Тайны великих открытий

Существуют и другие указания подсознанию важности запоминания — повторение и попытка через какое-то время вспомнить.

Если же изучаете иностранные обороты, полезно "впитывать" оборот по частям, пока каждая часть не станет "родной", потом можно "впитывать" уже оборот в целом.

Иногда после заучивания большого объема информации можно использовать парадоксальный, на первый взгляд, прием — дать мозгу волевую команду забыть эту информацию. Это позволит мозгу освободить кратковременную память. Ваша обработка уже оставила несколько прочных следов в вашей памяти, а полного усвоения за один раз вам и не добиться. Поэтому переходите на другие объекты, а для этого вам обязательно требуется освободить кратковременную память от предыдущей информации, поскольку емкость кратковременной памяти крайне невелика.

Вообще говоря, при решении многих задач полезно приступать к ним не сразу, а дав мозгу какое-то время на "впитывание" задачи, поиск ассоциаций и комбинирование их. Обратившись к своему вопросу через минуту или пять, вы можете обнаружить, что задача решается на удивление легко. Если вы изучаете язык Си++, а он дается тяжело, это не значит, что надо его бросать. Продолжайте понемногу, не ломая себя, его изучать — вполне может быть, что через некоторое время вы найдете, что изучение этого языка даже приносит вам удовольствие. Конечно, это произойдет только в случае, если что-то изменится в вашем подсознании, оно "настроится" на язык Си++.

При безуспешной попытке сразу вспомнить что-либо также не следует сдаваться. Можно отвлечься, а потом попытаться вспомнить еще раз. Обычно информация не забывается начисто, какие-то следы остаются. Сосредоточьтесь на этом "следе" и "опустошите" ум. "След" начнет понемногу проясняться, вы словно "вытягиваете" его из глубин памяти, не напрягая мозг, не форсируя вспоминание. Иногда, формулируя трудную мысль, можно временно остановиться, чтобы медленно, не торопясь, "вытянуть" ее продолжение, давая мозгу время разобраться с трудными моментами.

ПУТЬ САМУРАЯ

"Пустотность" не только подразумевает уменьшение влияния сознания, она также дает и снижение эмоционального фона. Человек так устроен, что ищет позитивные эмоции, но временами бывает полезно перейти на нейтральное восприятие мира.

Это особенно полезно в экстремальных обстоятельствах. Самураи культивировали презрение к смерти не потому, что желали умереть, а как раз ради того, чтобы выжить в поединке, — страх сковывает и парализует; человек, который боится или находится под воздействием каких-то эмоций, почти наверняка потерпит поражение.

Здесь уместно вспомнить эпизод из фильма А. Куросавы "Семь самураев", когда бывалый самурай вступает в поединок с задирой. Самурай неподвижно стоит на месте; на него с яростными криками бежит, размахивая мечом, задира. Как только задира достигает определенной дистанции, следует короткий взмах — и задира падает мертвым. Самурай в поединке не имел никаких эмоций — и это позволило ему тщательно выверить дистанцию для удара.

Некоторые летчики-испытатели замечали, что в экстремальной ситуации у них появляется некое особое состояние, которое называется "прозрачность мысли". При этом страх исчезает, мозг холодно анализирует ситуацию, а тело действует почти автоматически. Однако способностью к "прозрачности мысли" обладают немногие. А поэтому такой "прозрачности" следует обучать.

В Японии этому обучают. И даже рабочих. Труд японских рабочих на конвейере очень интенсивен. И чтобы поддерживать традиционное японское качество, работники проходят специальную подготовку; напоминающую сеансы релаксации. Работник должен усвоить, что ему не нужно суетиться, беспокоиться, боятся совершить ошибку — чем больше страха, тем чаще человек ошибается. Кроме того, отрицательные эмоции приводят к усталости и, в конечном счете к браку.

