне. Солдаты, следовавшие за ними, оставались без оружия и должны были подбирать его у павших. Поэтому вполне объяснимо, что такие бойцы как огня боялись быть посланными в бой, однако еще большим был страх наказания за неисполнение приказа. Советских бойцов беспощадно заставляли сражаться войска НКВД, шедшие позади них.

В этом бою я впервые увидел, как русские расстреливают своих дезертиров, а точнее, каждого, кто начинал отступать, и как они без малейшей жалости заставляют бойцов лезть напролом на хорошо обороняемые позиции. На немецкие окопы обрушивалась одна волна атакующих за другой, чтобы быть расстрелянной, подобно кроликам. В результате этого вокруг позиций горных стрелков образовались буквально стены из тел убитых и раненых русских бойцов. Новые волны атакующих были вынуждены взбираться по трупам своих павших товарищей, используя их тела как прикрытие, до тех пор, пока горы из тел не стали столь высокими, что атака сама собой начала захлебываться перед этим дьявольским препятствием.

Тогда русские бросили в атаку танки, которые поехали прямо по трупам и еще остававшимся в живых своим раненым товарищам. Гусеницы танков Т-34 с грохотом месили тела, и человеческие кости с хрустом переламывались, словно сухое дерево. Эти звуки смешивались с криками и стонами раненых солдат. Слышать и смотреть на все это было невыносимо. Бой разгорался с новой силой. Немецкие стрелки сражались как сумасшедшие, надеясь в пылу схватки выбросить из головы все увиденное. Когда у них закончились патроны, они бросились на врага со штыками и лопатами. Злоба и решимость солдат Вермахта, защищавших свои позиции, была столь сильной, что с наступлением сумерек русским пришлось прекратить атаку.

Я был прикреплен к командиру роты, и это означало, что мне все время приходилось быть в гуще боев. Расстояние между мной и противником часто сокращалось столь стремительно, что после нескольких прицельных выстрелов мне приходилось откладывать свою снайперскую винтовку и доставать пистолет-пулемет МР40, который во время подобных ситуаций у меня всегда был наготове и висел на спине. Бои такого рода неизменно оказывались очень непростыми для меня, поскольку бойцы на передовых линиях обороны очень быстро смешивались с атаковавшими, начинался ближний бой, а на расстояниях около тридцати метров оптический прицел становился бесполезным и значительно сужал обзор. При этом он крепился к винтовке так, что целиться, не глядя в оптический прицел, также оказывалось практически невозможным. В подобных ситуациях снайпер всегда переживает огромный стресс. С одной стороны, он не может бросить свою винтовку с оптическим прицелом. С другой, если враги замечают его с ней, то снайпер оказывается в крайней опасности, поскольку противник тут же начинает вести по нему особо интенсивный огонь.

Когда к вечеру бой затих, выжившие немецкие стрелки не могли позволить себе расслабиться. Было очевидно, что русские вскоре перегруппируются и начнут новую атаку. У моих товарищей было лишь несколько часов на передышку до того, как возобновился штурм. На этот раз он проходил с меньшим напором, враг старался не приближаться слишком близко. И именно теперь снайперы внесли ощутимый вклад в оборону позиций своими точными выстрелами, которыми они издалека поражали цели.