Красная Армия в освещении современников<br />(Белых и иностранцев 1918-1924)

«Суммируя сведения, касающиеся боевых действий на всех участках нашего громадного стратегического фронта за последний месяц, — мы видим, что большевики сосредоточили настойчивые усилия для того, чтобы:

а) овладеть районом Оренбург — Уральск — Илецк с целью соединения европейской, и туркестанской большевистских территорий;

б) овладеть районом Уфы с целью прорвать стратегический фронт, изолировать оренбургский район от помощи с севера и обрушиться на него, уже с большими шансами на успех.

Операция задумана была большевиками широко. Осуществление ее проводилось с громадной энергией… противник в полной мере захватил инициативу действий, господствует над волей верховного командования, заставляя нас лишь парировать заносимые над нами удары. Казалось, что воля наша скована, что свобода действий совершенно потеряна, что торжество противника близко» [39].

В дальнейших строках ген. Андогский старается доказать, что «планы большевиков не осуществились». На этом нет интереса останавливаться, тем более, что о стратегической проницательности А. И. Андогского нам еще придется говорить.

Тысяча девятьсот восемнадцатый год, первый год революции, заканчивался под знаком несомненных успехов Красной армии.

Борьба еще продолжалась. Белая сторона в окончательной победе была уверена. Но и Красная армия давала доказательства все более и более быстрого роста, большей организованности и сплоченности, большей стойкости и массового упорства в операциях. Сочувствие населения явно склонялось на сторону большевиков.

Белые не могли не замечать этого и пытались найти, правда задним числом — в 1924 г., объяснение столь рокового для них явления. Увы! оно так и осталось ими непонятым, — и лучшее свидетельство тому следующая небольшая цитата из книги Деникина.

«Историк отметит, несомненно, еще одно важное явление — эпидемическое распространение русского большевизма — в формах, быть может более слабых, иногда, мало заметных, — поражавших, тем не менее, морально широкие круги, ему чуждые и враждебные.

В навыки, приемы, методы, в самый склад мышления людей вливалась незаметно, несознательно большевистская отрава. Эпидемия пронеслась и по белым армиям, и по освобожденным районам, и по мировым путям расселения эмиграции. Она находила там свои жертвы среди философов и богословов, среди начальников и воинов, правителей и судей, политиков и купцов, в толще домовитого крестьянства, зажиточного мещанства и рабочих, казаков и иногородних; в красном, розовом, белом и черном станах» [40].

Офицерский корпус старого режима в рядах Красной армии

Вопрос об отношении к бывшим офицерам царской армии, к так называемым военным специалистам, был особенно острым вопросом в 1918 г., оставался таковым в 1919 г. и, в сущности, не утратил своей остроты до самого конца гражданской войны.

Одно время он сильно тревожил широкие круги партии, оспаривалась самая необходимость привлечения военных специалистов, а привлеченные находились под бдительным и непрестанным наблюдением. Последовательные сторонники «противопоставления антиофицерской линии — линии офицерской» исходили из доказанного, по их мнению, опытом партизанского периода предположения, что без старого офицерства можно совершенно свободно обойтись.

Однако, все возраставшие трудности борьбы с отечественной контрреволюцией заставили приступить вплотную к созданию регулярной армии. В процессе ее организации и дальнейшего роста внутрипартийные разногласия но вопросу о привлечении военных специалистов разрешились победой второй точки зрения, и знания и опыт бывшего офицерства были широко использованы в деле строительства вооруженной силы революции.

Идеологами белого движения факт привлечения старого офицерства в Красную армию, а затем и дальнейшее участие его в организации армии воспринимались особенно болезненно. Прежде всего, конечно, утрировалась роль и значение офицерского корпуса в поднятии боеспособности Красной армии.

«Все органы центрального военного управления, — пишет Деникин, — возглавлялись генералами-специалистами — особенно широко был представлен генеральный штаб, — работавшими под неослабным надзором коммунистов. Почти все фронты, — северный против Архангельска (ген. Парский), восточный, на Волге (полк. Каменев), южный — против Дона (ген. Сытин), западный — на фронте немецкой оккупации, северо-кавказский — против добровольческой армии, частью против Дона (ген. Снесарев), — и большинство красных армий имели во главе старших начальников старой армии.

Периодически на большевистском горизонте вспыхивали довольно яркими звездами самородные таланты, рожденные войной и революцией, но это были лишь редкие исключения, и вся сила, вся организация Красной армии покоилась на старом генералитете и офицерстве» [41].

В газете «Сибирский Стрелок» [42] была помещена интересная статья Белоруссова, перепечатанная из «Отечественных Ведомостей», под заглавием «Красное офицерство». Болезненность отношения белых к красному офицерству чувствуется в первых вступительных строках статьи.

«От одного, лично мне хорошо известного, очень достойного, очень храброго и очень преданного интересам России офицера я получил рукопись, которая, к моему сожалению, не появится на столбцах „Отечественных Ведомостей“. Не появится потому, что в ней названы лица, имена которых я не считаю себя в праве предавать позору.

Но тема статьи заслуживает внимания, и на ней я позволю себе остановиться. Эта тема — участие русских офицеров, в качестве начальников, руководителей, инструкторов и чинов различных штабов в армии большевиков»…

«Русское офицерство, так ужасно пострадавшее от революции вообще, от большевиков в особенности, тем не менее поставило Красной армии множество своих членов и не только прапорщиков запаса, которые были увлечены потоком революции, или были с самого начала ее активными деятелями, но генералов, полковников и т. д., составивших свое положение при старом режиме, служивших ему верой и правдой, а затем по разнообразнейшим мотивам совершивших решительный volte- face и оказавшихся в рядах Красной армии». — «Как дошли они до жизни такой?» — патетически восклицает автор.

Процесс этот, этот путь у искренних людей был очень сложен и довольно интересен. Одних, ранее чуждых и неинтересовавшихся «политикой», теперь, после того, как необходимость заставила их с нею познакомиться, захватили идеи Октября; других пленил героизм восставших рабочих и крестьян, героический характер пролетарской революции, дерзко и смело бросившей вызов старому миру и не побоявшейся вступить с ним в далеко не равную борьбу; наконец, третьих, сумевших разобраться в международной обстановке, уяснивших себе низость и предательство буржуазных правительств, так называемых держав-союзниц, подогревали националистические соображения. Словом, мотивы были многообразны и сложны. У Деникина же они получают примитивно-упрощенную обрисовку.

«Рядовое офицерство уничтожалось или насильственно привлекалось в Красную армию. Жизнь разделила резко старый офицерский состав на три группы:

В первой — весьма малочисленной — были „стоящие на советской платформе“, — коммунисты искренние или „октябрьские“, во всяком случае настолько скомпрометированные своим близким участием в кровавой работе большевиков, что вне советского строя им выходя не было.

Во второй — столь же малочисленной — так называемые „контрреволюционеры“, невзирая на необычайный гнет, сыск и террор советской власти, работавшие активно' против нее. Работа эта проявлялась в разрозненных вспышках, восстаниях, покушениях, в переходе на сторону „белых армий“ и т. д. Свидетельствуя о высоком самоотвержении участников, это факты имели тем не менее эпизодический характер, мало отражаясь на общем ходе событий.