Площадь павших борцов

Появление Адама не предвещало ничего хорошего

- Требуется ваше вмешательство, - выпалил од Паулюсу. - Срочно созвонитесь с Джованни Мессе. Вот уже два часа подряд в Днепропетровске насмерть бьются немцы с итальянцами, и страшно, если дело дойдет до гранат и автоматов.

Подробности таковы. В кинотеатре Днепропетровска демонстрировался трофейный фильм "Антон Иванович сердится", немцы стали изгонять союзников с лучших мест, хотя итальянцы купили себе дорогие билеты; началась кровавая драка.

- Безмозглые фашисты! - горланили гитлеровцы.

- А вы... нацистская сволочь! - отвечали итальянцы.

(Союзники не сходились "идейно", ближайшее родство итальянского фашизма с германским национал-социализмом им суждено было познать несколько позже на политбеседах в лагерях для военнопленных.) Паулюс вышел на связь с Мессе.

- Камарад, - сказал он ему, - вы, наверное, извещены об этом прискорбном инциденте в Днепропетровске?

- Да, прекрасная комедия "Антон Иванович сердится".

- Прошу строго наказать своих виновных солдат.

- Если вы, компаньо, накажете своих... немцев!

- Накажу, - обещал Паулюс. - После чего, я думаю, что для укрепления боевой солидарности следует устроить товарищеский ужин для солдат вермахта и берсальеров ваших частей.

- Солидарность? - хохотал Джованни Мессе. - Но если моих ребят посадить за один стол с вашими, то, боюсь, что Антон Иванович рассердится еще больше...

Паулюс бросил трубку телефона:

- Эта драка из-за лучших мест - опасный сигнал для будущего шестой армии... и, пожалуй, для всего нашего вермахта. Теперь многое зависит от того, дорогие или дешевые места получат итальянцы в окопах большой излучины Дона.

Вильгельм Адам проявил редкое остроумие:

- Самые дорогие билеты достанутся нам, немцам...

Именно так и случилось потом - под Сталинградом. На всякий случай Паулюс принял таблетку первитина.

- Первитин сегодня просто необходим, - сказал он, запивая горькую таблетку. - Чувствую, предстоят бессонные ночи...

15. Барвенковский капкан

Не стану утомлять читателей нумерацией полков и дивизий, не стану перечислять имена их командиров, безвестно сгинувших или тех, что обрели бессмертие в наших энциклопедиях, постараюсь быть скупым в цифрах и датах, стараясь донести лишь главную суть событий, и всегда помнить, что на поле битвы все видится иначе, нежели значилось тогда на оперативных картах, а потом читается в мемуарах. Как бы ни философствовали в самых высших инстанциях, как бы ни мудрили в средних, все это было далеко от окопов, где солдаты всю мудрость жизни, политики, стратегии и тактики воплощали в едином душевном призыве:

- Бей их, гадюков! Тока бы прицелиться... Ишь, зад-то отклячил, а башку за пенек ховает. До свету не управимся...

Не в меру бодрые доклады маршала Тимошенко дали Сталину повод для резкого осуждения работников Генерального штаба;

- Если вас, любителей обороны, не подтолкнуть как следует, мы бы так и торчали на одном месте. А теперь, видите, как удачно все складывается у Тимошенко под Харьковом...

Верно! Наступление началось прямо-таки превосходно.

* * *

Ударные силы нашей армии рвались на стратегический простор из невыносимой и довлеющей над ними узости Барвенковского выступа, охватывая при этом Харьков с юга, а со стороны Волчанска двигалась на Белгород вторая группа, огибая Харьков с севера, и где-то - уже за Харьковом! - они должны были сомкнуться, чтобы устроить немцам хороший котел. Внешне все было задумано вроде бы правильно и сомнений не вызывало... Зато сразу же, с первого дня, возникли подозрения!

Но возникли они не там, где Тимошенко склонялся над картами, красным карандашом отмечая стрелы прорыва, подозрения появились там, где в невообразимой пылище шагали наши солдаты, рассуждая меж собой чтобы их не слышали командиры:

- Что-то непохоже на немца! Гляди, Вась, смываются от нас и даже не пальнут для порядку.

