Великая война Сталина. Триумф Верховного Главнокомандующего

Угроза быть убитым распространялась на всех, и он воспринимал это как фатальность, разделяя ее со своим народом. После очередной бомбежки, вспоминает Рыбин, «мы шли по улице Горького. У Елисевского магазина взобравшаяся на подставку фонаря над головами столпившихся людей появилась женщина. Она стала громко укорять: «Разве можно, товарищ Сталин, так ходить по улицам в такое время? Ведь враг может в любой момент сбросить бомбу!» Сталин только развел руками. Тут он действительно рисковал вместе со всеми».

Впрочем, наибольшей опасности он подвергался даже не на улице: «Враг точно знал, где находится сталинская дача, и бомбил ее, надеясь обезглавить государство». Расположенные вокруг дома дальнобойные морские зенитки отгоняли появлявшиеся самолеты. Иногда Сталин поднимался на солярий, наблюдая за плотностью зенитного огня; позже немцы применили осветительные ракеты на парашютах, и зенитчики расстреливали их на лету.

Но однажды бомба упала точно. Она упала с внешней стороны забора и, не взорвавшись, ушла в землю. Отрывшие ее саперы обнаружили в стабилизаторе свернутую бумажку с изображением сжатого кулака и надписью «Рот Фронт». А если бы тонна этой взрывчатки ухнула?!

Именно с моментом пребывания Сталина на ближней даче связан эпизод, особенно врезавшийся Рыбину в память: «Появился вражеский самолет. Зенитчики открыли огонь. Осколки снарядов сыпались на землю и шипели как змеи. Власик трижды предлагал Сталину пройти в укрытие, но тот отмахивался, продолжая наблюдать за настырным стервятником и пальбой зенитчиков, лупивших впустую. Наконец протянул: «Власик, не беспокойтесь. Наша бомба мимо нас не пролетит».

Это было хорошо сказано. За этой короткой, почти афористической фразой не показная бравада, а философский юмор, поясняющий многое. Такие свидетельства несомненной смелости Сталина многочисленны. Впрочем, в войну человек должен быть либо трусом, либо немножко фаталистом; в те дни опасность подстерегала его даже в дороге. Рыбин вспоминал: «На Можайском шоссе прямо перед его машиной сыпануло несколько зажигалок, полыхающих желтым огнем. Пришлось охране сбрасывать их в кювет».

В середине октября стало совершенно очевидно, что в случае дальнейших просчетов военных, неудачного ведения боевых действий и нестойкости армии положение Москвы может стать почти катастрофическим. Сталин всегда взвешенно оценивал ситуацию и пытался предупредить возможность непоправимых последствий и непредвиденных осложнений

В эти дни в штабе Гепнера в восторженных тонах отмечали: «14 октября авангард 4-й танковой группы дивизия СС «Рейх» подошла к Московской линии обороны, которая протянулась почти на 300 км от Калинина до Калуги… Снова, как в августе 1812 года, противник старается оградить свою столицу, задержать наступление в 100 км от города. Стремительно, с ходу атаковали сильно укрепленные позиции противника полки «Германия» и «Фюрер» дивизии СС «Рейх». При поддержке 4-й танковой дивизии им удалось прорвать Московскую оборонительную позицию в самом ее центре, несмотря на то что в последнюю минуту на участок наступления 40-го танкового корпуса противник перебросил дополнительно свежие силы 32-й сибирской стрелковой дивизии из Владивостока в составе трех полков и двух танковых бригад».

Замысел германского генерального штаба заключался в том, чтобы взять советскую столицу в кольцо. 14 октября, с северо-запада от Москвы немцы захватили Калинин, а на юго-западе подошли к Туле. Вскоре немецкое командование доложило Гитлеру об уничтожении котла под Брянском, в котором оказались три армии Брянского фронта. Одновременно с действиями на южном фланге по приказу командующего группой армий «Центр» 3-я танковая группа и 9-я армия наступали севернее Москвы. Рассчитывая повторить успех у Брянска, немцы стремились окружить войска Северо-Западного фронта.

