Древний Китай. Том 2: Период Чуньцю (VIII-V вв. до н.э.)

Несмотря на эти старания, ситуация в домене была далекой от идеала. Скорее всего, она в принципе мало отличалась от той, что была нормой для остальных царств и княжеств чжоуского Китая: борьба за власть, за престол вынуждала феодальную знать пренебрегать заповедями элементарной этики, пускать в ход тонко продуманную интригу, идти на обман, уничтожать соперников, включая и близких родственников, и т. д. и т. п. Те сравнительно немногочисленные данные о делах в домене, о которых сообщают источники, позволяют считать, что и дом вана в смысле этического стандарта отнюдь не был на должном уровне, да и сами ваны не являлись образцом достойного правителя. Достаточно напомнить о склоках в доме вана, о борьбе родичей правителя за власть, о неоднократных свержениях того или иного вана с его трона, об интригах приближенных вана в междоусобной борьбе. Словом, этический стандарт поддерживался более на словах, в форме поучений, нежели в реальной жизни, причем все это видели и понимали. Так почему же в этой ситуации гегемоны-ба не могли, вполне резонно сославшись на условия небесного мандата, взять не только реальную, но и формальную власть в свои руки и основать новую, собственную династию?

Этот вопрос тем более вполне оправдан, что оба первых и самых выдающихся гегемона — циский Хуань-гун и цзиньский Вэнь-гун — явно мечтали о троне вана. Хуань-гун, если верить Сыма Цяню, жаловался Гуань Чжуну на несправедливость: «Я приезжал на съезды князей трижды на военной колеснице и шесть раз на обычной колеснице; девять раз я объединял владетельных князей, упорядочив Поднебесную. Чем же отличаются в этом [от меня] жившие в прошлом [основатели] трех династий, получившие мандат [Неба] на власть?» [103, гл. 32; 71, т. V, с. 49]. Гуань Чжун, однако, не внимал этим жалобам, за что ему, видимо, так хотел воздать должное чжоуский ван. Но почему Гуань Чжун был против того, чтобы сделать своего патрона, которому он был безусловно предан, правителем Поднебесной? Почему Гуань Чжун был против того, чтобы Хуань-гун принес жертвы Небу, что тот хотел как-то сделать и что было бы всеми расценено как покушение на прерогативы вана? Ведь формальные отговорки, при всей их резонности (у Хуань-гуна нет тех подношений, которые со всех сторон присылались вану именно для того, чтобы он мог от имени всех принести священную жертву Небу), явно несерьезны: пожелай Хуань-гун стать чжоуским ваном, и подношения присылали бы ему.

Видимо, Гуань Чжун не считал, что гегемон имеет право и может в сложившихся в восточночжоуском Китае обстоятельствах заместить легитимного правителя. Но почему все-таки? Ведь Хуань-гун действительно много сделал для Китая и к концу жизни был полным и авторитетным хозяином положения в стране, по меньшей мере в пределах Чжунго. «Го юй» в заключительной части шестой главы упоминает о том, что все чжухоу не только повиновались ему, но даже восхищались им, считали его милостивым и великодушным, потому что Хуань-гун щедро одаривал всех, строго следил за порядками на заставах, обносил стенами города и в конечном счете обеспечил мир в повинующейся ему стране [85, с. 86–87; 29, с. 121–122]. Иными словами, Хуань-гун вел себя как полновластный правитель и к нему все относились именно как к таковому.

На первый взгляд позиция Гуань Чжуна, от которого зависело дать зеленый свет устремлениям его патрона, просто необъяснима. И насколько мне известно, в синологической литературе ее всерьез пока что не пытались объяснить. Между тем она заслуживает обсуждения. Я бы поставил вопрос таким образом: что мешало Гуань Чжуну, едва ли не главному автору всех достижений циского Хуань-гуна и безусловно умнейшему из политиков его времени (Конфуций как-то заметил, что именно благодаря Гуань Чжуну Хуань-гун сумел объединить чжухоу без военной силы и что именно поэтому Гуань Чжуна следует считать человеком гуманным [94, XIV, 17; 212, т. I, с. 146; 243, с. 184–185]), ответить согласием на стремление циского правителя стать чжоуским ваном?

