Пути. Дороги. Встречи

— Но как же они зимой-то живут? Морозы-то какие! — спросил Серёжа бабушку.

— Старики сказывают, что чулуканы знают дороги в мир духов, поэтому морозы им и бескормица не страшны. Но лучше бы вам с чулуканом не встречаться.

— А мы сами наподобие Юрия Петровича в мир духов не угодим? — спросил я.

— На то место, где он потерялся, не ходите. Да и я за вами смотреть буду, — сказала старушка, подливая себе чаю. — Так что не бойтесь…

— У меня к вам вопрос, — посмотрел я на неё. — Что по-эвенкийски означает слово Яр-Маракан? Тот бор, через который мы сюда пришли?

— Ничего это слово на нашем языке не означает. Жаль, что ты, лючи, меня об этом спрашиваешь, — покачала головой старая сказительница.

— Почему жаль? — не понял я.

— Потому, что ты должен знать сам значение этого слова. Тебе лень подумать, Геша, проще у меня спросить.

Я видел, что старушка почему-то расстроилась, но не понимал почему.

— Постой, Гера! — поднял руку Н.Л. — Если бабушка, — показал мой друг на шаманку, — считает, что ты должен сам знать значение слова Яр-Маракан, значит, этот термин из нашего языка, только окончание у него эвенкийское. Если так, то давай подумаем, что же оно значит?

— Подумайте, подумайте, а я чай пока попью, — начала успокаиваться старая эвенка.

— «Яр» походит на название Солнца древними славянами. Они весеннее светило называли Ярилой, — начал я копаться в своей памяти.

— Но Ярью называли ещё и жизненную силу! — добавил Н.Л. — А Маракан чем-то походит на слово мор?

— Постой, всё понятно! — чуть не закричал я. — «Кан» — окончание эвенкийское, а само слово русское — Мара! Это же имя богини смерти! Ничего себе, ну и название у бора! Дословный смысл таков.

— Сила Мары, или бор смерти, — дополнил меня H.Л.

— Да, бор, где живёт смерть. Но это на языке эндри, — посмотрела на нас шаманка своими выцветшими глазами. — Здесь в наших краях много что называется на языке эндри. Та же Орловка или река Лисица, речка Росомаха или Окунёвка.

— Но ведь это же чисто русские названия! — встрепенулся Старков.

— Но тогда, откуда они здесь взялись в крае, где до сих пор русские почти не живут? — вступил в нашу дискуссию Борис Леонтич.

— Какая-то загадка, — сказал Н.Л.

— Никакой загадки нет, — взяла слово старая шаманка. — Эндри, или, по-остяцки берёзовые люди-квели, разговаривали, как и вы, лючи. Поэтому название боров, рек, озёр, на востоке — гор произносится на одном и том же языке.

С этими словами старая женщина поднялась на ноги и, накинув на плечи кырняжку, ушла в чум к своей другой дочери.

— Она многое знает, — качнул в её сторону головой Борис Леонтич. — Вся её жизнь — сплошной аргиш. Родилась на Чуньке, вышла замуж на Катанге. Много лет жила на Сыму и вот сейчас кочует на Кети.

Слова шаманки в сознании Сергея и Н.Л. оставили, как я понял, серьёзный след. Ребята сидели, задумавшись, и рассматривали языки пламени костра, как будто в первый раз их видели.

— Что-то я вижу вам вдруг взгрустнулось, — прервал я воцарившееся молчание.

— Тут взгрустнётся, — отозвался Н.Л. — Бабушке бы у нас в университете лекции читать, а она с духами общается.

— Духи будут, пожалуй, поважнее вашего университета! — раздался с оленьей лежанки голос хозяина чума. — Они подчиняются только особым людям. Скажите, вашим профессорам духи повинуются?

— Пожалуй, нет, — подымаясь на ноги, вздохнул Н.Л.

Но в этот момент в чум, держа полукруглый чугунный казан в руках, вошла жена Бориса Леонтича.

— Всё, сварилось! — сказала она, ставя казан на землю. — Готовила мясо оленя на костре, так оно вкуснее будет. Доставайте и ешьте. Мы поблагодарили хлебосольную женщину и её мужа, но ещё раз садиться за стол нам не хотелось. Было уже поздно, и нас устраивал не столько предстоявший второй ужин, сколько сон.

Коля Лихачёв появился на стойбище в обед следующего дня. Увидев нас, молодой эвенк обрадовался.

— Четырёх дикарей добыли! — вместо приветствия высказался он, протягивая руку.

