Полководцы Великой Отечественной. Книга 4. Георгий Жуков

Оценке положения и настроений на фронте папины письма очень помогали. Он писал маме 5 октября 1943 года: «Здравствуй, Шурик! Шлю тебе привет и крепко, крепко целую. Обними и крепко поцелуй Эрочку и Эллочку… Дела у нас по-прежнему неплохие. Сидим на Днепре. Немцы хотят во что бы то ни стало удержаться на Днепре, но, видимо, это им не удастся. Я по-прежнему езжу по армиям, в вагоне сидеть не могу — характер, видимо, такой. Больше тянет в поле, к войскам, там я как рыба в воде. Здоровье неплохое. Но плохо слышу. Надо бы опять полечить ухо, да вот пока не организовал. Иногда немного побаливает голова и нога…»

В период подготовки к Курской битве, во время одной из поездок на фронт, папа был контужен (впервые его контузило в 1916 г.). Дело обстояло так: папа вместе с начальником своей охраны Н. X. Бедовым слишком близко подполз к передовой и попал под минометный обстрел. В результате папа потерял слух на одно ухо, врачи советовали лечь в госпиталь, но он не мог оставить войска. Так и лечился урывками, когда позволяла обстановка. Долечивался уже после войны.

В 1944 году папа прислал маме такое оптимистическое письмо (10.02): «Дорогая моя! Шлю тебе свой привет. Крепко, крепко целую тебя одну и особо вместе с ребятами.

Спасибо за письмо, за капустку, бруснику и за все остальное… Все намеченные дела армии выполняются хорошо. В общем, дела Гитлера идут к полному провалу. А наша страна идет к безусловной победе, к торжеству русского оружия… Фронт справляется со своими задачами, дела сейчас за тылом. Тыл должен очень много работать, чтобы обеспечить потребности фронта, тыл должен хорошо учиться, морально быть крепким, тогда победа наверняка будет за русскими… Ну, пока. Всего вам хорошего. Крепко, крепко тебя целую. Твой Жорж».

Вместе с успехами на фронтах войны росла популярность отца как военачальника. Повсеместно известным он стал после успешного разгрома немцев под Москвой. Москвичи, не покидавшие город, рассказывают и сейчас, с каким уважением и благодарностью они произносили его имя, считая, что это ему обязаны тем, что Москва не была сдана врагу.

Папа был награжден всеми высшими государственными наградами: орденом «Победа» (в 1944 и 1945 гг.), двумя орденами Суворова 1-й степени, орденами Ленина и другими, а также высшими орденами многих иностранных государств. В 1944 и 1945 годах он получил вторую и третью медали «Золотая Звезда» Героя Советского Союза (в четвертый раз папа стал Героем Советского Союза в 1956 году в связи с 60-летием).

В 1943 году, после прорыва блокады Ленинграда, ему первому из советских генералов в годы Великой Отечественной войны было присвоено высшее воинское звание Маршала Советского Союза.

Все эти награды, а главное — признание и уважение народа не могли не радовать отца. К сожалению, добро всегда идет рядом со злом. Эти заслуженные награды вызвали немало зависти и недоброжелательства у тех людей из высшего командования, кто оказался неспособным руководить боевыми операциями, а также у отдельных политработников и государственных деятелей, не прощавших отцу резких выражений и оценок в их адрес. Порой думается, будь этих наград поменьше, было бы лучше!

Как-то, кажется, после завершения битвы за Москву, Сталин, узнав, что у папы нет дачи, распорядился предоставить ему в пожизненное пользование государственную дачу недалеко от Москвы по Рублевскому шоссе. Дача была большая, с большим участком и фруктовым садом. Вернувшись из Куйбышева, мы поселились на этой даче и долгие годы на ней прожили.

К сожалению, с этой дачей связаны и грустные воспоминания. Я не говорю об обысках, в которых так усердствовали подручные Берии и Абакумова, или о попытках отобрать ее по распоряжению Хрущева в 1958 году, когда папе пришлось воспользоваться первый раз в жизни документом, подписанным Сталиным, о закреплении за ним этой дачи пожизненно.

