Романовы. Семейные тайны русских императоров

Всезнающий А. М. Тургенев, отлично разбиравшийся в матримониальных хитросплетениях высшего света, писал, что баронесса Шёппинг была второй женой Палена. Что же касается его первой жены, то Тургенев сообщал следующее: «Урожденная Энгельгард, племянница князя Потемкина и наложница его, была выдана замуж за полусгнившего графа Павла Скавронского, с которым, якобы, прижила двух дочерей. На самом же деле – так, во всяком случае, считали почти все современники – девочки эти были дочерьми Потемкина. Старшая из них по повелению Павла, выдана была за князя Петра Ивановича Багратиона по возвращении его из Итальянского похода с Суворовым, а младшая – за графа Палена, с которым вскоре разошлась». То, что Пален разошелся с фактической дочерью Потемкина, не могло не импонировать Павлу, ненавидевшему Светлейшего даже после его смерти. Вторая же жена Палена – Юлиана Шёппинг – была креатурой Шарлотты Ливен.

Императорский произвол

Между тем общее положение дел в России становилось крайне напряженным. Живший в то время выдающийся русский литератор и историк Н. М. Карамзин писал, что «награда утратила свою прелесть, наказание – сопряженный с ним стыд», ибо достойные люди изгонялись из службы, а ничтожества столь же внезапно возвышались. Несправедливой раздачей чинов и наград, немотивированными разжалованиями и изгнаниями Павел озлобил против себя гвардию, генералитет и сановничество.

Павел покусился на права дворянского сословия в целом, торжественно дарованные в 1762 году его отцом в манифесте «О вольности дворянской» и подтвержденные в 1785 году Екатериной II «Грамотой на права, вольности и преимущества благородного российского дворянства».

Павел презрел права, вольности и привилегии тех, кто должен был составлять его опору и силу. Он запретил губернские дворянские собрания, отменил право избрания дворянских заседателей в уездные и губернские собрания и тем нанес оскорбление своим чиновникам и офицерам, уже полтора десятилетия почитавшим себя вольными людьми, свободными от самодержавного произвола.

Павел унижал Сенат, никогда не бывал в нем, а его Общее собрание называл «овчим собранием», чем восстановил против себя и многих сенаторов, гордившихся тем, что были они членами Сената – Высокого и Правительствующего.

Не меньшим тираном и сумасбродом выглядел император и среди самых близких и родных ему людей. Александр и Константин боялись лишний раз попасться ему на глаза, а увидев отца, бледнели и трепетали. Даже тихая, добрая и ласковая невестка его, Елизавета Алексеевна, возненавидела тестя и мечтала о его свержении.

4 августа 1797 года она писала своей матери: «Я, как и многие, ручаюсь головой, что часть войск имеет что-то на уме или что они, по крайней мере, надеялись получить возможность, собравшись, что-либо устроить. О! Если бы кто-нибудь стоял во главе их! О, мама, в самом деле, он тиран!»

А за полтора месяца перед тем она же писала матери: «Правда, мама, этот человек мне противен, даже когда о нем только говорят… Представьте себе, мама, он велел однажды бить офицера, наблюдающего за припасами на императорской кухне, потому что вареная говядина за обедом была нехороша. Он приказал бить его у себя на глазах, и еще выбрал палку потолще… Вот образчик всяких мелких историй, происходящих ежедневно. Впрочем, ему безразлично, любят ли его, лишь бы его боялись. Он это сам сказал».

Таким образом, Шарлотта Ливен, единомышленная с нею Елизавета Алексеевна – жена наследника Российского престола, недавняя Луиза Баден-Баденская, сознательно стремились к тому, чтобы «кто-нибудь стоял во главе войск», готовых свергнуть тирана.

Но и император тоже не дремал.

Опасаясь революции, бунта, очередного дворцового переворота, Павел велел выстроить дворец-крепость, где он мог бы чувствовать себя в безопасности, и по недолгом размышлении поручил проект талантливому архитектору Василию Ивановичу Баженову, а строительство – итальянскому зодчему Винченце Бренна, назвав свою будущую резиденцию «Михайловским замком».