Можно было бы всерьез считать, что Гуань Чжун не хотел нарушать сложившийся ритуальный церемониал, как он о том говорил, если верить Сыма Цяню (нет необходимых подношений, и потому нельзя вместо вана или помимо него приносить жертвы Небу). Но Гуань Чжун, по словам Конфуция, относившегося к нему явно без особых пристрастий, не принадлежал к числу тех, кто чересчур высоко ценил и соблюдал ритуал [94, II, 22; 212, т. I, с. 26–27; 243, с. 99100], хотя поведение его в столице вана, включая упорный отказ не соглашаться на церемониал, которому он по его рангу не соответствовал, заставляет сомневаться в этом. И все же, скорее всего, Конфуций был прав в своих оценках хотя бы в том смысле, что необходимость блюсти ритуальный церемониал сама по себе не остановила бы Гуань Чжуна от выполнения намеченных им политических целей. Поэтому очень похоже на то, что сделать своего царственного патрона Хуань-гуна сыном Неба почему-то не входило в политические планы Гуань Чжуна. Но почему, почему же все-таки?

Единственный ответ, который может быть воспринят в качестве объясняющего столь неясную ситуацию, сводится к тому, что мудрый Гуань Чжун не верил в успех политического переворота и боялся связанных с ним осложнений, грозивших погубить все то, что с таким трудом было им создано за несколько десятилетий тяжелого труда. Не исключено, что к концу жизни, когда желания Хуань-гуна были четко сформулированы (он уже девять раз собирал совещания чжухоу), соотношение сил и симпатий — вопреки тому, что утверждает «Го юй» по этому поводу, — было не столь уж очевидно в пользу гегемона из Ци. Не исключено, что его боялись намного больше, нежели любили и уважали. Не исключено, что чжухоу не желали вместо слабого чжоуского вана иметь дело с сильным циским ваном и умели достаточно ясно, хотя и не впрямую, это показать. Не исключено, наконец, что не последнюю роль в создании общего настроения сыграл и чжоуский ван, посланец которого в 651 г. до н. э. отсоветовал опаздывавшему цзиньскому Сянь-гуну ехать на съезд чжухоу в Куйцю именно под тем предлогом, что-де Хуань-гун «стал очень высокомерным» [103, гл. 32; 71, т. V, с. 49].

Цзиньский Вэнь-гун тоже был абсолютным властителем в Чжунго, но все же такого могущества, какого за сорок лет достигли Хуань-гун с Гуань Чжуном, он не имел. Он стал гегемоном слишком поздно. И хотя он помог чжоускому Сян-вану возвратить утраченный трон, за что и был в 636 г. до н. э. официально удостоен звания гегемона, Сян-ван отнюдь не склонен был делиться с ним своими прерогативами. Вспомним, как Вэнь-гун просил о праве исполнить ритуал его грядущих похорон по стандарту, принятому для ванов, и как чжоуский ван отказал ему в этом под резонным предлогом, что двух сыновей Неба в Поднебесной быть не может. При этом, однако, Сян-ван не преминул заметить, что если Вэнь-гун сумеет добиться исключительных заслуг {да дэ, как утверждает «Го юй» [85, с. 18]) и установить новую династию в Поднебесной, то тогда он и будет иметь все, что положено, а Сян-ван готов будет смиренно удалиться в дальние края [29, с. 43].

Этот исключительно интересный по своему содержанию диалог свидетельствует о том, что чжоуский ван даже как-то подзадоривал своего могущественного вассала «засиять блестящими добродетелями» и тем самым обрести желаемое величие. Конечно, можно исполнить свои пожелания, так сказать, явочным порядком, но как это будет выглядеть в глазах людей и что даст? Диалог закончился тем, что Вэнь-гун смиренно отступил и отказался от своей просьбы. А так как времени для того, чтобы обрести да дэ, у него явно не было, то и проблема больше не вставала.

Формально, как мы видим, на пути честолюбивых помыслов могущественных гегемонов неколебимой стеной стояла идеологема мандата Неба, изменить которую с помощью силы и реального политического могущества по нормам политической культуры чжоуского Китая было невозможно. Нарушить же, сломать эти нормы было равносильно тому, чтобы признать отсутствие у тебя дэ, без которого претендовать на небесный мандат все по тем же нормам было делом бессмысленным. Создавался своего рода заколдованный круг, прорвать который было практически невозможно. Для этого требовались экстремальные обстоятельства, которые в описываемую эпоху в чжоуском Китае еще не наступили. Неудивительно поэтому, что слабые ваны оставались сыновьями Неба, а их могущественные вассалы, гегемоны-ба, должны были смиренно им служить, втайне рассчитывая набрать необходимое количество дэ и тем вызвать должную реакцию Неба, которое, однако, не спешило со своими выводами и решениями.