Полуденные экспедиции: Наброски и очерки Ахал-Текинской экспедиции 1880-1881 гг. Из воспоминаний ран

— А что, много разве издохло?

— Да штук семь издохло и в два раза более искалечено. Особенно тяжело досталось бедным лошадкам при переправе через перевал Пшарт [73]. Да и немудрено. Лесины привязывались к лошадям вроде оглобель, у которых один конец волочился по земле; конечно, это нелегко, но другим способом никак не перевезешь.

— Да, с таким строительным материалом трудновато будет сооружать здания, — сказал я.

В палатку вошел денщик и поставил на землю медный чайник.

— Чайку, с коньяком? — предложил мне капитан.

Я не отказался.

Мало-помалу в палатку капитана собралось еще несколько человек; все любили симпатичного Адриана Георгиевича и охотно навещали его. Он всегда относился ровно ко всем и никогда не имел врагов.

— Так завтра работаем? — спросил кто-то.

— Да, завтра, господа, завтра, — сказал капитан, наливая в кружки, в глиняные чашки и жестяные стаканы чай и угощая собравшихся коньячком.

Раздался сигнал, и музыка грянула марш.

— Ну, вот и обед наконец!

Все встали и толпою направились в общую столовую.

На другой день, чуть свет, отряд, вооруженный в боевую амуницию, с лопатами, кирками и носилками отправился к месту работы; все люди были рассчитаны на две смены; одна оставалась на бивуаке, а другая работала до обеда, затем возвращалась, и вместо нее заступала вторая смена. Офицеры и унтер-офицеры наблюдали за рабочими, которые резали на берегу дерн; производили трассировку и копали рвы.

Работа кипела дружно, и сердце радовалось при виде этих сотен людей, сооружающих на «крыше мира» уголок, в котором придется им провести суровую зиму и откуда русский флаг, как доказательство могущества России, будет виден всему свету. Изо дня в день кипела работа, и укрепление незаметно вырастало. К 25 августа фасы были готовы, ров очищен, устроены барбеты для пулеметов. По типу своему укрепление это представляло редут усиленной полевой профили, почти квадратной формы, с барбетами в двух передних углах для пулеметов и орудий. Впоследствии вместо улиток военным инженером Серебренниковым с помощью только небольшого гарнизона Памирского поста были сооружены полууглубленные землянки, каждая на полуроту, удобно приспособленные для помещения нижних чинов гарнизона и сложенные из сырцового кирпича с достаточным количеством света. Над землею они возвышаются немного менее двух аршин и благодаря великолепно устроенным печам и крыше вполне защищают живущих в них от холода и сырости, о чем вполне свидетельствует хорошее состояние здоровья чинов памирского гарнизона.

Лазарет и кухня находятся в двух отдельных зданиях, поставленных над землею также из сырцового кирпича. Кроме этих зданий там же поставлен флигель (над землею), служащий жилищем для офицеров, имеющих в нем каждый по отдельной комнате, за исключением начальника отряда, которому отведено их две. Офицерская столовая, заменяющая собрание, дополняла комфорт памирского жилища. Склад вещей, пороховой погреб и метеорологическая будка находятся также в укреплении, а вне его построена только баня. Все здания и само укрепление капитально выстроены, как я уже сказал выше, по проекту и под руководством военного инженера Серебренникова, имя которого останется памятным в истории присоединения Памира; он при невероятно тяжелых условиях построил первое русское укрепление на «крыше мира», которое явилось на Памире истинным чудом. Шведский путешественник Свен-Гедин, долго работавший на Памире, неоднократно посещал наше укрепление и следующим образом отзывается о нем в своих корреспонденциях в «Туркестанских ведомостях». «Крепость, — говорит он, — выстроена удивительно хорошо и практично и делает честь офицерам, которым принадлежит инициатива в этом деле. Я уверен, что пришлось преодолеть громадные затруднения, чтобы достичь до этого великолепного конца, который свидетельствует, что значит энергия и предприимчивость…»

