Удар и защита<br />(Сборник)

Танки «Т-38» принимали участие в боях в начальный период Великой Отечественной войны.

Но у советских танков были и свои «собственные» крылья Известный авиаконструктор Антонов в 1941 году построил планер, который монтировался на танк «Т-60». Планер так и назывался: «Крылья танка».

Самолет-буксировщик сначала буксировал этот планер до того места, откуда планер бесшумно должен был перенести танк через линию фронта.

Управлял планером механик- водитель прямо из танка. Посадка производилась на гусеницы танка, а крылья с хвостовым оперением в короткое время демонстрировались с боевой машины. Этот танк тоже совершал испытательный полет по воздуху. Опыты показали, что синтез танка и самолета не оправдал себя.

В ОГНЕ ВОЙНЫ

Рубежи сорок первого

Это было удивительным и, самое главное, непонятным — кто мог хорошо отрегулированную, настроенную немецкую военную машину остановить и отбросить назад в первый же день войны? Генералам это было непонятно, зато немецкие солдаты сразу почувствовали, что имеют дело с неизвестной им новой русской техникой.

Танкисты 63-го танкового полка, которым командовал А. Егоров, ныне генерал-майор в отставке, прорываясь через завесу вражеского огня, наносили гитлеровцам тяжелые потери.

Рота танков «КВ» под командованием старшего лейтенанта А. Хорина, совершив обходный маневр, отрезала врагу путь к отступлению. Танк командира роты вел воентехник 2-го ранга В. Дмитриев. Пытаясь выручить попавшие в западню подразделения, противник непрерывно бомбил боевой порядок роты, но танкисты закрыли люки и усилили огонь по гитлеровцам.

Видя, что противотанковые орудия одно за другим гибнут под гусеницами стальных гигантов, не причиняя им вреда, окруженные вызвали танки. Один из них сразу обстрелял танк Хорина. Снаряды рвались сзади, спереди, на броне, на корпусе танка. Хорин хладнокровно подвел угольник прицела под башню немецкого «Т-III» и нажал спуск. Пушка врага сразу смолкла, выведенная из строя метким попаданием, а танк попытался выйти из-под обстрела. Хорин приказал настигнуть врага. Через две минуты новая команда: «Короткая!» — и снова выстрел. Танк противника вспыхнул. Почти тут же из рощицы ударила самоходная пушка «артштурм».

«Сбит сигнал, оторвано крыло правого борта», — доложил водитель.

«Спокойно», — сказал сам себе командир, быстро повернул башню, установил новый прицел. Заряжающий, дослав новый снаряд, доложил: «Готово».

Выстрел, и немецкая самоходка осела, развалив борта. Рота продолжала атаку. Слева и справа шли другие роты из батальонов майоров Дорошкова и Колхидашвили.

На шоссе Львов — Буск всюду следы панического бегства противника, артиллерийские расчеты спешно устанавливают противотанковые орудия. Танки Хорина увеличивают скорость, идут на сближение с противником, чтобы заставить его авиацию или прекратить бомбежку, или… бомбить вместе с советскими танками и свою пехоту. Пулеметные очереди, как гребенка, метут рожь, в которой прячутся немецкие пехотинцы. Гитлеровцы бросают машины, оружие, сдаются в плен. Государственная граница снова в руках советских войск…

Внезапный удар на рассвете 22 июня потеснил наши части из города и крепости Перемышль. Германские генералы уже собрались писать победные реляции, когда пехота и советские танки контратаковали немецкие войска. 13 танков «Т-34» приняли бой с 50 немецкими танками, удерживая их на подступах к городу, пока стрелковые части, выбив из города противника, организованно вывели семьи военнослужащих, вывезли военное и техническое имущество. За это время немцы потеряли 14 танков, а тридцатьчетверки отошли, не потеряв ни одной машины.

В районе Луцк — Ровно — Броды противник, взбешенный упорством советских танкистов, пытался пробить дорогу к Киеву, введя в боевые действия большое число танков. 24 июня завязывается пятидневное танковое сражение, в котором с обеих сторон участвуют тысячи танков.

