Свинцовый монумент

Что ж, подняться вверх, соединиться с остальными и сообща продолжать поиски? Но все ли ты сделал здесь, внизу? Вот оно, как далеко и вправо и влево простерлось это болото! Откуда у тебя такая уверенность, что Даша никак не могла выйти к нему и вступить на зыбун, допустим, в километре от тебя направо или в двух километрах налево? Андрей, Андрей, не теряй головы, не поддавайся опять только лишь настроению. Если ты все же спустился сюда, устрани последнее сомнение. А наверху и без тебя люди ходят, ищут.

Зимой, по снегу, таежники, делая замкнутый круг, "обрезают" запутанный след зверя, за которым охотятся. Обрежь Дашин след - вдруг он тебе встретится - вдоль Зептукея и в ту сторону и в другую, прикинув, что все-таки бесконечно далеко впотьмах она уйти не могла. Зеленая трава, брусничник, моховые кочки - это не снег, на отчетливые отпечатки следа здесь мало надежды. Но все-таки, все-таки иди, оглядывайся, кричи, подавай сигналы. Другого, лучшего, пока не придумаешь.

Андрей Арсентьевич зашагал направо, стремясь придерживаться самой кромки болота. Примятый хвощ вернее подскажет, прошел ли там человек... А может пройти и косуля...

- Даша!.. Да-аша!..

Это в прогретом воздухе отдалось уже не так громко. Андрей Арсентьевич выстрелил. И через минуту уже не на самой вершине сопки, а где-то левее ответно тукнул такой же одиночный выстрел.

Ах, Даша, Даша!

И перед его глазами пробежали видения последних трех-четырех дней с того момента, как подговоренный Широхолапом пилот перебросил их на вертолете к чудесной рыбной речке Огде, подобно Зептукею впадающей в Ерманчет, но отделенной от Зептукея высоким перевалом.

Герман Петрович оказался великолепным организатором. В личные сборы Андрея Арсентьевича он вмешиваться не стал, хотя все-таки насильно навязал ему через Зенцовых где-то раздобытую легкую и компактную одноместную палатку: "Хватит вам еловой корой укрываться!"

Не сразу пришли к решению, как быть с остальными: две палатки по два места или одну четырехместную? Зенцовым больше нравилась идея двухместных палаток, но Даша тихо сказала: "А как же я?" И Герман Петрович загадочно улыбнулся, но объявил: "В таком случае четырехместная".

Весь груз он тщательно выверил по объему и весу. Получилось тяжеловато, но вполне по силам для каждого. А Зенцовых он попросил дома прорепетировать хождение с полной выкладкой. Серафима Степановна удовлетворенно сказала: "Готова прибросить и еще парочку килограммов. Глядишь, за лето хотя бы на эти килограммы убавлю и собственный вес". Она немножечко рисовалась, кокетничала, следуя моде, - худеть и худеть обязательно. Сложения она была спортивного.

Но Герман Петрович внес свои уточнения: "Энтузиазм принимается, однако есть золотое правило: стоять лучше, чем ходить; сидеть лучше, чем стоять, а лежать лучше, чем сидеть. Там, где сможем воспользоваться механической силой, будем ею и пользоваться". И по прибытии в район Ерманчета - научная командировка в интересах охраны природы! - сосватал на два рейса вертолет патрульной лесной авиации. К речке Огде, а потом к Зептукею.

Все это больше походило на увеселительную прогулку, нежели на научную командировку или, к чему приучил себя Андрей Арсентьевич, на торжественное и вдумчивое вступление в храм природы.

Им поначалу фантастически повезло, выдалась на редкость солнечная погода со слабым ветерком, отгоняющим гнуса, которого, тоже на редкость, вообще оказалось немного. Сеток почти не надевали и тем более не мазались репудином. Серафима Степановна сияла: "Почему нам с Николашей раньше не пришла в голову мысль побродить по родной земле, по ее девственным уголкам?" И Николай Евгеньевич с ней соглашался. А Герман Петрович разъяснял: "Вам эта мысль не могла прийти раньше потому, что вы не были знакомы с Широколапом".

Он держал себя так, словно бы он и только он один создал эту тайгу, горы и речки и всю здешнюю живность, он и должен всем этим распоряжаться. Герман Петрович вел или делал вид, что действительно ведет какую-то научную работу. Во всяком случае, Даша под его диктовку подолгу что-то записывала, на месте старых пожарищ подсчитывала, сколько в среднем на каждый гектар приходится молодого подроста ценных пород и определяла его приблизительный возраст.

