Генерал Скобелев. Казак Бакланов

Наутро, отмечая отличившихся казаков, полковник упомянул и его. Сказал немного, но слова окрылили Вязникова.

В ближайшем бою вражеский стрелок угодил Бакланову в левое плечо.

— Ваше благородие, вы ранены! — заметил Долгов.

— Ты за полем наблюдай, — ответил командир, пытаясь скрыть от всех рану.

— Пригото-овиться-я к ата-аке-е! — набрав поболе воздуха, подал команду и первым выскочил из укрытия.

Следуя примеру командира, за ним вынеслись в лаве казачьи сотни…

Яков Петрович слез с коня, только когда кончился бой.

— Зови фершала, — сказал Долгову и сел на пенек.

Пуля угодила в плечо, перебила ключицу и, разворотив тело, вышла через рану на спине.

— Зачем столько времени терпели? — отчитывал полковника фельдшер. — Нельзя ж так, ваше благородие.

— Ты, Осип Максимыч, не выговаривай при всех. Так надо было.

Обработав рану и перевязав ее, фельдшер и Долгов усадили Бакланова на коня. После памятного на плацу разговора Долгова будто подменили. Лишь однажды он едва не сорвался, увидев бутыль с вином. Поспешно налил в кружку, а тут вошел полковник.

— А вот это видел? — сказал он и погрозил кулаком.

Долгов на его глазах выплеснул наземь содержимое. Спас тогда командир от великого соблазна и позора. Не остался в долгу и казак…

После ранения фельдшер прописал Бакланову покой:

— Надобно отлежаться, хотя бы неделю, а возможно и более. Дать ране затянуться.

Но на шестой день полковника подняла с постели стрельба и крики часовых. Он выскочил на крыльцо в одном белье. И понял с одного взгляда, что происходит.

— Долгов, коня!

Кони стояли неподалеку от крыльца, у коновязи, как всегда в полной готовности.

— Ваше благородие, вы хотя бы бурку! — выбежал за ним Долгов.

Едва всадники вылетели из ворот укрепления, как на них обрушился град пуль.

— За мной, удальцы! — крикнул Бакланов, опасаясь, как бы кто не повернул назад, и понесся к выступающей мыском опушке леса, наверняка зная, что там находятся основные силы противника. И тотчас из лесу, навстречу казакам вынеслась конная лава. Ее численность превышала казачью, но казаки не отступили. В следующий миг они схлестнулись, зазвенели сабли.

Бакланов был в гуще схватки. Действуя одной рукой, второй, раненной, удерживал коня. Неприятельские всадники кружили вокруг, пытались к нему подступиться, едва увертываясь от его ударов.

— Баклю!.. Баклю-даджал! — слышались голоса, горцы узнали Бакланова, прозванного ими дьяволом.

Рядом с командиром, прикрывая его с боков и тыла, дрались урядник Скопин, Долгов и другие казаки из охраны. Силы неравны, но казаки и не помышляли о бегстве. А джигиты кружили вокруг, будто осы, налетали то слева, то справа, пытаясь вломиться в тесный строй, расколоть его.

— Баклю!.. Даджал!..

Из ворот укрепления вырвалась вторая сотня, за ней третья. Увидя их, джигиты повернули коней, с гиком помчались прочь.

— A-а, дряни, утекаете! — грозил саблей распаленный боем Бакланов. На левом плече нательной рубахи расплывалось алое пятно.

И вдруг находившийся с ним рядом Долгов бросил своего коня прямо на него, едва не сбросив полковника с седла. Тут же прогремел выстрел.

— Ваша… пуля… во мне. — Долгов стал валиться. — Простите…За все…

Через четверть часа казака не стало. Он принял смерть, заслонив собой командира.

После похорон к Бакланову пришел Вязников.

— Дозвольте быть при вас заместо Долгова. Я ведь его станичник… Живота свово не пожалею.

Бакланов смерил казака суровым взглядом, словно оценивал, на что тот способен. Сказал:

— Ежели станичник, то заступай…

Поединок

Охватка возникла внезапно: из лесу на занятых рубкой леса казаков неожиданно выскочил большой неприятельский отряд. Казаки едва успели разобрать составленные в козлы ружья, открыли пальбу. Уяснив обстановку, Яков Петрович с полусотней казаков помчался на выручку.