Вот что рассказал участник этих боев — офицер-танкист Г. Пенежко:

«Утром я получил задание доставить пакет командиру корпуса. На пути в штаб корпуса, свернув в селе Крупец с шоссе на полевую дорогу, Микита остановил машину — мы услышали какой-то гул. Не пойму, откуда он. Впереди, к селу Ситно, — чистое поле ржи, на шоссе никакого движения. Всматриваюсь в опушку леса, что в полукилометре от нас. На опушке стелется сизый дымок. Что это такое? Ведь там у шоссе штаб Рябышева!

Внезапно из леса стрелой вылетают танки „БТ“: один, второй, за ними несется развернутый в боевую линию строй остроносых быстроходных машин. Они летят по ровному полю вдоль шоссе, ныряют в волнах ржи.

— Наши идут в атаку! — с восторженной дрожью в голосе крикнул Никитин. — Ну и лихо идут!

И он вылезает на башню, весь подается вперед, чтобы не пропустить ни одного движения атакующих.

— Такого мы еще не видали! — кричит он мне.

С радостно бьющимся сердцем я подымаюсь к нему.

Однако где же противник? Слева — ровное поле, оно окаймляет виднеющиеся вдали сады и крыши села Ситно. Там тихо и спокойно. Только вверху, в солнечной голубизне, что-то вдруг случилось: как будто разошлись густые чернила. Гигантские фиолетовые ленты прочерчивают небо, изгибаются над нашими атакующими танками.

— Вот гидра, пустила чернила, — ворчит Гадючка. — Ну, теперь держись, хлопцы, налетят стервятники! — Он с досадой махнул рукой и скрылся в свой люк.

И у меня защемило сердце. Осматриваюсь, настораживаюсь. Слева, оттуда, где все брызжет солнцем, доносится грохот, кажется, что там сбрасывают листовое железо, и близко от нас свистит снаряд, пролетающий в сторону леса.

Все ясно. Гитлеровцы в селе Ситно. Огнем с места встретили они нашу атаку. Теперь не слышно отдельных выстрелов — они слились в оглушающие раскаты.

Вот уже наши танки отделяет от села только узкая полоса ржи. Несколько танков застыло на берегу. Одни горят, другие стоят, окутанные голубоватым прозрачным дымом. Оставшиеся в строю несутся к густолистным садам села, оттуда встречают их в упор орудийными выстрелами. Вот герои ворвались в село, сомкнулись за ними сады. Лязг и гул артиллерии утихает. Поднимающееся к зениту солнце пожелтело, поблекло от расплывшегося по небу дыма.

По земле от села снова прошел глухой гул.

Мы замерли, увидев показавшиеся из садов Ситно уродливые, чудовищные машины ярко-желтой тигровой окраски. Они медленно катились в нашу сторону, сверкая языками выстрелов.

— Я таких еще не видал, — говорит Никитин.

Немцы движутся линией. Всматриваюсь в бинокль в ближайший левофланговый танк, вырвавшийся далеко вперед. Его контур что-то напоминает мне. Но что?

— „Рейнметалл“! — выкрикнул я, вспомнив фотографию немецкого тяжелого танка, которую видел в альбоме училища, и скороговоркой выпалил: — Тяжелый, пушка семьдесят пять, прямой выстрел восемьсот, броня сорок…

— Товарищ командир, чего мы стоим и дожидаемся, як вол обуха? — спрашивает, высунувшись из люка, Гадючка.

С досады, не ожидая команды, Никитин резко рванул затвор пушки.

— Бронебойным заряжай! — машинально скомандовал я.

— Есть! — с сердцем ответил Никитин и, дослав снаряд, закрыл затвор.

„Нет, — подумал я, вспомнив, что везу пакет, — тут не воевать, а удирать надо“.

— Заводи! — кричу Миките.

Хорошо бы за кустами пробраться до высоты, чтобы прикрыться ее гребнем. До него всего пятьдесят метров. Смотрю сквозь редкие кусты, как бы лучше проскочить под носом у немцев, и не верю своим глазам. От угла леса, откуда ранее выскочили „БТ“, сейчас мчится, сверкая выстрелами, стройная цепочка „КВ“. Ближний к нам танк идет на высоту. Его пушка, торчащая из огромной башни, развернута в нашу сторону. Стоит нам сдвинуться с места по намеченному маршруту, как „КВ“, увидев наш танк, идущий со стороны противника, несомненно, ударит по нему пятидесятикилограммовой чушкой — от нас и мокрого места не останется.