История Советского Союза. 1917-1991

Положение офицеров на притяжении 1917 года было незавидным. Из-за больших потерь на фронте за два с половиной года войны большинство младших офицеров лишь недавно получили это звание, а поскольку они происходили из того же социального класса, что и их подчиненные, то зачастую оказывались неопытны и неуверенны в своем новообретенном превосходстве. Хотя некоторые из них реагировали на новую ситуацию достаточно гибко и находили общий язык с подчиненными, многие бросились на преувеличенно жесткую защиту своих недавно полученных полномочий. Среди старших офицеров было гораздо больше опытных военных, начавших службу еще до 1914 года. Но они в массе своей были людьми, приученными считать политику гиблым делом, в котором они, соответственно, и не разбирались. Неудивительно, таким образом, что на всех уровнях офицерского корпуса находилась опора для возврата к безусловной дисциплине дофевральского периода.

Факты доказывают, что солдаты, особенно на передовой, оставались патриотами даже после февраля и были решительно настроены по крайней мере воспрепятствовать продвижению немцев в глубь России. Все же революция внедрила в сознание подчиненных ощущение того, что не всем приказам следует безоговорочно подчиняться. Мирная программа советов циркулировала в их рядах и привела к распространению убежденности в том, что справедлива лишь оборонительная война. Формулировка “без аннексий и контрибуций” была очень популярна. Активная борьба за мир возбудила ожидания, что война скоро закончится и все смогут вернуться домой. Еще больше эти ожидания подогревались настойчивой пропагандой большевиков, посылавших агитаторов, газеты и листовки, популяризующие идею сепаратного мира, который следовало заключить независимо от союзников.

Эти ожидания были разбиты министром обороны Керенским, объявившим в июне наступление на юго-западном фронте. Это время было выбрано отчасти для того, чтобы помочь союзникам (мятежи, происходившие в это время во французской армии, казались опаснее русских), но также и потому, что офицеры надеялись: это устранит ощущение бессмысленности происходящего и восстановит дисциплину среди рядовых. Однако все обернулось совсем иначе. Солдатские комитеты обсуждали приказ о наступлении очень подробно: некоторые отказались ему подчиниться, другие же сначала шли вперед, а затем отступали, осознав масштаб потерь. Так или иначе, наступление скоро обернулось поражением, в котором русская армия потеряла свои территории. И что более серьезно, это очень сильно сказалось на духе армии. Целые подразделения оставляли свои позиции, причем в некоторых убивали офицеров, пытавшихся восстановить порядок. После чего взбунтовавшиеся солдаты захватывали товарные вагоны или даже целые поезда, а затем, угрожая оружием, заставляли перевозить их глубоко в тыл. Оттуда они могли вернуться домой с винтовками наизготовку, чтобы, как мы уже знаем, принять активное участие в разделе земли.

Гарнизонные войска были настроены даже более решительно, чем регулярные части на фронте. Большинство в них составляли недавно мобилизованные крестьяне и рабочие, проходящие подготовку и все еще непосредственно отождествляющие себя с тем классом, из которого они вышли. В исходном соглашении Временного правительства с Петроградским советом было оговорено, что эти войска не будут посланы на фронт, а останутся в столице “для защиты революции”. И действительно, отказ пулеметного полка отправиться на фронт спровоцировал июльские события в Петрограде, когда недисциплинированная вооруженная толпа вызвала уличные беспорядки.

Но даже и на этом этапе армия не распалась окончательно. Некоторые подразделения сохраняли лояльность, в особенности казачьи части со своими особыми традициями или специальные, войска: артиллерия, кавалерия и инженерные войска. Нигде развал не был настолько полным, чтобы немцы, наступая, чувствовали себя в полной безопасности. Сознавая это, высшее германское командование сдерживало продвижение своих войск, опасаясь, что крупное наступление может стать тем. фактором, который восстановит моральный дух русской армии.

