Тайны географических открытий (СИ)

В бесконечном списке грузов первейшей необходимости значилась строчка: “Оружие и патроны.

Берется достать Самойлович”.

 Связь с дирижаблем оборвалась 25 мая, через несколько суток начал активную деятельность Комитет помощи. 3 июня двадцатилетний тракторист, а по совместительству киномеханик и радиолюбитель Николай Шмидт из глухого села Вознесенье-Вохма (нынешней Костромской области) и его семнадцатилетний приятель Миша Смирнов внезапно услыхали среди шума и треска в эфире сигналы бедствия из Арктики. Слабенький передатчик Бьяджи издавал едва различимый писк, принятый текст оказался крайне неразборчив, координаты перепутаны, но самое главное было понято. В Москву из дальнего костромского леспромхоза полетела в Общество друзей радио срочная телеграмма Николая Шмидта (своего передатчика у него тогда не было).

 Миновали еще сутки, и московский радиолюбитель Иван Палкин сумел не только расслышать, но и запеленговать итальянский радиопередатчик — льдина с бедствующими обрела точные координаты. Уже через неделю Комитет помощи решил послать в район катастрофы целую армаду ледокольных и научных кораблей: “Красина”, “Малыгина”, “Г. Седова”, “Персея”. На двух из них имелись аэропланы: экипаж Чухновского на “Красине”, экипаж Бабушкина на “Малыгине”.

Главное действующее лицо всей операции — ледокол “Красин” — ушел из Ленинграда ранним утром 16 июня 1928 г.

 На призыв, донесшийся из Красной палатки, откликнулся почти весь мир. Среди стран-спасателей почему-то не оказалось ни США, ни Великобритании.

 А вот поведение итальянских властей невозможно оценить во всей полноте до сих пор.

Создается впечатление, будто они действовали по принципу “чем хуже — тем-лучше”, едва ли не желая гибели своим же согражданам, во всяком случае генералу Нобиле… Можно воспроизвести восклицание Итало Бальбо, только что узнавшего о потере связи с дирижаблем: “Так ему и надо!”. Дальше — больше: всем военно-воздушным атташе при итальянских посольствах в разных странах были срочно даны инструкции препятствовать любым проявлениям симпатий как к самому Нобиле, так и к его экспедиции!

 Но и это еще не все. Поразительное практическое бездействие итальянских авиаторов — вот на что обратили тогда же внимание во многих государствах. Лишь один Умберто Маддалена сбросил со своего гидросамолета несколько пакетов с аварийными припасами на льдину Красной палатки, и больше пилоты-итальянцы ничем не помогли соплеменникам. Правда, три итальянских летчика погибли на обратном пути со Шпицбергена на родину уже после завершения спасательных работ. Погиб и норвежско-французский экипаж гидросамолета “ЛатаТи”, на борту которого находился Руал Амундсен.

 Еще одна неожиданность — участие норвежца в эпопее 1928 г. Он, мы знаем, за два года до этого рассорился с Нобиле, но едва пришли первые вести об исчезновении дирижабля и Амундсена спросили, не собирается ли он принять участие в поисках, он ответил красиво и гордо: “Без промедления!” и, не раздумывая, бросился на помощь к недругу. Можно даже сказать, врагу.

Потому ли, что рядом с Нобиле были другие, в том числе любимец Амундсена геофизик Мальмгрен? Или потому, что слишком уж беспощаден он был раньше к итальянскому воздухоплавателю, слишком нетерпим к его человеческим слабостям?

 А может, болела совесть, тяжко раненная еще в далекие годы, когда он, Руал Амундсен, никого не оповестив заранее, тайком явился в Антарктику, чтобы опередить конкурентов-англичан и первым в истории достичь Южного полюса? Полюса-то он достиг и вернулся домой триумфатором, а вот англичане во главе с капитаном Робертом Скоттом так и не пришли на базу, на побережье, после того, как вслед за норвежцами тоже побывали в заветной точке. “Я пожертвовал бы славой, решительно всем, чтобы вернуть его к жизни, — записал позднее Амундсен, имея в виду былого соперника. — Мой триумф омрачен мыслью о его трагедии. Она преследует меня”.

 Долгие шестнадцать лет, с 1912 по 1928, его душу бередили тяжелые, скорбные воспоминания. И когда настал решительный час, он произнес: “Без промедления!”. Как рассказывали потом те, кто видел в эти мгновения старого полярника, “никогда его лицо, изрезанное глубокими морщинами… не было таким мужественным. Когда он произнес эти слова, вокруг его головы, казалось засиял ореол”. 18 июля гидросамолет “Латам” вылетел из норвежского города Тромсе на север.