За две недели боев советское командование потеряло 64 дивизии и 11 танковых бригад, только потери пленными составили 688 тыс. человек. Командованию Вермахта казалось, что падение советской столицы уже предрешено. Впрочем, и лучшие умы мировой политики считали, что Россия находится на краю гибели. В этой невероятно сложной ситуации, когда решалась судьба государства, Сталин был вынужден срочно подтягивать свежие дивизии из глубины страны, чтобы перебросить их на особо опасные направления.

Поздно вечером 14 октября в Кремль к Сталину были приглашены первые секретари Ярославского, Рыбинского, Костромского горкомов. Присутствовавший на этой встрече Н.С. Патоличев, в то время первый секретарь Ярославского обкома, пишет: «Это было между 10 и 11 часами вечера. Мы вошли в кабинет Сталина. Там, кроме него, сидел начальник Генерального штаба Борис Михайлович Шапошников.

…И.В. Сталин с каждым из нас поздоровался за руку и тут же позвал всех к столу. На большом столе его рабочего кабинета лежала карта. …Сталин подробно разъяснил, что это схема оборонительных рубежей. Они проходили вокруг Углича, Рыбинска, Ярославля, Костромы, городов Ивановской и Горьковской областей. … Сталин сообщил, что оборонительные рубежи надо возводить очень и очень быстро.

…Далее Сталин сообщил, что к нам приедут крупные военные специалисты, которые помогут во всех сложных и новых для нас делах. <…> Я решил спросить у Сталина, как быть с Рыбинским морем. Ведь это огромный искусственный водоем… В 25 миллиардов кубометров. А обстановка складывалась таким образом, что гидроузел мог подвергаться бомбовым ударам. Да он мог быть и занят противником в обход Москвы.

Сталин… четко и ясно сказал: «Рыбинское море, Рыбинский гидроузел надо оборонять. – И еще раз твердо повторил: – Оборонять. Защищать».

В ходе беседы Патоличев спросил Сталина: «Не следует ли нам эвакуировать некоторые заводы Ярославской области?» – Я назвал Рыбинский завод моторостроения, шинный и «Красный Перекоп»…

Подумав, Сталин сказал: «В Ярославль мы противника не пустим». – Это было сказано с такой твердостью и убежденностью, что все в это поверили. – Но, – продолжал Сталин, – противник может эти важные для страны заводы разбомбить. Поэтому их надо эвакуировать» [70] .

В эту же ночь в кабинете Сталина прошло совещание по обсуждению вопросов эвакуации. В нем приняли участие Молотов, Маленков, Вознесенский, Щербаков, Каганович, работники наркоматов. Патоличев пишет, что, пока ждали приглашенных, «я обратился к Сталину с просьбой помочь ярославцам в обороне городов. Он начал подробно расспрашивать меня, как организована эта оборона. …Сталин неожиданно для меня спросил:

– А сколько ваши летчики сбили самолетов противника?

Это было наше слабое место. К сожалению, пришлось ответить, что у нас не сбито пока ни одного вражеского самолета. Далее беседа приобрела для меня неприятный оборот…

– Когда был последний налет немецкой авиации на Ярославль? Днем? Ночью? – голос Сталина становился все жестче. – Сколько было немецких самолетов? Каких? На какой высоте они были в районе Ярославля? Сколько артиллерия сделала выстрелов? Из орудий какого калибра?»

То были не праздные вопросы. Разгром противника можно было обеспечить лишь решительной и умелой борьбой, усилиями всех. Напряжение ситуации в обороне Москвы приближалось к кульминационной точке, и Сталин не проявлял растерянности. Его действия были подчинены логике войны, и, хотя он учитывал худший из вариантов, в его решениях не было хаоса, они были тщательно продуманы и целесообразны.

Война входила в свою критическую стадию. Первый этап операции «Тайфун» хотя и позволил группам армий приблизиться к Москве, но не принес решающей победы. 15 октября Гепнер возобновил наступление. Немецкое командование намеревалось обойти город с севера через Клин – Солнечногорск, а с юга – через Тулу и Каширу. На следующий день после начала второго немецкого наступления Сталин предусмотрительно выделил на северном фланге участок Калининского фронта под командованием Конева. Войска Вермахта встретились с упорным и подготовленным сопротивлением.

Однако сдача Минска и Киева показала, что события могут принять самый неблагоприятный оборот, и Сталин не исключал возможность потери Москвы, но история свидетельствовала, что падение столиц еще не означало для завоевателя выигрыша войны.