- Это как понимать? Вроде бы и далее нас заманивают.

- Да, братцы, чует сердце - не к добру...

В некоторых селах немцы оставляли богато накрытые столы со своим шнапсом и нашей самогонкой, навалом было пирогов, свинины, гусей и всякой другой снеди. Думали, что отравлено, поначалу боялись, а потом попробовали - никто не помер - и навалились. Колхозники говорили, что немцы сами пировать собирались да вдруг разом снялись и удрали.

- А куда удрали-то? - спрашивали их.

- А шут их ведает. Бала-бала - и давай деру...

В одном месте разбили отступавшую штабную колонну с радиостанцией. Немцы оставили портфель желтого цвета, что определяло его секретность. В портфеле нашли бумаги с верными характеристиками наших командиров, и вечером, подвыпив, особист полка говорил:

- Все знают! Кто пьет, кто трезвенник. У кого жена, у кого дети. Даже адреса домашние собирали. Мы, уж на что мы, и то своих же людей так не знаем... Капитан Панкратов, где ты?

- Да здесь я. А что?

- А то, миляга, что ты вот с Шуркой Водянкиной шуры-муры на сеновале крутил, так даже это немцам известно...

Немецкая разведка даром хлеба не ела, и в тот же день, первый день нашего наступления, Паулюс был извещен, что Тимошенко на один километр фронта имеет лишь до 19 орудий и не более пяти танков. Новых же танков очень мало, чаще - старых модификаций с противопульной броней, на бензиновых моторах, потому они и вспыхивают как спички. Впрочем, когда на фронте уже завязались бои, Паулюсу доложили:

- Тимошенко что-то уже почувствовал, потому что начинает вводить свои вторые эшелоны.

- Так рано? - удивился Паулюс. - Шмидт, вы. слышали?

- Да, слышу. Все это очень странно.

- Но мы не станем самообольщаться, - сказал ему Паулюс. - В отличие от маршала, мы побережем не только вторые, но и третьи эшелоны. Сейчас многое зависят от энергии фон Клейста.

- Клейст не опоздает для удара с южного фланга, - заверяли его. После неудачи под Ростовом ему необходима реабилитация под Харьковом, чтобы вернуть себе расположение фюрера...

В первый день наступления наши войска продвинулись вперед - где на десять-двадцать километров, а там, где немцы оказывали сопротивление, даже два километра брались с неимоверным трудом. Танки противника еще не появлялись, авиация только прикрывала отход своих войск или вела разведку. Немцы очень экономно расходовали свои силы, и на юге выступа (южнее Барвенково) они бросали в бой строительные батальоны, нам попался в плен солдат из похоронной команды и даже из команды по сбору трофеев ("барахольщик"). За ночь Паулюс выкатил из Харькова свои "ролики", и второй день наступления Тимошенко стал днем переломным.

Сопротивление ожесточилось. Паулюс запросил Адама, готовы ли к атакам панцер-дивизии Хубе и Виттерсгейма.

- Да, - отвечали ему, - всего триста семьдесят машин. Хубе и Виттерсгейм с нетерпением ожидают ваших распоряжений.

- Отлично. Не пора ли нам расшатывать фланги Тимошенко? На танки пусть Хубе примет пехоту. Заодно предупредите Рихтгофена, чтобы его четвертый воздушный флот выделил нам пикирующие бомбардировщики. Я подозреваю, что маршал Тимошенко, припомнив свою молодость, проведенную в конюшнях, обязательно прибегнет к помощи кавалерии... Конечно, - сказал Паулюс, мне, генералу, как-то не совсем удобно учить маршала, но в этих условиях ничего другого не остается...

Удары танков и авиации Тимошенко воспринял на свой лад, как доказательство слабости противника.

- Ну, вот! - обрадовал он Баграмяна. - Паулюс уже на грани истощения, он транжирит свои последние козыри...

Силы противника сознательно им преуменьшались, а свои собственные Тимошенко преувеличивал. Совершенно не понимаю (и объяснений тому нигде не искал), почему Семен Константинович был убежден том, что на подмогу его армии идут свежие дивизии из Ирана (?).

- Но боюсь, они поспеют к шапочному разбору когда мы своими силами разделаемся с фрицами, - говорил он...