В этой связи интересен удивительный факт, рассказанный в журнале "Знание — сила" (№ 5 за 1975 год) А. Храмцовым — бригадиром зуборезчиков Уралмашзавода. В конце 1941-го, когда положение на фронте было особенно критическим, А. Храмцову пришлось выполнять очень трудную норму на заводе, где выпускались танки КВ.

"За смену, которая длилась теперь двенадцать часов, я должен был нарезать зубья на семидесяти захватах. Для меня такой ритм был непривычен, ведь в прошлом я чаще всего имел дело с деталями сложными, для обработки которых требовалось изрядное время. При этом оказывались совсем не лишними некий академизм, основательность и неторопливость.

Теперь, не снижая требований к качеству обработки, я должен был серьезно прибавить в ее скорости. Зуборезное производство — одно из самых сложных в металлообработке, а стаж мой к тому времени едва достиг двух с половиной лет, и потому мне не сразу удалось выдержать темп, заданный высокой нормой. Я каждый день должал некоторое число захватов, и старший мастер Барков сурово спрашивал меня:

— Сводку читал?

— Читал, — отвечал я. — Плохая сводка.

— А я что говорю, — соглашался со мной Александр Васильевич. — Есть в том и твоя вина.

— Есть, — соглашался я. — Изо всех сил стараюсь, а все одно быстрей не выходит. Отпустите меня лучше на фронт.

— Легкой жизни ищешь, — ворчал мастер.

Две недели изо дня в день Барков вел со мной примерно один и тот же разговор. И все это время я не находил себе места не только из-за дурных сводок с фронта, но и из-за собственной нерасторопности.

Только на пятнадцатый день я справился с нормой, но потратил на это столько сил, что к концу смены едва не упал тут же, у станка. Не помню, как добрался домой, упал на подушку. Эти захваты мне и ночью снились.

Миновало еще несколько дней, в восемь часов вечера (а вышел тогда в ночь) я запустил станок и неожиданно ощутил слабое чувство раскованности. Одна за другой сходили детали, а я, не в пример предыдущим дням, совершенно не думал о том, как их сделать, и тем не менее все у меня получалось глаже и складнее, чем прежде.

К обеду — так мы называли короткий двадцатиминутный перерыв в третьем часу ночи — я уже знал, что могу дать больше захватов, чем обычно, если только не расслаблюсь к концу смены. "Не должен, не имею права расслабиться", — сказал я себе. Впрочем, и "раскованная" работа двенадцать часов подряд, ночью, на несытый желудок к утру буквально валила с ног Поэтому, косца я узнал, что впервые дал за эту смену 130 деталей, то не испытал никакого иного чувства, кроме тяжелого груза усталости.

Тут ко мне подошел Барков и заметил как бы между делом:

— Слава те господи, может наконец перестанешь отставать".

В этом отрывке особо любопытно сочетание слов "не имею права расслабиться" и "раскованная работа". Казалось бы, они исключают друг друга, но теперь мы, по опыту восточной медитации, знаем, что расслабление и сосредоточение относятся к разным вещам. Выйдя на работу вечером, когда тело обычно расслабляется, зуборезчик начал работать без физического и психологического напряжения, но с твердой концентрацией на объекте работы. С напряжением Храмцов едва смог одолеть норму в 70 захватов — без излишнего напряжения скачком поднял ее до 130.

Любопытные в этой связи слова К. Станиславского:

"…Артисты в минуты сильных подъемов, под влиянием излишнего старания, еще сильнее напрягаются. Как это отзывается на творчестве — мы знаем. Поэтому, чтобы не свихнуться на сильных подъемах, нужно особенно заботиться о самом полном, самом предельном освобождении мышц от напряжения. Привычка к непрерывной самопроверке и к борьбе с напряжением должна стать нормальным состоянием артиста на сцене. Этого надо добиваться с помощью долгих упражнений и систематической тренировки. Надо довести себя до того, чтобы в минуты больших подъемов привычка ослаблять мышцы стала более нормальной, чем потребность к напряжению". ("Работа актера над собой", часть 1.)