Мятежное православие
Мятежное православие читать книгу онлайн
Корни громких политических процессов над инакомыслящими, имевших идеологическую и назидательную подоплеку, уходят в глубь веков русской истории. Стяжательствующее духовенство и Иван Грозный против монаха-проповедника Артемия; всесильный патриарх Филарет против поэтов князя Ивана Хворостинина и Антония Подольского; абсолютный монарх — «солнце» — Алексей Михайлович с сонмом русских и иноземных православных иерархов против протопопа Аввакума; сверхмощный карательный аппарат петровского государства и «мудроборцы» во главе с патриархом Иоакимом против просветителя Сильвестра Медведева — вот неполный перечень событий и героев книги.
Рассчитана на широкий круг читателей.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Нет никаких сведений, что чтение и публикация этих од (особенно последней) вызывали сопротивление духовенства, что в них был заложен намеренный вызов церковным представлениям о мироздании. Не публицистическая заостренность, а философское сомнение звучит в обращении автора к ученым, которые пока не в силах объяснить многие явления:
«Что святее и что спасительнее быть может, как поучаясь в делах Господних, на высокий славы его престол взирать мысленно и проповедывать его величество, премудрость и силу? — вопрошал Михаил Васильевич в 1749 году в похвальном слове императрице Елизавете Петровне. — К сему отворяет Астрономия пространное рук его здание: весь видимый мир сей и чудных дел его многообразную хитрость Физика показует, подавая обильную и богатую материю к познанию и прославлению Творца от твари» {141}.
Едва ли эти риторические обороты отражали глубокие черты мировоззрения Ломоносова. Важен, скорее, мирный по отношению к религии тон его публичных выступлений. Между тем гроза надвигалась. 1750-е годы были отмечены общеевропейской клерикальной реакцией. В России уже с конца 1740-х годов все отчетливее проявлялось стремление Синода распространить сферу своего «цензурного действования» на литературу, как научную, так и художественную, особенно на сочинения, «трактующие о множестве миров, о Коперниковской системе и склонные к натурализму» {142}. Активизировалось духовное ведомство и в области контроля над просвещением.
«Кратко объявляю и думаю, — писал Ломоносов в 1748 году в ответ на запрос В.К. Тредьяковского о “Регламенте” академического университета, — что в Университете неотменно должно быть трем факультетам: юридическому, медицинскому и философскому (богословский оставляю синодальным училищам)». В самом «Регламенте» Михаил Васильевич выразился жестче: «Духовенству к учениям, правду физическую для пользы и просвещения показующим, не привязываться, а особливо не ругать наук в проповедях». В записке И.И. Шувалову об учреждаемом по инициативе Ломоносова Московском университете (1754) и в «Проекте об учреждении Московского университета» (см. § 4) богословие также было категорически исключено из круга изучаемых в нем дисциплин {143}.
«Не привязываться» Михаил Васильевич требовал не случайно, ибо духовенство, пока еще неофициально, выражало недовольство светским образованием. В 1750 году И.Д. Шумахер записал в дневник: «Кое-кто из духовенства заявил, что профессоры внушают студентам опасные начала». Всполошившееся академическое начальство немедля внесло в «учреждение об университете и гимназии» требование к ректору «смотреть… прилежно, чтоб профессоры лекции свои порядочно имели, оные по произвольному образцу и в Канцелярии (Академии наук. — А.Б.) апробированному располагали и не учили б ничего, что противно может быть православной греко-российской вере, форме правительства и добронравию».
Поскольку «противной православной… вере» духовенство упорно считало гелиоцентрическую систему, Ломоносову пришлось включить в свое знаменитое «Письмо о пользе стекла… писанное в 1752 году» резкую отповедь «невеждам свирепым», веками стремящимся погубить научную астрономию. Считая миф о наказании Прометея подлыми и нескладными враками, поэт предполагает:
Приводя пример гибели знания, Ломоносов рассказывает о греческом астрономе III века до н.э. Аристархе Самосском, доказывавшем, что Земля вращается вокруг своей оси и вокруг Солнца, и за это обвиненным неким Клеантом в богохульстве:
Поэт показывает читателю преимущества гелиоцентрической системы, рассказывает о подтверждении мыслей Коперника с помощью телескопов Гюйгенсом, Кеплером, Ньютоном, о новой небесной механике. Такие идеи, подтверждающие величие Бога, говорит поэт, веселят гораздо больше, чем измерение Вселенной без математики, чем напрасное употребление «слова божия», ведущее к заблуждениям. Он не оставляет у читателя сомнений в том, что сказанное о языческих жрецах относится и к христианскому духовенству.
Пример нелепых заблуждений Ломоносов находит не у кого иного, как у самого Августина Блаженного (основоположника католической догматики), отрицавшего возможность существования антиподов. «Что есть Америка, напрасно он не верил!» — восклицает поэт, говоря о чествовании Августина в американских католических храмах. Обращаясь к отечественным священнослужителям, Михаил Васильевич прямо сравнивает их с Августином:
