Наука под гнетом российской истории

Между тем нынешнее плачевное состояние государственного института науки – трагедия живых людей, посвятивших свою жизнь научному поиску и внезапно ставших ненужными обществу, но не трагедия государства российского. Ибо у государства, тем более такого территориально крупного, да еще пораженного множеством наследственных политических и социальных болезней, имеется своя сверхзадача: сделать демократический режим жизнестойким, что возможно только в одном случае, если люди поверят в его ценностные ориентиры и на очередных выборах не отберут власть у демократических избранников.

Веру же в демократию может поддерживать лишь быт людей: достойная оплата их труда и столь же достойное пенсионное обеспечение. А это, в свою очередь, может дать лишь здоровая конкурентноспособная рыночная экономическая система. Доходная же экономика даст уже реальную возможность развиваться и фундаментальной науке. Она возродиться в подобной ситуации без специальных усилий со стороны государства.

Однако процесс становления и мужания рыночной экономики слишком растянут во времени, чтобы можно было спокойно сидеть и терпеливо ждать его результатов. Поэтому сами ученые делают попытки не то чтобы ускорить его – их усилиями это сделать невозможно – но как бы органично вписаться в этот процесс и привнести свою лепту в развитие экономической системы страны. Полезность подобной активности прежде всего в том, что методом проб и ошибок и у государства и у самих ученых начинать проясняться некий образ науки, принципиально новый для российской ментальности. На этом «образе» становятся более рельефными черты, определяющие его сегодняшнюю экономическую выгодность, и стушевываются классические для русского ума приоритеты всечеловеческой полезности научной истины. Происходит своего рода инстинктивная переоценка былых приоритетов, их никто не громит сознательно, их не разрушают, они размываются сами под напором новых экономических и политических реалий.

Процесс этот пока малозаметный, он протекает как бы за ширмой все тех же традиционных речей в защиту фундаментальной науки (как будто кто-то принципиально против этого!), но поскольку государство с пустым кошельком защитить ее все равно не в состоянии, то разговоры эти повисают в воздухе, зато проявляются контуры того «образа науки», который реально, а не на словах может воздействовать уже на сегодняшние экономические процессы. Отнюдь не всегда этот «образ» напоминает нам привычную академическую науку.

В чем же суть происходящих процессов? В том, с чего мы начали этот раздел – происходит незаметное вплавление в новые политические и экономические реалии нынешней России тех начал института национальной науки, которые в наибольшей мере уже избавились от ее традиционных «особостей». Происходит болезненный для научного сообщества пересмотр роли науки в современном обществе [594].

Прежде всего невольно (по причине финансовой немощи государства) разрушается ключевая «особость» русской науки – ее государственные начала. Государство ее создало, оно ее – худо-бедно – содержало. Теперь же государство просто не в состоянии кормить всю армаду постсоветской науки, но и отсечь «из-лишки» ученых также не может, ибо нет – и не может быть – того авторитетного консилиума, который мог бы вынести свой приговор.

Академик Л.В. Келдыш поставил свой диагноз: “Беспре-цедентная по своим масштабам система чисто исследовательских институтов Академии наук СССР в условиях разгосударствления экономики вряд ли может сохранится в нынешнем виде и оправдать свое существование” [595]. Диагноз этот точен, но только… в принципе, ибо прошедшие 7 лет с момента его постановки ничего практически не изменили: “беспрецедентная” система академических институтов не только сохранилась в “нынешнем виде”, но даже еще более разбухла, а оправдание своего существования – проблема чисто интеллигентского свойства, никто ею никогда в России не занимался.

Поэтому разрушение государственных начал русской на-уки происходит при полном финансовом невмешательстве в этот процесс самого государства. Оттого процесс этот носит пока несколько уродливый характер: государство по-прежнему «спу-скает» какие-то деньги на науку, а академический истеблишмент занят тем, что весьма своеобразно эти деньги «осваивает»: создает новые институты, хотя и в старых ученые по нескольку месяцев не получают свою нищенскую зарплату; не только не сокращает, но – напротив – увеличивает число членов Академии наук.

Одним словом, политика выживания ученого сообщества при умерщвлении самой науки стала своей для подавляющего большинства нынешних российских академиков. Они активно поддерживают в этом своего президента, который горд тем, что ему удалось сохранить здание российской науки. А как в нем чувствуют себя жильцы и чем они заняты – вопросы, видимо, второстепенные.

Вторая «особость» нашей национальной науки, прямо скажем парадоксальная, заключалась в том, что наука, будучи государственной, государству была не нужна. Связано это с тем, что Россия еще никогда не жила по законам свободного рынка, существующего в условиях открытой конкуренции товаропроизводителей и кровно заинтересованного в освоении новых технологий, которые, по большому счету, может предложить только наука.

Сейчас, опять же ощупью и с громадными издержками, Россия этот рынок стала осваивать. Пока он монопольно – бюрократический, а успех конкуренции определяет не наука, а коррупция. Но и сквозь эту паутину издержек все же просматриваются ростки будущего по-настоящему свободного рынка. Поэтому избавление от традиционной ненужности научных разработок так же произойдет плавно, без государственного вмешательства, и те ученые, которые уже сегодня понимают эти тенденции, смогут относительно безболезненно вписаться в новые экономические реалии, для чего необходимо сместить свои интересы от сферы чистого поиска к разработке наукоемких технологий, полезных тем, кто в этом заинтересован экономически.

Вероятно прав член – корреспондент А.К. Ребров, что в обозримом будущем “развитие народного хозяйства будет зависеть не от количества добытых фундаментальных знаний, а от способности специалистов воспринимать и использовать в практической работе уже наработанные в мире фундаментальные знания” [596]. Чем быстрее осознает это наше ученое сообщество, тем скорее оно избавит свою национальную науку от крайне противоестественной, но традиционной ее «особости» – невостребованности государством ее результатов.

Итак, на сегодняшней повестке дня – не развитие, а выживание науки. Задача при этом обозначилась с предельной ясностью: потребных для науки средств у государства нет и не предвидится. Поэтому, как заметил член-корреспондент Г.Р. Иваницкий, «надо настраиваться на пессимистический вариант – денег нам никто не даст, а жить надо» [597]. А как? В подобной ситуации выход находят те, у кого есть еще «порох в пороховницах», кто способен вычленить из спектра роящихся в голове идей те, которые могут быть востребованы уже сегодня, кто в состоянии доказать экономическую выгоду своей задумки, а не замыкаться на поиске фундаментальных истин.

Ссылки на сытное прошлое советской науки сегодня неуместны, они вводят в заблуждение и правительство и само научное сообщество, сохраняя иллюзии восстановимости уже окончательно разрушенного традиционного для России образа науки. Чем быстрее ученые смогут усмирить гордыню своих былых заслуг и посмотрят на нынешнюю ситуацию не глазами обиженных властью творцов былого величия страны, а поймут, что их нынешняя сверхзадача – создание доходной рыночной экономики, тем скорее эта самая экономика сможет «возна-градить» науку и отпускать на ее развитие столько средств, сколько необходимо стране, самой своей природой предназначенной быть в числе великих развитых держав.