Крестовый поход против Грааля

Но Ричард научился говорить «нет». Он видел Грецию и Восток. Саладин стал его другом ^{27} . Он хотел выдать свою сестру за брата султана, чтобы заложить основу созданию христианско-мусульманского Иерусалимского королевства. Однако английский король был противником Рима и непримиримым врагом Франции. Он больше не хотел и слышать о крестовом походе. Фульк рассердился:

«Сир, во имя Всемогущего Бога я приказываю Вам как можно скорее выдать замуж ваших трех распущенных дочерей, если Вы хотите избегнуть несчастья!»

«Лжец, у меня нет даже и одной дочери!» — воскликнул король.

«У Вас их три. Их зовут Придворные Манеры, Алчность и Распутство!»

«Хорошо, я отдаю тамплиерам Придворные Манеры, мо-нахам-цистерцианцам — Алчность, а Распутство — прелатам Римской церкви».

Римская курия отлучила английского короля ^{28} .

На долгое время забыл и похоронил Бертран свой гнев на Ричарда, который вместо «да» или «нет» сказал и «да», и «нет». Внутренняя дружба связывала господина Англии и Аквитании с провансальским поэтом, автором «Guerra me plai» («Война — моя радость»).

Бесспорно, Бертран был самым выдающимся трубадуром Романии. По своему воздействию его песни, сопровождавшиеся переливами арфы, напоминали легенды об античных поэтах. Однажды Ричард Львиное Сердце находился со своими войсками в песчаной пустыне Пуату, неподалеку от Сабль д’Олонн. Люди и животные шатались от голода. Не было ни хлеба для воинов, ни травы для лошадей. Тогда взял Бертран свою арфу и запел песню о принцессе Лаине Плантагенет, сестре Ричарда, а позже герцогине Саксонской ^{29} . И все бароны и рыцари тотчас забыли про холод, голод, бушующий в океане шторм и ледяной ветер с побережья, хлеставший по их воспаленным лицам.

В 1199 году Ричард осадил замок Шалю, принадлежащий его вассалу, виконту лиможскому Аймерику. Хозяин Шалю скрывал за его стенами сокровище, на которое король претендовал по праву сеньора. Он хотел совместить приятное с полезным. Аймерик сражался на стороне Франции, и, помимо захвата сокровища, Ричард надеялся наказать неверного вассала ^{30} . Однако в тот момент, когда он указывал своим воинам место, откуда им следовало начать штурм замка, в его грудь вонзилась стрела, выпущенная со стены одним из лучников. Ричард встретил смерть на руках Бертрана де Борна ^{31} . Разъяренные воины взяли замок. Все его защитники были перебиты, и среди них стрелявший лучник и хозяин замка. Все сокровище замка Шалю пошло исключительно на похороны Ричарда Львиное Сердце.

Тело короля поэтов и короля-поэта было перенесено в присутствии всех его вассалов и трубадуров в Фонтевро (Ebraldsbronn), где вечно беспокойный обрел свое последнее пристанище. Погребение Ричарда Львиное Сердце не сопровождалось молитвами, святой водой и церковными благословениями. Он, король Англии, Ирландии, Анжу, Арля и Кипра был Извергнут из церковной ограды ^{32} …

Все арфы Юга и Севера оплакивали этого «Александра», «Карла Великого», «короля Артура». Каждый трубадур пел свой «план» на смерть Ричарда. Горше всех сокрушался поэт Гаусельм Файдит, который воевал вместе с королем в Святой Земле.

Только из уст Бертрана де Борна не слышалось жалобных песен. Он умел ненавидеть, но и любить он умел также. Слишком велико было его горе о потерянном друге. На этот раз прекратилось даже его пение. В один из вечеров он постучался в ворота монастыря Граммон, которые затем навсегда затворились за ним ^{33} .

Лишь однажды после этого события встречаем мы Бертрана де Борна. Данте Алигьери, великий флорентиец, увидел его в аду. Так как Бертран «связь родства расторг пред целым светом, за это мозг его был отсечен навек от корня своего». Обезглавленный трубадур из замка Аутафорт носил перед собой свою же голову, чтобы освещать дорогу, ведущую через ад.

Великий итальянский поэт поместил знаменитого трубадура Романии в ад и, возможно бессознательно, олицетворил в его образе Романию, которая была проклята и превратилась в ад. Романская легенда, до сих пор живущая в народном сознании, гласит, что Бертран де Борн, скорбя о проклятии, наложенном на его родину, превратился в застывшую ледяную глыбу на леднике Сьерра-Маледетга.

Говоря о Ричарде Львиное Сердце и Бертране де Борне, мы забыли об одном не менее знаменитом романском герое. Раймон V был не только могущественным монархом Романии и одним из влиятельнейших государей Запада; его столица Тулуза являлась также метрополией романской цивилизации и романской культуры.

Владения этого великого «сына Гурсио» были протяженнее домена французской короны, могучим и почти независимым вассалом которой он был. Кроме Тулузского графства, ему принадлежало герцогство Нарбонна, облекающее своего владельца достоинством первого пэра Франции. Он был сеньором четырнадцати графов. Трубадуры пели, что Раймон может сравниться лишь с императором ^{34} .

Они называли его «добрым графом Раймоном», так как он всегда шел навстречу их заботам и просьбам. Он был трубадуром, как и они.

Одно удивительно. Никогда Раймон Тулузский не стремился в Святую Землю или, по крайней мере, в Триполи, принадлежащий Тулузе. Единственный среди великих христианских монархов двенадцатого столетия, он не принимал участия в крестовых походах. Не предвидел ли он, что вскоре после его смерти (1194) Романия сама станет ареной, на которой будут разыгрываться сцены пострашнее крестоносных баталий? Раймону не требовалось видеть Святой Гроб или Голгофу. Не предчувствовал ли он, что при его наследнике Раймоне VI Романия должна будет пережить собственную «Голгофу» и обрести свой «Святой Гроб»? Раймон V своей заботой des gai savoi (см. выше), безупречно проводимой политикой и поистине рыцарским правлением оказал романской культуре неоценимую услугу. Лишь одно упустил он. Граф Тулузский далеко отстоял от романского катаризма, который сам провозгласил себя «чистым учением», а всем остальным миром был назван ересью. А между тем «Евангелие утешающих избранников» нуждалось в его защите.

Вместо него мистический круглый стол, который объединяло «желание рая», защищали зять Раймона и его внук из дома Тренкавель из Каркассона ^{35} .

В одной сирвенте трубадур Рамон де Мираваль указал своему сочиняющему другу, где и у какого покровителя «благородного искусства» они могут наряду с хорошим приемом рассчитывать также на признание и подарки.