— Мяса теперь много, своих оленей можно и не резать. Паша остался с мясом, а я пришёл за упряжкой.

— Но может, кто-нибудь другой за мясом вместо тебя скатается? — спросил я его после приветствия. — Ты нам нужен. У нас маршрут снова на Якынр, а там через водораздел и на Тым.

— Так, наоборот, хорошо! Дикарей мы складывали за гарью, где избушка. Чем снег лыжами месить, на оленях туда и уедем. Только возьмём не одну упряжку, а две, чтобы всем вместиться, — засмеялся охотник. — Я там с вами и останусь, а нарты к Турэ приведут Паша с Витькой.

— Что же, это нам вполне подходит, — обрадовались ребята.

— В жизни на оленьих упряжках не катался! — сказал Н.Л.

— Видишь, это твой тёзка, — показал я эвенку на своего друга. — Ты, Николай Лихачёв, значит кратко — Н.Л. и он тоже Н.Л. Так что прошу вас любить друг друга!

— Да я вроде серчать на людей просто так, от скуки, ещё не научился, — сконфузился эвенк.

— И я тоже! — засмеялся Н.Л.

— Значит, всё будет нормально! — посмотрел на нас Старков. — Так, когда же мы выступаем? Если честно, я в чуме все бока себе отлежал!

— Завтра утром, — подумав, сказал Николай. — Надо немного отдохнуть, поймать упряжных оленей, а потом собраться. Я же ещё не собран. А ты почему не переоделся в нашенское? — посмотрел он на меня.

— Да вот тебя дожидался, говорят, где-то у тебя мои вещи.

— Не у меня, а у бабушки. Пока я займусь своими делами, сходи к ней и забери своё. Нам с тобой за водоразделом придётся побывать на мёртвом городе. Бабушка просила тебе его показать. Там стоят ещё и огромные курганы… Поэтому ночевать придётся на снегу не раз и не два. Может и без костра. Потому что за озёрами чистые болота, растёт там только мох, сушняка не сыскать, — скороговоркой сказал охотник.

— Слушаюсь и повинуюсь! — засмеялся я, надевая лыжи. — Всё, поскакал к твоей бабушке.

— А нам что делать? — спросил с растерянным видом Серёжа.

— Отлёживать в чуме бока и учиться есть строганину, — махнул я своим друзьям рукой.

Когда я подошёл к жилищу старой шаманки, её в чуме не оказалось. Старушка чем-то занималась в стоящем в 30 метрах от её дома лабазе. Не останавливаясь, я сразу направился к хозяйке дома.

— На-ка, возьми, — протянула старая эвенка череп медведя.

Я взял в руки череп и, не понимая, посмотрел на спустившуюся с лабаза бабушку.

— Пойдём, — наклонилась она, надевая свои маленькие лыжи.

Мне ничего не оставалось, как молча последовать за эвенкой. Когда мы подошли к её чуму, старушка, показывая на череп медведя, сказала:

— Вынь правый клык, Геша, и дай его мне.

Ударами обратной стороны ножа я расшатал клык и, вынув его, подал шаманке.

— Всё, ты мне больше не нужен, — сказала она сурово. — Забирай свою одежду. — Она в чуме, в мешке и ступай на стойбище. Я должна остаться одна…

Ничего не спрашивая, я взял свои вещи и, не попрощавшись, по-эвенкийски, отправился назад. Через несколько минут, к радости своих друзей, я был уже на стойбище.

— Ничего себе носишься! — покосился в мою сторону Старков. — Вроде никуда и не уходил!

— Ну-ка, давай, приоденься, — откинулся на подушки H.Л. — Хочу посмотреть, похож ты на эвенка или нет?

По просьбе друзей я сбросил с себя своё походное, потом по очереди надел эвенкийский нагрудник, натазники, на ноги с оленьими носками камусные чиколмы, а сверху кырняжку. Венчал мой экзотический наряд, расшитый бисером и оленьей шерстью, капор.

— Ну и как? — спросил я своих друзей.

— Борода мешает, — поморщился H.Л.

— И нос немного большеват, — добавил Старков. — А так, похож.

— На кого? — посмотрел я на ребят.

— На русского матёрого мужика, которому вздумалось натянуть на себя эвенкийское одеяние, — ухмыльнулся H.Л.

— Надо же, ещё и с красным крашеным волосяным хвостом! — показал на низ кырняжки Серёжа.

— Знаешь что? Тебе надо в Томск ночью под мост. Как оттуда вылезешь в таком вот убранстве, тебе не только деньги — трусы в сорокоградусный мороз отдадут! — продолжал надо мною подтрунивать H.Л.