Китай. Большой исторический путеводитель

Сяо Цзуна, скончавшегося в 1505 г., сменил его тринадцатилетний сын У Цзун (1492–1521 гг.). Это был человек очень несерьезный. Начиная с детских лет, он довольно долгое время предпочитал водить компанию с евнухами, которые старались всячески ублажить своего молодого повелителя. Один из них, Лю Цзинь, особенно преуспел в этом: благодаря ему мальчик вдоволь мог наслаждаться выступлениями лучших борцов, акробатов, жонглеров, лицезрением диковинных животных. Потом хитроумный обольститель приучил его к вину — и это пристрастие осталось с У Цзуном на всю жизнь. Слегка повзрослев, он, в поисках новых забав и утех, поближе к ночи переодевался и выскальзывал из дворца — и до утра шлялся по разным злачным местам.

Когда У Цзун стал императором, евнух Лю Цзинь фактически забрал бразды правления Поднебесной в свои руки и стал грозой двора. Даже высшие сановники, если находились у него в немилости, за пустяшные прегрешения могли подвергнуться суровым карам: так, появившийся на столичных улицах в паланкине не соответствующего его рангу образца, мог несколько дней просидеть в кандалах и колодках.

Лю Цзинь вызвал озлобление к себе не только во дворце, но и по всей стране. Желая пополнить казну, он ужесточил соляную монополию, повысил в некоторых провинциях налоги. Для многих это стало непосильным отягчением бремени, но евнух с этим не считался — и повсеместно происходили восстания.

Начиная уже с 1506 г., стали открыто протестовать государственные служащие. Три сановника подали императору меморандум, в котором скорее говорилось не о положении в стране, а содержались призывы к нему лично: что государь должен повседневно участвовать в принятии государственных решений, изучать конфуцианские сочинения, строго соблюдать ритуалы. Указывалось на пагубность неумеренного образа жизни.

В дальнейшем последовали требования отстранить от власти людей некомпетентных — было понятно, что в первую очередь имелись в виду евнухи. Ответственные посты должны доставаться людям, выделяющимся знаниями и высокой нравственностью. Предлагалось больше внимания уделять сельскому хозяйству, особенно ирригации. Сократить налоги, ослабить монополии, не тратиться на дорогостоящие проекты и строительство новых дворцов.

Сложилось целое движение за реформы. В 1508 г. его участники подверглись репрессиям — триста столичных чиновников было арестовано. Позже удар пришелся и по Академии Ханлинь — в тюрьмах оказалось еще двести ученых книжников и чиновников. Приговоры были вынесены жестокие: смертные казни, ссылки. Многие из тех, кто избег этих крайних мер, лишились ученой степени и превратились в простолюдинов.

Однажды вернувшийся с успешного подавления мятежа в провинции Шэньси военачальник был приглашен на пир к императору. Там он, сам будучи евнухом, довел до сведения повелителя, что Лю Цзинь готовит на него покушение. Полководец немного припозднился с признанием: государь успел уже основательно набраться, а потому лишь глуповато рассмеялся и не поверил. Однако наутро, протрезвев, приказал сделать обыск в доме своего фаворита. Результат был ошеломляющий: в тайниках нашли сокровищ на сумму в 250 миллионов лянов серебра — примерно столько же было потрачено на всю имперскую армию за десять лет. Был обнаружен и кинжал, которым, как установили в ходе дознания с пристрастием, наемный убийца, проскользнув под прикрытием многочисленных опахал к императору, должен был зарезать его.

Лю Цзиня покарали казнью, полагавшейся изменнику — самой суровой из всех, применяющихся в Поднебесной. Его медленно, в течение трех дней кромсали на куски. Молва об этом разнеслась повсюду.

Вскоре такой же страшной каре подверглось еще несколько дворцовых евнухов: они участвовали в «заговоре царевича Нина» — дальнего родственника императора, поднявшего против него мятеж в южной провинции Гуанси. Сам же зачинщик отсидел два года в узилище и был прощен.