Семейные дела цесаревича

А теперь вернемся к семейным перипетиям Великого князя Александра Павловича и его молодой жены.

18 мая 1799 года Елизавета Алексеевна родила первую дочь – Марию. Однако девочка прожила всего год и два месяца и скончалась от воспаления мозга.

Историк Г. И. Чулков писал об отношениях Елизаветы Алексеевны и Александра в ту пору: «Но была одна красавица, которая осталась равнодушной к чарам Александра. Это была его собственная жена, прелестная Елизавета Алексеевна. Правда, будучи невестой, и она пленилась юным Великим князем, но ее романтическая мечта быстро сменилась чувством хотя и нежным, но вовсе не страстным и, главное, лишенным того любовного преклонения, без которого нет счастливого брака. Александр чувствовал это. Сердце его было уязвлено навсегда. Он чувствовал, что какой-нибудь Платон Зубов, ухаживания которого, конечно, оскорбляли юную принцессу, все-таки в ее глазах был более мужчина, чем Александр, ее собственный семнадцатилетний муж, склонный к отроческим забавам и не сознающий своей ответственности, как глава дома…»

Однако не имевшие никаких последствий ухаживания Платона Зубова остались в прежнем царствовании, а в новом рядом с Елизаветой Алексеевной возник более опасный соперник, совершенно неожиданный для Александра, – Адам Чарторижский.

«Когда Александр заметил, что его друг Адам Чарторижский тоже влюблен в Елизавету, – писал Чулков, – он понял, что, сохранит или не сохранит свою супружескую верность его голубоглазая подруга, все равно этот изящный и страстный поляк в ее глазах будет рыцарем. Чарторижскому было тогда двадцать четыре года. У него было романтическое прошлое. Он был образован, писал стихи, успел пожить в Европе. Все это внушало юной Великой княгине не только любопытство… Рассказывали, что, когда у Елизаветы родилась девочка и ее показали Павлу, последний сказал статс-даме Ливен: „Сударыня, возможно ли, чтобы у мужа блондина и жены блондинки родился черненький младенец?“ На что статс-дама ответила весьма находчиво: „Государь! Бог всемогущ!“

Следует заметить, что Адам Чарторижский был брюнетом, а Александр и Елизавета, как вся их немецкая родня, – блондинами.

Как бы то ни было, но официальный историограф и биограф императоров Павла I, Александра I и Николая I профессор Н. К. Шильдер, прекрасно знавший множество материалов, но не имевший возможности называть вещи своими именами, писал, что после того как родилась великая княжна Мария Александровна, отношения императрицы Марии Федоровны и Великой княгини Елизаветы Алексеевны еще более обострились, а письма на имя Великой княгини велено было перлюстрировать. Легко было недоброжелателям Елизаветы Алексеевны, пользуясь этими обстоятельствами, возбудить в уме Павла подозрение против невестки и поселить путем клеветы раздор в семье.

12 августа 1799 года граф Ростопчин в дневнике словесных приказаний пишет: «Гофмейстера, князя Чарторижского послать министром к королю Сардинскому». 17 августа Ростопчин продолжает: «Отправить немедленно к его месту тайного советника Чарторижского».

23 августа 1799 года Чарторижский выехал из Петербурга в Италию отыскивать короля Сардинии, которого французы изгнали с континента. Чарторижский не мог уехать, не простившись с Александром. «Великий князь, – вспоминал Чарторижский, – выразил мне свое огорчение по поводу моего отъезда. Он ближе узнал уже действительную жизнь, и она начала производить на него свое действие. Великий князь не мог совершенно противиться окружающим его примерам и так же искал развлечения в ухаживаниях за дамами, пользовавшимися наибольшим успехом в данную минуту».

Детство и юность Великих княжон Александры Павловны и Елены Павловны до их замужества в октябре 1799 года

После рождения двоих сыновей – Александра и Константина, в семье Павла и Марии Федоровны появились на свет с интервалом в пятнадцать с половиной месяцев две дочери, Александра и Елена.