Путь к империи

Обмен ратификационными грамотами Лёобенских предварительных условий мира произошел 24 мая в Момбелло между Наполеоном и маркизом Галло. В первый раз возник вопрос этикета. Германские императоры не признавали за французскими королями права альтерната [89].

Венский кабинет опасался, что республика не захочет признавать этого обычая и что по ее примеру другие державы Европы также откажутся считаться с этим признаком гегемонии, которой пользовалась Священная Римская империя со времени Карла Великого. В первый момент упоения, испытанного австрийским уполномоченным в результате подчинения Франции обычному этикету, он отказался от мысли о конгрессе в Берне, согласился на сепаратные переговоры и открытие конгресса в Раштадте для установления мира в империи лишь в июле месяце.

Через несколько дней переговоры привели к соглашению об окончательном договоре на следующих основаниях: 1) граница по Рейну для Франции; 2) Венеция и граница по Адидже для императора; 3) Мантуя и граница по Адидже для Цизальпинской республики. Маркиз Галло заявил, что с последним прибывшим курьером он получил полномочия для подписания мира на этих основаниях. С 6 мая Наполеон и генерал Кларк также были облечены необходимыми полномочиями.

Эти условия являлись более благоприятными для Франции, чем смела надеяться Директория. Можно было, следовательно, считать мир обеспеченным.

Кларк был в момент революции капитаном Орлеанского драгунского полка. С 1789 года он примкнул к орлеанистской партии. В 1795 году был призван в Комитет общественного спасения для руководства топографическим бюро. Особенно покровительствуемый Карно, он был избран Директорией в 1796 году для предложения мира императору и отправился для этого в Милан. Действительной целью его миссии было отнюдь не открытие переговоров, а исполнение в главной квартире функций тайного агента Директории по наблюдению за главнокомандующим, победы которого начали тревожить Директорию.

Кларк отсылал в Париж сведения о главных начальствующих лицах армии. Это возбудило ропот и навлекло на него неприятности. Наполеон, понимавший, что правительства нуждаются в осведомлении, предпочел, чтобы такое секретное поручение было доверено человеку известному, а не всяким второстепенным агентам, собирающим по кабакам и передним самые нелепые сведения.

Он взял Кларка под свое покровительство и даже использовал его в различных переговорах с Сардинией и итальянскими государями. После 18 фрюктидора он горячо его защищал не только потому, что Кларк заслужил его уважение при выполнении им своей столь щекотливой миссии, но также и потому, что, по его мнению, собственное достоинство обязывало его оказывать покровительство каждому человеку, имевшему с ним ежедневные сношения и на которого он не имел определенного повода жаловаться.

У Кларка совсем не было военных способностей. Это был человек кабинетный, аккуратный и надежный работник, большой враг всяких жуликов. Он происходил из одной из ирландских фамилий, сопровождавших Стюартов в изгнании. Чрезмерно возгордившись своим происхождением, он в эпоху империи навлек на себя насмешки за свои генеалогические изыскания, совсем не вязавшиеся с убеждениями, им исповедуемыми, с карьерой, какую он избрал, и с духом времени.

Это был его недостаток. Но последний не помешал императору вверить Кларку портфель военного министра как хорошему администратору, который должен был быть привязан к Наполеону за то, что тот осыпал его благами. В эпоху империи он оказал важные услуги благодаря своей безукоризненной честности, и, вспоминая о нем, приходится пожалеть, что в конце своей карьеры он принимал участие в правительстве, которое Франция будет вечно упрекать за то, что оно заставило ее пройти через Кавдинское ущелье [90], распустило армию, составлявшую ее славу в течение 25 лет, и сдало удивленным противникам наши крепости, остававшиеся еще непобежденными.

Если бы в 1814 и 1815 годах доверие короля не было отдано людям, дух которых был сломлен тяжелыми обстоятельствами, предателями своего отечества, которые видели спасение и славу трона своего господина только в подчинении игу Священного союза; если бы в управление государством вступили такие люди, как герцог Ришелье, стремлением которого было освободить свою родину от присутствия чужеземных штыков, или как Шатобриан, только что оказавший в Генте выдающиеся услуги, Франция вышла бы из этих двух национальных кризисов могущественной и грозной.

Шатобриан получил от природы священный огонь, об этом свидетельствуют его сочинения. Его стиль – это не стиль Расина, а стиль пророка. Он был единственным, кто мог сказать безнаказанно с трибуны палаты пэров, что «серый сюртук и шляпа Наполеона, выставленные на шесте на Брестском побережье, заставили бы Европу стать в ружье». Если Шатобриан когда-либо придет к власти, возможно, что и он собьется с пути, как и многие другие, нашедшие в ней свою погибель; но верно одно: все великое и национальное созвучно его гению, и он с негодованием отверг бы постыдные поступки тогдашней администрации.

Граф Мервельдт, новый австрийский уполномоченный, прибыл в Момбелло 19 июня. Венский кабинет дезавуировал маркиза Галло и настаивал на том, чтобы условия мира обсуждались только на Бернском конгрессе и в присутствии союзников Вены. Видимо, он изменил линию поведения.

Вступил ли он в новую коалицию? Действовал ли он в расчете на русские войска? Было ли это одним из последствий заговора Пишегрю? Не питал ли он надежды на то, что гражданская война, раздирающая восточные департаменты, распространится по всей Франции и власть попадет в руки заговорщиков?

Австрийские уполномоченные ничего не могли ответить, когда Наполеон им указывал, что Англия и Россия никогда не согласятся на то, чтобы император возместил свои потери за счет древней Венеции, что требовать вести переговоры только вместе с этими государствами – значит стремиться еще раз попытать счастья на войне. Министр Тугут прислал новые инструкции.

Он отказался от Бернского конгресса и согласился на сепаратные переговоры. Конференция открылась в Удине 1 июля. Генерал Кларк один представлял там Францию. Наполеон заявил, что он станет присутствовать там только тогда, когда из протоколов будет видно, что австрийские представители искренно желают мира и имеют полномочие его подписать. Несколько дней спустя он покинул Момбелло и отправился в Милан.

Там он пробыл июль и август. Австрийцы выжидали исхода кризиса, потрясавшего Францию: эти два месяца прошли в бесплодных переговорах. День 18 фрюктидора расстроил надежды Австрии. Граф Кобенцль спешно прибыл в Удине с полномочиями императора, полным доверием которого он пользовался. Маркиз Галло, граф Мервельдт и барон Дегельманн принимали участие в совещаниях, но, по сути дела, только лишь для проформы.

Наполеон отправился в Пассарьяно. Кларк был отозван, и Наполеон оказался единственным уполномоченным со стороны Франции. 27 сентября начались переговоры с графом Кобенцлем. Совещания проходили попеременно то в Удине, то в Пассарьяно. Четыре австрийских уполномоченных размещались с одной стороны прямоугольного стола.

Секретари конференции сидели по бокам его, а с другой стороны стола находился французский уполномоченный. Когда совещания происходили в Пассарьяно, обедали у Наполеона. Когда они велись в Удине, обедали у графа Кобенцля. Пассарьяно – прелестная дача, расположенная на левом берегу Тальяменто, в четырех лье от Удине и в трех лье от развалин Аквилеи.

На первом же заседании граф Кобенцль отказался от всего, о чем говорили его коллеги в течение четырех месяцев. Он выдвинул сумасбродные притязания. Приходилось начинать снова круг болтовни, которая велась уже с мая. Система, которой приходилось придерживаться с таким уполномоченным, была указана им самим: нужно было делать столько же шагов в сторону от золотой середины, сколько делал он сам.