Повседневная жизнь «русского» Китая

Алексей Бородин — мальчик, подросток, живший в благополучии и достатке, проливал слезы над судьбами тех, кто погиб, защищая свою Отчизну, кто сумел совершить подвиг во славу Родины. Каким же должен был быть климат в семье, где только бабушки да отец, Владимир Александрович, помнили Россию, что дети выросли патриотами страны, никогда ими не виденной? Что же было вложено в этих и еще многих других детей, что не только не могли, не желали они согласиться на участь «выкидышей»? И не ощущали они себя таковыми.

Говоря о своем поколении, Владимир Варшавский отмечал: «Большинство из них родилось в первом десятилетии века. Они успели получить в России только начальное воспитание и попали в эмиграцию недоучившимися подростками. Старшие из них прошли в рядах Добровольческой армии страшный опыт Гражданской войны. Большинство же покинуло родину почти детьми. Они еще помнят Россию и на чужбине чувствуют себя изгнанниками. В этом их отличие от последующих эмигрантских поколений. Но воспоминаний о России у них слишком мало, чтобы ими можно было жить. В этом их отличие от поколений старших. Зато есть в их судьбе сходство с судьбой всех «лишних людей» русского прошлого и всех «потерянных» поколений Европы и Америки».

Эта цитата принципиально важна! Здесь, как представляется, очень рельефно обозначены все сходства и различия «русского» Китая с другими, западными островами Рассеяния.

«Русский» Китай (особенно Маньчжурия!) являлся колонией — тем совершенно особым, специфическим «образом бытия», которого не могла явить русскому человеку ни Франция, ни Германия, ни «обетованные земли» США, Австралии, Новой Зеландии.

Здесь, на земле Маньчжурии, стоял русский город Харбин — с русскими домами, обычаями, традициями, лишь приправленными китайской экзотикой. Здесь эмигранты находили то, что навсегда потеряли в старой России.

Не искали — находили.

Не знаю, насколько известны были в «русском» Китае строки Марины Цветаевой:

С фонарем обшарьте

Весь подлунный свет!

Той страны на карте —

Нет, в пространстве — нет.

Выпита как с блюдца,

Донышко блестит.

Можно ли вернуться

В дом, который  срыт?

— но было знакомо, осознанно, глубоко впитано в душу именно это чувство, войной основательно поколебленное, если не вовсе уничтоженное.

И тем больнее было сохранять в сердце, в памяти «срытый дом», исчезнувшую из подлунного мира страну. И тем отчетливее созревала необходимость вернуться…

Парадокс?

Возможно. Но не только парадокс.

Необходимость. Необходимость преодолеть свою потерянность, несостоятельность. Необходимость так или иначе пригодиться там, где родился. Даже если и не ты родился, а твои предки… Родина есть Родина. Ее не выбирают.

Нужно было непременно вернуться, чтобы на месте срытого дома возвести новый — на том же фундаменте, на тех же традициях и обычаях.

Великая иллюзия.

Которая слишком многих погубила.

Которая многим даровала жизнь, а не просто возможность выжить в колониальной среде «русского» Китая.

Благодаря воспоминаниям и исследованиям, мы много сегодня знаем об эмиграции, об островах Рассеяния. Мы знаем о тех, кто получил известность благодаря своим стихам и прозе, эссе и философским трактатам, песням и мемуарам. Но о скольких же безвестных не знаем мы ничего!.. И это незнание мешает понять что-то очень важное в себе. Ведь только собрав по крупицам их повседневную жизнь, их боль и радость, надежды и отчаяние, мы сможем осознать подлинный смысл собственного бытия. Вспомним «Исповедь сына века» Альфреда Мюссе:

«Три стихии делили между собой жизнь, расстилавшуюся перед юношами: за ними навсегда разрушенное прошедшее, перед ними заря безграничного небосклона, первые лучи будущего, и между этих двух миров нечто, подобное океану, отделяющему старый мир от Америки; не знаю, что-то неопределенное и зыбкое, море тинистое и грозящее кораблекрушениями, по временам переплываемое далеким белым парусом или кораблем с тяжелым ходом; настоящий век, наш век одним словом, который отделяет прошедшее от будущего, который ни то, ни другое и походит на то и другое вместе, где на каждом шагу недоумеваешь, идешь ли по семенам или по праху.

И им оставалось только настоящее, дух века, ангел сумерек, не день и не ночь; они нашли его сидящим на мешке с костями, закутанным в плащ себялюбия и дрожащим от холода. Смертная мука закралась к ним в душу при взгляде на это видение, полумумию и полупрах…

О, народы будущих веков! Когда в жаркий летний день склонитесь вы над плугом на зеленом лугу отчизны, когда под лучами яркого, чистого солнца земля, щедрая мать, будет улыбаться в своем утреннем наряде земледельцу; когда, стирая с мирного чела священный пот, вы будете покоить взгляд на беспредельном небосклоне и вспомните о нас, которых уже не будет более, — скажите себе, что дорого купили мы вам будущий покой; пожалейте нас больше, чем всех ваших предков. У них было много горя, которое делало их достойными сострадания; у нас не было того, что их утешало».

По-моему эти строки Мюссе имеют самое непосредственное отношение к «русскому» Китаю, словно Атлантида, опускающемуся все глубже и глубже в воды океана Времени…

Библиография

Вернуться в Россию стихами». 200 поэтов эмиграции. Антология. М., 1995.

Вертинская Л. Синяя птица любви. М., 2004.

Вертинский А Дорогой длинною… М., 1990.

Ильина-Лаиль О. И. Восточная нить. СПб., 2003.

Ильина Н. И. Дороги. М., 1983.

Ильина Н. И. Судьбы. М., 1980.

Мелихов Г. В. Белый Харбин. Середина 20-х. М., 2003.

Мелихов Г. В. Маньчжурия далекая и близкая. М., 1991.

«Мы жили тогда на планете другой….» Антология поэзии русского зарубежья. В 4 т. M., 1994.

Священник Дионисий Поздняев. Православие в Китае. М., 1998.

Семейные хроники. Бородины. М., 2000.

Смольников В. Записки шанхайского врача. М… 2001.

Якобсон Е. Пересекая границы. М., 2004.