Начальник инженеров Туркестанского военного округа генерал-майор Клименко в августе 1894 года осматривал постройки памирского укрепления и нашел, что «все выполненные войсками работы по возведению укрепленного поста, с зимними бараками и землянками, вполне удовлетворительны и заслуживают величайшей похвалы, особенно за выполнение таких работ в самый короткий срок, с 23 июля по 31 октября 1893 года [74], при весьма ограниченном числе рабочих рук». В настоящее время около укрепления раскинулся небольшой базарчик, где продаются привезенные из Ферганы необходимые жизненные продукты. Здесь же в небольшой чайхане собирались местные киргизы и постовые джигиты поделиться новостями и, затягиваясь крепким кальяном, попивать горячий кок-чай, и солдатики частенько заходили к гостеприимному мама-джану, хозяину чайханы, у которого к их услугам имелось все в запасе: и гвозди для сапог, и туземный сахар-леденец и сушеные фрукты к чаю.

Погода вдруг резко изменилась и сделалась отвратительной, каждый день шел снег, по ночам везде замерзала вода, начались непогоды, а о нашей участи ничего не было известно, будем ли мы зимовать все, или часть возвращается в Фергану.

— Ведь это черт знает что такое, — ворчали мы, — при таком положении дел, если продлится еще с неделю наше неопределенное положение, и мы будем оставлены здесь на зиму, то ничего не удастся выписать из Маргелана — перевалы закроются, а между тем на нас остались лохмотья.

Все бродили пасмурные и ругались на свою судьбу. Только 23 августа вопрос разрешился: было получено предписание оставить 160 человек пехоты, 40 казаков и 8 офицеров, остальным же возвращаться в Маргелан.

Опять наступили новые волнения. Многие из офицеров хотели остаться на зимовку, видя в этом поправку расстроенных денежных средств, другие, напротив, боялись быть оставленными и рвались скорее к своим семьям. Одни солдатики оставались безмолвны, ожидая своей участи без ропота и тени неудовольствия. «Зимовать так зимовать, — говорили они, — небось не пропали до сих пор, так и за зиму не пропадем». Только в этом шутливом тоне подмечалась грустная нотка.

Наступило 24 августа. С утра в офицерской кухне началась необыкновенная возня, отрядные повара и прислуга то и дело бегали из столовой в кухню. Приготовлялся прощальный обед. Выволакивались вино, водка, остатки всевозможных консервов, даже варенье кто-то пожертвовал; одним словом, пир готовился на славу. В 12 часов грянул хор музыки и все офицеры отряда собрались в последний раз за общую трапезу. Прибыл и начальник отряда, и обед начался. Пили много, жженку варили из спирта, сахара и клюквенного экстракта и разошлись по палаткам только с наступлением вечера.

Прощались и нижние чины, и им был устроен обед с удвоенной порцией спирта, да от себя еще по чарке пожаловал памирцам начальник отряда. Разгулялись солдатики, загремели гармонии, и танцы с пением продолжались до самой вечерней зари, а на следующий день отряд выступил на озеро Шар-Куль.

«Ну, вот, слава Богу, и обратно, — думал каждый, — по горло надоело это сидение на одном месте». Грустны были лица у оставленных солдатиков; они считали себя приговоренными к смерти, тем более что о памирских морозах киргизы рассказывали всевозможные ужасы. Остались они в полной готовности бороться с суровою природою Памира, устраивая себе своими руками зимние жилища, без достаточного количества теплой одежды и запасов, без ропота, с полным сознанием своего долга и убеждением, что за Богом молитва, а за царем служба не пропадают.

14. Хорунжий Лосев. Неприятный сюрприз

Далеко впереди раздалась команда: «Стой — привал!» — и солдаты остановились, нестройно срывая ружья с плеча и беря их к ноге.

Вот ружья составлены, скатанные шинели положены около пирамид и усталые солдаты развалились на каменистом грунте Шар-Кульской долины. Недалеко от рот на разостланном палаце собрались и офицеры вместе с провожающими их товарищами, остающимися на Мургабе, и закусывают.