Именно на этой даче папа поправлялся и восстанавливал свои силы после нескольких своих тяжелых заболеваний. Не могу не сказать, что почти все папины болезни лежат на совести гонителей, пытавшихся, как говорится, не мытьем, так катаньем опорочить его честь и имя, умалить заслуги или просто унизить. С этой дачи он уехал в последний раз и больше не вернулся…

Но я опять забегаю вперед. Вернемся к военному времени. Отец, как представитель Ставки Верховного Главнокомандования, буквально мотался между различными фронтами и Москвой, куда Сталин его то и дело вызывал. Благодаря этому нам удавалось урывками видеться с папой. Мы с открытыми ртами слушали его рассказы о боевых действиях, воинах-героях, зверствах фашистов.

Мы и сами много читали о боевых действиях на фронтах, радовались тому, что на направлениях, которыми руководил отец, происходило что-то особенное, важное, но услышать об этом от него самого было во сто крат интереснее. Так, помню, меня поразил рассказ папы о том, как в ночь перед завершающей Берлинской операцией было использовано 140 прожекторов, осветивших и ослепивших передний край противника. Он рассказывал так ярко и сочно, что можно было почти увидеть замешательство и панику противника. О применении на фронте «катюш» я тоже услышала от него. Всего не перечислишь…

Нельзя было не видеть, что папа безумно устал. Тем не менее он, как всегда, заинтересованно расспрашивал нас о нашей жизни: школьных делах и интересах, маму — о ее заботах и хлопотах.

В последние месяцы войны мы опять видели папу редко: шла напряженная подготовка Берлинской операции. О ней написано так много, что теперь уже трудно различить, что мы узнали от отца, а что прочитали в газетах того времени и книгах более позднего периода. Поэтому ограничусь лишь тем, что хорошо зафиксировала собственная память.

В конце апреля и первых числах мая мы все напряженно ждали победного окончания войны. Наконец стало известно, что Берлин взят.

9 мая 1945 года после сообщения о подписании акта о безоговорочной капитуляции Германии вся Москва высыпала на улицу. Был солнечный, хотя и прохладный день. Народу было столько, что трудно двигаться. Вечером был потрясающий салют в честь Победы — такого никогда больше не было. В небе во всех направлениях перекрещивались лучи прожекторов, на их пересечении высвечивался портрет Сталина. Несмотря на прохладную погоду, никто допоздна не хотел уходить домой: ликование было действительно всеобщим.

Папа приехал в Москву только в 20-х числах мая. Тогда мы узнали подробности последних событий войны и первых дней наступившего мира. Нам интересно было узнать, как готовилась церемония подписания акта о капитуляции в Карлсхорсте, другие детали и подробности. Рассказывал папа и о заказанном по этому случаю обеде на 200 человек, который, правда, состоялся лишь во втором часу ночи из-за непредвиденных задержек. Любопытно, что в меню по строгому указанию отца были включены блюда и напитки только отечественные, ничем из трофейных запасов он не разрешил воспользоваться. В качестве первого блюда, несмотря на поздний час, подавали традиционные русские щи. Потом начались песни и пляски, папа и тут не отстал. Банкет закончился в шесть-семь утра.

В тот же приезд папа сказал нам, что, как только позволит обстановка, он постарается организовать наш приезд к нему. Он свое слово держал, и вскоре после Парада Победы в Москве мы прилетели в Германию. Поселились в живописном пригороде Берлина — Венденшлоссе.

Помню, что домик, в котором мы поселились, был двухэтажный, очень компактный, аккуратненький и чистенький, как и другие дома вокруг, на окнах висели тюлевые занавесочки. Дом окружала невысокая ограда, внутри — небольшой цветник. Все выглядело патриархально, как в сказках братьев Гримм. А ведь на этой земле только-только закончилась война!

Награждение Д. Эйзенхауэра орденом «Победа»

Папа постарался устроить для нас осмотр Берлина. Город произвел на нас гнетущее впечатление: кругом руины, развалины, в которых копошатся какие-то старые люди, а по дорогам идут и идут беженцы, возвращающиеся в Берлин. Побывали мы у Бранденбургских ворот, у Рейхстага, в имперской канцелярии. Везде те же следы разрушения. Ветерок гнал из разбитых окон канцелярии полуобгоревшие бумаги, под ногами валялись разбитые стекла.