Во время февральской революции большевиков, по самым высоким оценкам, насчитывалось не более 20 тысяч, а их лидеры были разбросаны по ссылкам в России или находились в изгнании за границей. По этой причине приноровиться к внезапным переменам им было даже труднее, чем другим партиям. Они серьезно разошлись во мнениях относительно того, что делать, но ведущие фигуры в России, а именно Каменев и Сталин, склонялись к сотрудничеству в советах с другими социалистическими партиями для осуществления “неусыпного наблюдения” над Временным правительством. Многие из них поговаривали и о сближении с меньшевиками.

Ленин, однако, был совершенно другого мнения. В феврале он все еще находился в Швейцарии. В Россию он возвратился с помощью высшего германского командования — через Германию и Швецию в специально предоставленном ему “пломбированном вагоне”. Немцы постарались обеспечить его возвращение, рассчитывая на то, что он начнет подстрекать к беспорядкам в России изнутри и распространять свою идею сепаратного мира. Впоследствии они стали финансировать партию большевиков, оплачивая издание газет и деятельность агитаторов, оказавшуюся столь эффективной в среде солдат и рабочих.

Возвратившись в Петроград, Ленин облил презрением идеи “революционного оборончества”, условной поддержки Временному правительству и сотрудничества с другими социалистическими партиями. “Буржуазный” этап революции, утверждал он, уже закончился, настало время рабочим брать власть в свои руки, что они могли сделать через советы. России следует в одностороннем порядке выйти из войны, призывая при этом рабочих всех сражающихся народов превратить ее в мировую гражданскую войну, восстав против своих правительств. Земельные поместья должны быть немедленно экспроприированы, а вся остальная земля — национализирована и передана в распоряжение “советов сельскохозяйственных тружеников и крестьянских депутатов”.

Ленинская новая программа не должна была стать полным сюрпризом для тех, кто читал его произведения начиная с 1905 года, но все же она представляла собой некий поворот в его мышлении. Изучение империализма привело его к взглядам, что социалистическая революция произойдет в мировом масштабе при восстании колонизированных народов против своих эксплуататоров. С этой точки зрения Россия, как самая слабая из империалистических сил, но одновременно и самая сильная из колоний (в том смысле, что она подвергалась эксплуатации французского, германского и других капиталов), была естественным местом для первоначальной вспышки революции, хотя ей быстро понадобится поддержка экономически более сильных стран, чтобы она не задохнулась. На деле Ленин сблизился с позицией Троцкого, который начиная с 1905 года проповедовал “перманентную революцию” в мировом масштабе. Троцкий признал факт этого сближения, присоединившись летом к большевикам.

Другой новый поворот ленинского мышления заключался в убеждении, что империализм создал экономические предпосылки социалистической революции — тресты и синдикаты, крупные банки, железные дороги, телеграф и почту — и что после того, как империалистическое государство будет разрушено, эти структуры переживут его и будут использованы новым пролетарским правительством. Поскольку они были достаточно сложными и саморегулируемыми, потребуется лишь обеспечить то, чтобы они служили всему народу, а не маленькому классу эксплуататоров, — а это, по существу, задача учета и контроля. Он утверждал, что “капитализм упростил работу по учету и контролю, свел ее к простой системе отчетности, которой мог овладеть любой грамотный человек”.

Это видение и было фактическим источником ленинской уверенности в 1917 году. Похоже, он был действительно убежден, что посредством советов простые рабочие могут взять власть в свои руки и управлять сложной экономикой. Он называл это видение “государством-коммуной” по образцу Парижской коммуны 1871 года. Это приводило к определенным внутренним противоречиям в его идеологии, поскольку источником Парижской коммуны, безусловно, был именно тот тип “революционного оборончества”, который Ленин отвергал. Но этот образ оказался для него полезен и сбил с толку некоторых его оппонентов. Как бы то ни было, усилившийся радикализм Ленина нашел большой отклик среди большевиков, и к маю большая часть его программы была принята в качестве партийной политики.