Угрожающе размахивая над головой кривой саблей, прямо на него несся всадник-бородач в лохматой шапке. В его лице было столько решимости, что Яков Петрович сразу опознал в нем вожака, опытного и смелого всадника. Он помчался на него. Опережая бородача, ловким ударом вышиб у него саблю, а в следующий миг, вложив в удар всю свою необыкновенную силу, полоснув по нему с плеча.

Это был его знаменитый, баклановский удар. Опустившаяся на плечо сабля прошла сквозь тело всадника до седла. Фонтанами брызнула кровь, и часть туловища вместе с головой стала сползать с седла. Увидев это, нападавшие в панике умчались назад. Казаки вновь взялись за топоры.

На следующий день в сумерках наступающей ночи в русском лагере появился всадник, горец.

— Мне нужен Баклю, — потребовал он у находившихся в охранении казаков.

— Зачем? Кто ты такой?

— Баклю мой кунак. А я Мусса, из аула.

Казачий командир в это время находился в палатке, объяснял офицерам задание на следующий день. Завидя гостя, предложил войти.

— С чем приехал, Мусса? Заходи.

— Баклю, есть важная новость. Спешить сказать надо. Чай не надо. В другой раз.

— Тогда говори без утайки. Здесь свои.

— Баклю, тебя завтра хотят убить. Брат того джигита, которого ты зарубил, поклялся отомстить. На коране дал клятву. И многие были при этом. Не надо было, Баклю, убивать того джигита.

— Зачем же они сами нападали? Он ведь сам первый обнажил саблю!

— Брат джигита это знает, но он обязан отомстить за родственника, иначе он ему не брат… Ты, Баклю, завтра на ту горушку не поднимайся. Он тебя там будет поджидать. А стрелок он меткий…

На следующее утро, как обычно, казаки вышли на рубку леса. Визжали пилы, стучали топоры. Освоив дело, люди работали умело и споро. Каждый знал, что нужно делать: одни валили деревья, другие очищали от ветвей стволы, тут же распиливая их на куски, оттаскивали в стороны щепку. Работали, сложив неподалеку оружие и амуницию, чтобы быть в готовности при первой же опасности.

Утро выдалось на редкость ясным, солнечным. Радужно сияла листва каплями осевшего за ночь тумана. Яков Петрович, как всегда, объехал место работы, побывал в охранении и, помня разговор с Муссой, незаметно поглядывал на тот холм, где его должен был поджидать джигит-стрелок.

«Может, не ехать? — требовала осторожность. — Береженого бог бережет». Но не поехать — значит показать и врагу, и своим офицерам, что напуган.

«Ну уж нет! Угрозами нас не испугаешь!..»

— Дай-ка ружье! — сказал он Вязникову. Это было его любимое оружие, отменного боя, из которого он издали поражал малозримые цели. Он зарядил его, три патрона положил про запас.

— Оставайся и следи за мной, — приказал Авдею. Положив ружье на седло, направился к опасному месту.

Холм находился в двустах саженях от опушки, у края крутого склона. Внизу затейливой лентой вилась горная речка, бравшая начало из ледника; за речкой опять был крутой склон, на котором, как гнезда ласточек, тесно лепились сакли аула. Позади и правей холма тянулся лес, где казаки расчищали просеку для будущей дороги. Слева от холма возвышалось нагромождение глыб, которые каждый раз, когда он направлялся к холму, заставляли настораживаться.

Взбираясь на холм, он незаметно разглядывал эти камни: чутье подсказывало ему, что стрелок засел там и ждет момента, чтобы выстрелить. Однако вокруг было тихо. Он был уже наверху, на площадке, с которой любил наблюдать аул, когда что-то заставило его оглянуться влево. Ему показалось, что между глыб мелькнула тень.

Резкий удар в грудь едва не вышиб его из седла. И тут же прогремел выстрел. Многократно по горам прокатилось глухое эхо. Боль от удара пронзила все его тело. Он схватился за грудь, но сознание опасности подхлестнуло его к действию. Превозмогая себя, вытащил ногу из стремени. Вскинул ружье, прицелился, упираясь локтем в ногу как подпорку. Он наловчился так стрелять из ружья. Лошадь послушно замерла.

«Спокойно… Спокойно». — Он подвел мушку к месту, где мелькнула тень.