 Перед самым отлетом Руал Амундсен покончил со всеми земными делами. Судя по некоторым публикациям, он распродал вещи, расплатился (чуть ли не впервые в жизни!) с кредиторами — так ведут себя те, кто предвидит, предчувствует собственную неминуемую гибель. Вопреки здравому смыслу, вопреки им же самим выработанным железным арктическим правилам безопасности он отправился в свой последний полет с бутербродами в кармане вместо полноценного аварийного пайка, да еще вдобавок, как и в 1910 г., ни единой душе не сообщил о предполагаемом маршруте! А ведь возможных маршрутов было три: к Красной палатке, к группе Мальмгрена, двигающейся по льду к Шпицбергену, и к тому гипотетическому месту среди дрейфующих полей, где вознесся к небу столб дыма — там чудом мог уцелеть кто-нибудь из группы Алессандрини, из тех шестерых, кого унесло ветром вместе с оболочкой дирижабля.

 В какую именно точку устремился Амундсен?

Возьму на себя смелость сказать, что об этом мы уже никогда не узнаем. Через 1 ч 40 мин после взлета радиосвязь с “Латамом” оборвалась, он погиб где-то в Баренцевом море, не долетев до берегов Шпицбергена. Несколько месяцев спустя волны прибили к северному побережью Норвегии один из поплавков гидросамолета.

 Генерал Нобиле, узнав об исчезновении Амундсена, нашел в себе силы признаться вслух: “Он победил меня…”

 Побежденный, израненный, униженный командир “Италии” был вывезен из ледового лагеря шведским пилотом Лундборгом. Вывезен первым и единственным — это не укладывалось в воображении, этого не могли понять ни спасатели, ни даже самые неискушенные в морской этике люди: может ли капитан раньше всех покинуть тонущее судно, как посмел он бросить на произвол судьбы пятерых своих товарищей?!

Масла в огонь подлили итальянские газеты, самым невинным тоном сообщавшие: “Нам не известны причины, по которым генерал Нобиле был вывезен первым”.

 Но! Разве шведскому летчику не было дано четкого распоряжения взять на борт именно Нобиле и никого иного (машина могла вместить только одного пассажира)? И разве не противился генерал, не упрашивал Лундборга эвакуировать первым механика Чечони, потому что у него сломана нога? Того самого Чечони, который потом, уже в Италии, во время разбирательства дела Нобиле в “суде чести”, беспардонно клеветал на бывшего командира, охотно и льстиво поддакивал тем, кто утверждал, будто генерал прямо-таки оттолкнул от самолета страдальца Чечони, чтобы только спастись самому и спасти свою собаку (на льдине жила маленькая собачка Нобиле, которую, по лживым показаниям механика, “оголодавшие” обитатели Красной палатки намеревались съесть”).

 Комиссия, разбиравшая в 1929 г. дело Нобиле, осудила его за нарушение “кодекса чести итальянского офицера”. Зато поведение Цаппи и Мариано, двух других итальянских офицеров, ушедших вместе с Мальмгреном за помощью к ближайшей земле, было расценено как “заслуживающее признания”, ибо оно “делает честь флоту, и Италия может гордиться такими образцовыми сыновьями”. Чем же возвеличили свою родину эти двое?

 В самом конце мая группа Мальмгрена, как стали ее с тех пор называть, отправилась в путь, Превозмогая острую боль в сломанной руке, тридцатилетний шведский ученый, единственный в экспедиции полярник со стажем (три года плавания с Амундсеном на “Мод”), повел Цашга и Мариано к Шпицбергену. 11 июля с борта самолета Чухновского, взлетевшего на поиски этого отряда с ледяного поля, в котором стоял в тот момент “Красин” поступила радиограмма, вызвавшая бурное ликование красинцев: “Мальмгрен обнаружен широте 80 градусов 42 минуты долготе 25 градусов 45 минут тчк Небольшом остроконечном торосе… двое стояли с флагом третий лежал навзничь тчк”. Затем в радиограмме сообщалось, что самолет взял курс на Красную палатку, но найти ее не удалось из-за внезапно сгустившегося тумана. Чтобы не рисковать машиной, пришлось совершить вынужденную посадку на торосистом поле, причем в конце пробега у “юнкерса” снесло шасси, оказались также сломаны два винта из трех. А заканчивалась эта поистине историческая радиограмма словами, и сегодня вызывающими прилив гордости за наших летчиков: “Все здоровы тчк Запасов продовольствия две недели тчк Считаю необходимым Красину срочно идти спасать Мальмгрена”.