История императорской власти после Марка

5. (1) В то время как в жизни водворялось такое добронравие и благораспорядок, одни только телохранители, досадуя по поводу настоящего положения, тоскуя по грабежам и насилиям, происходившим при прежней тирании, и по возможности проводить время в распутстве и попойках, замыслили устранить Пертинакса, так как он был для них несносным и ненавистным, и поискать кого-нибудь, кто вернет им прежний неограниченный и разнузданный произвол. (2) И вот внезапно, когда никто этого не ожидал, но все пребывали в спокойствии, они, направляясь бегом из лагеря под влиянием гнева и безрассудного порыва, среди белого дня ворвались во дворец с поднятыми копьями и обнаженными мечами [34]. (3) Перепуганная необычностью и неожиданностью происходившего дворцовая прислуга, находясь в небольшом числе и без оружия против многочисленных вооруженных, не выдержала; все, покинув порученный им пост, бежали или через вход во двор или через другие входы [35]. Немногие из преданных [36], сообщив Пертинаксу о нападении, советовали ему бежать и отдаться под защиту народа. (4) Он же, не послушавшись тех, кто давал ему полезный при данных обстоятельствах совет, считая это недостойным, неблагородным и не соответствую-{33}щим императорской власти и прежней его жизни и деяниям, не пожелал бежать или скрыться и, идя навстречу опасности, выступил, чтобы поговорить с ними, понадеявшись убедить их и на данный момент положить конец неразумному порыву [37]. (5) Выйдя из своего покоя, он, встретившись с ними, пытался расспросить их о причинах их порыва и пробовал убеждать их не поддаваться неистовству, сам при этом сохраняя сдержанный и почтенный вид и соблюдая императорское достоинство и отнюдь не являя собой вид оробевшего, струсившего или умоляющего человека.

(6) «Быть мне убитым вами, — сказал он, — в этом нет ничего значительного или тяжкого для старца, достигшего — со славою — глубокой старости — ведь всякой человеческой жизни неизбежно положен предел; вам же, слывущим стражами и охранителями государя, самим стать убийцами и запятнать свои правые руки кровью не только единоплеменной, но и императорской — смотрите, как бы это не оказалось в данный момент нечестивым, а впоследствии — опасным. Ведь я не сознаю за собой ничего, чем бы я вас огорчил. (7) Если вы испытываете неудовольствие по поводу смерти Коммода, то ведь нет ничего удивительного в том, что его, человека, постигла смерть. Если же вы думаете, что это случилось по злому умыслу, то в этом нет моей вины; вы знаете, что я вне всякого подозрения и в такой же степени, как и вы, не ведаю, что тогда произошло, так что если вы что-то подозреваете, предъявляйте обвинение другим. (8) Но все же, хотя он и скончался, у вас не будет недостатка ни в чем, что может быть дано пристойным образом и по заслугам, без насилия надо мной и без грабежа». Пытаясь говорить им такие речи, он был близок к тому, чтобы убедить некоторых из них, и немалое их число повернулось и начало уходить, испытывая уважение к старости почтенного государя, но более дерзкие [38], бросившись на старца, пока он еще говорил, убивают его [39]. (9) Совершив такое жестокое дело, они, устрашившись своей отваги, желая удалиться до прихода народа и зная, что народная масса будет негодовать по поводу совершившегося, возвратились бегом в лагерь и, заперев все ворота и входы, оставались в стенах, поставив на башнях стражу, чтобы защищаться, если народ атакует стену. Такой конец постиг Пертинакса [40], жизнь и стремления которого изложены выше.