Евнухи не были отстранены от государственных дел. В конце концов, как мы уже не раз видели, они не обладали достаточно развитым классовым самосознанием и не составляли единой партии. Зачастую, если подвергалась удару одна из группировок — тем лучше было для другой, стремящейся занять ее место. Но все же император, после всего произошедшего, стал предпочитать другое общество, более ему приличествующее — начались пьянки в компании военных. Его душевным поверенным стал теперь начальник дворцовой стражи, который потчевал государя красавицами-мусульманками, приводил к нему прославленных музыкантов и тибетских магов. Другим близким другом стал выдающийся герой. Во время схватки с бандитами в него впились сразу три стрелы, причем одна пробила лицо и вышла около уха. Он собственными руками выдернул эту последнюю — и снова ринулся в бой.

Под влиянием новых приятелей У Цзун пристрастился к военным походам (или их имитациям в дворцовом парке) и охоте. В 1514 г. его помял и изгрыз тигр, но государь, как настоящий мужчина, не оставил своих увлечений. Еще одной его страстью стали знаменитые китайские фонарики. Он неустанно выдумывал их устройство и форму, и когда происходили специальные праздники, одновременно загорались тысячи этих волшебных светлячков — ночь превращалась в день. Но однажды доигрались: огонь попал в палатку, где был заготовлен порох для фейерверков и потешных сражений, и шарахнуло так, что в последовавшем пожаре дотла сгорело несколько дворцов Запретного города. На восстановление ушло семь лет.

Император же, не очень огорчившись, приказал разбить городок из юрт, в котором и поселился со всеми своими приближенными — и ему там понравилось. С тех пор это стойбище сопутствовало ему во всех разъездах. А они стали довольно частыми. Когда однажды придворные стали упрашивать повелителя поберечь себя — целая сотня из них схлопотала бамбуковых палок за надоедливость. Однажды У Цзун даже лично участвовал в схватке с монгольскими всадниками у Великой стены.

В последние годы своей недолгой жизни он стал попросту спиваться. За ним повсюду следовал слуга с кувшином подогретого вина и чаркой — чтобы государь в любой момент мог дозаправиться. Однажды он вывалился из лодки и чуть не утонул. Вместо того, чтобы заниматься делами, спаивал придворных и издавал совершенно абсурдные указы: например, грозил пожизненной ссылкой любому, кто посмеет забить свинью — при том, что свинина всегда была одним из основных продуктов питания китайцев.

Беспробудный запой закончился в 1521 г., когда император У Цзун, совсем еще молодой человек — ему не было и тридцати — заболел и скончался. Примечательно, что это печальное событие имело геополитический резонанс: оно привело к провалу первой официальной европейской миссии в Поднебесную.

В 1516 г. некий Томе Пирес, сын аптекаря, по повелению португальского короля Мануэла I отправился из Лиссабона в дальнее плавание во главе посольства ко двору китайского императора. Но проделавшим долгий путь португальцам не суждено было лицезреть Сына Неба: сначала, пока У Цзин хворал, они ждали аудиенции, а когда он умер — их спровадили обратно.

У Цзун не оставил наследника, и на престол взошел его двоюродный брат пятнадцатилетний Ши Цзун (1507–1567 гг.). Придворные льстецы со стажем сразу припомнили, что еще его появление на свет сопровождалось необычными явлениями: всегда желтая от лесса Хуанхэ несколько дней несла кристально прозрачную воду, а по небу плыли облака изумительно розовой расцветки.

Но следом во дворце началась дискуссия, на примере которой можно убедиться, насколько сложно нам порою вникнуть в суть китайской цивилизации и насколько бывает иногда стереотипно наше представление о ней. Знатоки законов упрямо указывали на тот факт, что отец Ши Цзуна был сыном наложницы, которая до конца своих дней так и не удостоилась ранга законной супруги императора. А потому если сам он, при определенном стечении обстоятельств, и имел право занять престол, то на его сыновей таковое не распространяется. Отсюда делалось заключение: раз уж такое все же произошло (а произошло это, действительно, после некоторой заминки), то молодой государь Ши Цзун должен при исполнении всех ритуалов, в которых упоминаются имена предков, величать своего деда, покойного императора У Цзуна, отцом, а его жену — матерью. Собственных же отца и мать почитать как дядю и тетю.