Иван Грозный

7

Блестящее по своей дипломатии, гибкое и искусное в религиозных усложнениях, московское правительство не менее поражает своим умением управлять военными массами, дисциплинировать тот самый подвижной беспокойный класс, который в близком соседнем Польско-литовском государстве сломил все усилия монархии и, утвердивши свою золотую вольность, расстроил вконец государственный аппарат.

В Польско-литовском государстве XV века был момент, когда, казалось, монархия извлечет выгоду из вражды между высшим слоем военного класса, панами, и массой среднего и мелкого шляхетства. Но обстоятельства сложились так, что король Казимир IV Ягеллончик, даровитый, изворотливый политик, одолев аристократию панов при помощи шляхты, не мог воспрепятствовать последующему сближению шляхты с панами и получившемуся отсюда ограничению монархии. Его искусство сорвалось на невозможности справиться с тремя нациями — поляками, литовцами и русскими — и на отсутствии у правительства одного притягательного и объединяющего центра. При созыве ополчения, при собирании чрезвычайного налога король вынужден был входить в соглашение с отдельными областями: прежде чем составить войско, приходилось договариваться в каждой области с местной корпорацией шляхетства. В критический момент, когда армию надо было направлять на внешнего врага, шляхта, сознавая себя большой, самостоятельной силой, брала королевскую ставку приступом и добивалась привилегий, т. е. закрепляла за собой новые права, освобождалась от старых повинностей.

Уступки, сделанные королем панам и шляхте, лишили его авторитетной власти, а государство целостности: оно обратилось в слабый союз областей, внутри которых распоряжались почти независимые крупные и мелкие землевладельцы. Вне шляхты никто не пользовался полнотой гражданских прав: государство не имело финансов, потому что правительство не могло собирать налоги помимо громоздкой системы опроса отдельных депутатов на сеймах и сеймиках. Оно не могло собирать и войско, потому что шляхта обеспечила себе свободу от обязательной службы. Оно вообще потеряло средства проводить какие-либо реформы. В Польше и во всем ей подражавшей Литве король и великий князь превратился как бы в президента коллегии вельможных сановников. Большой сейм, состоявший из панов — рады и посольской (шляхетской) избы, составлял блестящий парад, на котором развертывалась золотая вольность дворянства. Он так же, как король, был лишен правительственной силы. Его делопроизводство, его зависимость от областных сеймиков исключали возможность каких-либо общих решений, и все проекты реформы неизбежно разбивались об его несуразную процедуру.

Ярко обнаружилась роковая неисправимость шляхетской республики в правление Сигизмунда I (1506–1548 гг.), современника Василия III и малолетнего Ивана IV. Один из искуснейших политиков своего времени, полный оригинальных замыслов, ловкий и неутомимый Сигизмунд потерпел полную неудачу в своей попытке вернуть короне распоряжение государственной землей и провести обязательную воинскую повинность шляхты. Так же, как Казимир IV, он попробовал приурочить проведение реформы к созыву всеобщего ополчения, но господствующее сословие было вконец испорчено предшествующими примерами созыва поголовных ополчений, которые превращались всегда в торг за вольности. В 1538 г. попытка короля завершилась неслыханным скандалом: созванное для борьбы с Валахией шляхетское ополчение разошлось по домам, отказавшись принять реформу и ознаменовав свое пребывание в лагере «куриной войной». При том же Сигизмунде I шляхта закрепила свое положение законами, которые доставили ей монополию землевладения и обеспечили ей, в лице крестьян, постоянную рабочую силу, вполне подчиненную ее суду и управлению.