Оторвавшись от пишущей машинки и телефонных звонков, она блаженствовала в тайге. И единственное, чего она здесь очень боялась, - это ночной темноты.

Сам Андрей Арсентьевич добровольно взял на себя обязанности "интенданта" по части даров природы. А Николай Евгеньевич был подручным на "кухне" Серафимы Степановны, у которой, хотя и не по заморским рецептам, получались все же очень вкусные похлебки и жаркое.

...В этот раз удить рыбу на Огду пошли втроем: он, Герман Петрович и Даша. Трудно определить, кому сильнее захотелось изведать рыбацкого счастья-удачи - Герману Петровичу или Даше. Пожалуй, все-таки Даше, но Гера и тут взял главенство в свои руки. Ловили на искусственную мушку и на блесну. Андрей Арсентьевич предпочитал ловить на кобылку. В Огде водился черный таежный хариус, но попадались и ленки.

Именно честолюбивое желание вытащить крупную рыбину и увело тогда Германа Петровича под шиверу, где, образуя небольшую таинственно-темную заводь, из остропенных гребешков волны становились плоскими и ленивыми.

Даша сторонилась глубин, закидывала свою удочку там, где в хрустально чистой воде далеко от берега были видны и галечное дно, и сами хариусы, медленно пошевеливающие радужно-пятнистыми плавниками. Завидев плывущую поверху мушку, они степенно поднимались к ней, резким ударом хвоста топили, а потом заглатывали, вернее, слегка лишь пробовали "на вкус" и либо выплевывали обратно, либо, наколовшись на острие крючка, бросались в сторону, леска натягивалась, и в этот едва уловимый момент нужно было успеть сделать короткую подсечку. Иначе, если сразу потянуть сильным взмахом удилища, рыба срывалась, а леска со свистом взвивалась вверх и запутывалась в прибрежных кустах.

Андрею Арсентьевичу в таких случаях не раз приходилось спешить Даше на помощь. Никак у нее не ладилось дело с искусством короткой подсечки. И все-таки Дашей пяток некрупных хариусков уже нанизан был на кукан, улов Андрея Арсентьевича превысил десяток, а Герман Петрович, стоя над заводью, упрямо забрасывал свою блесну только на середину речки и пока что безрезультатно.

...Он и Даша на расстоянии шагов пятидесяти друг от друга медленно переходили с места на место, вниз по течению Огды. День ласковый, солнечный переваливал на вторую половину, и хариус в эту пору держался быстрин. Приходилось очень часто помахивать удилищем, потому что мушку моментально увлекало бурливыми струями. Клев стал хуже. И берег оказался очень неудобным, исчезли широкие галечные отмели, надо было прижиматься к невысокому обрыву, наверху густо поросшему тальником, черемухой и бояркой. И еще цветущим белоголовником, густой медвяный запах которого стлался над Огдой.

Река сделала поворот, и Герман Петрович со своим спиннингом скрылся из виду. Дашу тоже на какое-то время заслонили кусты. Вдруг она тонко, отчаянно вскрикнула. И замолкла. Оступаясь в воду, сбивая с обрыва комья земли, Андрей Арсентьевич бросился к ней. Ветви черемухи цеплялись за его рубашку. Он продрался сквозь них. Даша стояла неподвижно, прижавшись спиной к дернистому выступу берега, а ее лицо совсем побелело.

"Дашенька, что с вами?"

Даша не ответила, только чуть шевельнула губами. Но он понял. При резком взмахе удилища леска зацепилась за какую-то гибкую ветку черемухи, изменила направление полета и зазубренный крючок с силой вонзился Даше в затылок. Малейшее движение причиняло ей мучительную боль. А ветер раскачивал кусты и дергал леску. И Даша не могла дотянуться до нее рукой, мешала какая-то коряжина, через которую леска оказалась переброшенной словно бы через блок.

Он выхватил охотничий нож, висевший у пояса, отсек леску. Теперь нужно было вытащить крючок. Кусты мотались на ветру, бегали суматошные тени, мешая разглядеть стальное жало. Даша стояла бледная и виновато, превозмогая себя, улыбалась. Она понимала, что все это выглядит очень нелепо, но пронзительная ломящая боль, похожая на ту, когда нечаянно иголка воткнется под ноготь, тут же гасила улыбку.