6. (1) Когда в народе распространилась весть об убийстве государя, всех охватило смятение и горе; они бегали как безумные, и несказанное волнение охватило народ — они искали совершивших убийство и не могли ни найти их, ни ото-{34}мстить. (2) Особенно тяжело переживали совершившееся и смотрели на это как на общее несчастье члены сената, потерявшие кроткого отца и превосходного председателя. Снова был страх перед тиранией, так как по их ожиданиям именно этому радовались воины. (3) По прошествии одного или двух дней простолюдины начали расходиться, опасаясь каждый за себя, а высокопоставленные лица стали уезжать в расположенные как можно дальше от города имения, чтобы, находясь в Риме, не потерпеть чего-либо ужасного от власти, которая установится. (4) Воины же, узнав, что народ успокоился и никто не осмеливается мстить за кровь государя, продолжали, запершись, оставаться в стенах, но, выведя самых громкоголосых из своей среды, объявляли о продаже императорской власти, обещая вручить власть тому, кто даст больше денег, и с помощью оружия беспрепятственно привести его в императорский дворец. (5) Когда это объявление стало известным, то более почтенные и рассудительные члены сената, а также сколько было патрициев и богатых людей, в небольшом числе уцелевших от тирании Коммода, не подошли к стене и не пожелали за деньги приобрести непристойную и позорную власть. (6) Некоему же Юлиану [41], уже бывшему консулом, слывшему обладателем огромных денежных средств, было сообщено об объявлении воинов, когда он под вечер пировал, пьянствуя и опохмеляясь, — его невоздержанная жизнь вызывала нарекания.(7) И вот жена, дочь и толпа сотрапезников [42]уговаривают его соскочить с ложа, поспешить к стене и узнать о том, что делается; по дороге они все время советуют ему схватить лежащую под ногами власть и, если бы кто-нибудь оспаривал ее, превзойти всех щедростью, так как он владеет несметными деньгами. (8) Подойдя к стене, он начал кричать, обещая дать все, сколько они желают, и говорил, что у него имеется очень много денег и сокровищницы, наполненные золотом и серебром. В то же самое время и Сульпициан, также из бывших консулов, ставший префектом Рима (он был отцом жены Пертинакса) [43] явился, стремясь купить власть. (9) Его, однако, воины не допустили к себе из страха перед его родственными отношениями с Пертинаксом — как бы не оказалось какого-либо обмана с целью покарать за его убийство. Спустив лестницу, они подняли на стену Юлиана: отворить ворота они не хотели ранее, чем узнают о количестве денег, которое будет им дано. (10) Поднявшись, он пообещал им восстановить память о Коммоде, почести и изображения, которые уничтожил сенат, а также дать им свободу делать все, которую они при нем имели, а каждому воину столько серебра, {35} сколько они не надеялись ни потребовать, ни получить [44], с деньгами не будет задержки — он сейчас же затребует их из дома. (11) Убежденные этим и окрыленные такими надеждами, воины провозглашают Юлиана императором и требуют, чтобы он вдобавок к своему собственному и унаследованному имени стал называться Коммодом [45]. Подняв военные значки и вновь прикрепив на них изображения последнего [46], они стали готовиться сопровождать Юлиана. (12) Юлиан, принеся в лагере установленные императорские жертвы, вышел в сопровождении воинов, охраняемый большим их числом, чем это принято; ведь купив власть путем насилия и вопреки воле народа, с позорной и непристойной дурной славой, он, естественно, боялся, что народ будет ему противиться. (13) Итак, воины во всеоружии и сомкнутым строем в виде фаланги, чтобы в случае надобности сразиться, имея в середине своего государя, потрясая над головой щитами и копьями из опасения, как бы на их шествие не бросали с домов камни, отвели его во дворец [47], причем никто из народа не осмеливался противостать, но и не славословил, как это принято при сопровождении государей; наоборот, стоя вдали, они проклинали его и злословили о нем, потому что он приобрел власть за деньги. (14) Тогда впервые начали портиться нравы воинов [48], и они начали ненасытно и постыдно стремиться к деньгам и пренебрегать подобающим уважением к правителям [49]. То обстоятельство, что никто не выступил против дерзко осуществленного столь жестокого убийства государя и не воспрепятствовал столь непристойному объявлению и продаже власти за деньги, было начальным толчком и причиной их непристойного и непокорного настроения и на будущее время, так как их корыстолюбие и презрение к правителям возросло и привело к пролитию крови.