Очень важно помнить эти обстоятельства, чтобы оценить по достоинству влечение к Польше москвичей вроде Курбского. Вместе с тем нельзя забывать, что московскому правительству приходилось управлять тем же самым вновь формирующимся классом, находившимся под соблазнительным впечатлением достигнутой шляхтою свободы. Между тем как в соседнем государстве закреплялась могущественная новая аристократия, в Москве уничтожались остатки былого преобладания аристократии старой. Присоединяя удельные княжества, московский великий князь отнимал у подчинившихся сородичей почву под ногами, заставляя их переезжать в Москву, превращая их в наместников областей и полковых командиров своей армии. Они вступали в ряды старых слуг, растворялись в их среде, смешивались с обыкновенными придворными. На московской службе они взаимно ослабляли друг друга счетом мест; занятые обереганием родовой чести против представителей других классов, княжеские и старобоярские роды были лишены всякой сплоченности перед лицом верховной власти.

8

Иван III впервые применил порядок испомещения землей средних и мелких военно-служилых людей после присоединения к Москве Новгорода в 1478 г. Этим способом был достигнут результат, необычайно важный в политическом отношении: замосковные помещики были посажены в раздробленных вотчинах побежденных новгородских бояр; таким образом в корне было подорвано могущество аристократии и уничтожен сепаратизм областей, в которых властвовали отдельные ее представители.

Одаренные землей выходцы из замосковных областей составили наилучшую опору центральной московской власти. Это был вместе с тем и первый шаг к образованию новой военной системы и к подготовке нового типа хозяйства. Из этого начала развилась поместная система — нечто единственное на всем протяжении европейской истории. Западной и Центральной Европе зачатки этой формы, правда, были известны, но там она мелькает только блестящим метеором, как, например, в Англо-нормандском государстве Вильгельма Завоевателя; можно сослаться еще на более поздний пример искусственно созданного феодализма в Швеции XVI и XVII веков, где усилия монархии, несмотря на судорожные попытки редукции раз выданных имений, разбились об реакционный отпор аристократии.

В Московской державе порядок этот развился в широкую стройную систему централизма и продержался почти 300 лет. Он оставил в руках правительства обширный земельный фонд, позволил ему обосновать и финансовое единство, регулировать все выдачи и вознаграждение за службу из центрального казенного управления, позволил передвигать помещиков-воителей на любые расстояния и на любые фронты, удерживая их все время в строгой дисциплине и под постоянным своим контролем, как административным, так и хозяйственным. Наиболее важным кажется нам теперь в этой системе принцип условного владения землей в зависимости от непрестанной службы, не допускавшей обращения земли в частную собственность, в привилегию. Только во второй половине XVIII века развращенное, почившее на лаврах самодержавие выпустило из рук это орудие государственной дисциплины. Московская монархия XVI века владела им в полном совершенстве.

Поместная система и вполне подчиненная московскому правителю многочисленная конная дворянская армия создавалась в то самое время, когда военный строй в Польско-литовском государстве готов был совсем развалиться. Интересно видеть, как в Москве намечаются очертания учреждений, подобных польско-литовским, и как они заполняются совершенно иным содержанием. В Польше и Литве шляхта каждой отдельной области составляла самостоятельное общество, имевшее свое парламентское собрание, сеймик, который посылал в общегосударственный сейм депутатов, связывал их решениями местной корпорации. В Московском государстве тоже составились уездные собрания служилых людей, но они выражали не автономию, не интересы местных дворянских обществ, а становились органами исполнения требований центральной власти, образуя круговую поруку при распределении повинностей.

При Иване III в Москве ясно обозначаются оба вида собраний, из которых составился польско-литовский сейм. В 1471 г., по случаю столкновения с Новгородской республикой, великий князь послал «по все епископы земли своея и по князи и по бояре свои и по воеводы и вся вои свои». Это собрание всего воинства, «мысливши не мало» вместе с государем, решает итти походом на Новгород. Во время переговоров Ивана III с Литвой в Москву приходит грамота «от всех князей и панов-рады братьям и правителям нашим, князьям и панам-раде великого князя Ивана Васильевича». Великий князь принимает это обозначение для себя за честь и велит выписать боярам своим громкие титулы воевод на манер литовских.