Рыцарь и Буржуа

Эта осторожность и недоверчивость свойственны также Молль Флендерс. Она не доверяет голосу чувств и, вообще говоря, презирает тех, кто способен забыться. От других она всегда заранее требует письменных обязательств, сама же уклоняется от любых обещаний — письменных или при свидетелях. Решившись открыть мужу, что он — ее брат, она прежде требует от него письменного обещания не причинять ей ущерба (финансового, конечно). Когда муж-брат присылает ей затем товар из Виргинии, требуя, чтобы она письменно отреклась от дальнейших претензий, она и тут не теряется: «Однако я действовала так ловко, что товары были получены раньше, чем я успела дать требуемую подписку, а потом я постоянно находила то один, то другой предлог, чтобы уклоняться от этой подписки» (с. 162). Отдав одного из своих детей на воспитание, за 10 фунтов в год, она желает сохранить за собой право его посещать, что стоит еще 5 фунтов, и радуется, получив это право без письменного обязательства вносить ежегодно дополнительную плату (с. 226).

Как было сказано выше, Молль Флендерс презирает тех, кто идет на поводу у своих чувств, а значит, и у любовного дурмана. Обокрав в карете случайного любовника-пьяницу, она возмущается человеком, который идет на такую глупость, как любовное приключение, совершенно не зная, с кем имеет дело. «Нет ничего нелепее, гаже и смешнее нализавшегося мужчины, разгоряченного винными парами и похотливыми желаниями;... порок топчет в грязь все, что в нем было доброго, даже сознание его помрачено похотью, и он творит одну глупость за другой» (с. 287). Сама она не забывается никогда. «Я не была настолько развращена, чтобы ступить на путь порока из одной любви к нему» (с. 137).

Некоторые исследователи творчества Дефо, движимые антипатией к меркантильным воззрениям, чересчур уж ревностно выискивали в «Робинзоне» купеческие черты, объясняя ими такое поведение Робинзона, которое в его обстоятельствах было бы нормальным для всякого нормального человека. Так, Доттен видит проявление торгового духа Робинзона в том, что тот старательно прячет на дне своей пещеры деньги, взятые на потерпевшем крушение судне. Но это вполне естественно для человека, не теряющего надежды выбраться когда-нибудь с острова. Точно так же, когда Робинзон ограждается на ночь от мало еще известного ему Пятницы, это не означает «недоверчивой осторожности, необходимой для предпринимательства», но лишь разумную предусмотрительность, которая не кажется нам исключительной прерогативой класса, а также профессии автора «Робинзона».

Личная нравственность Дефо и его героев (судьбы и взгляды которых весьма отчетливо отражают судьбу и взгляды самого автора) вовсе не так уж проста. Тэн изображал Дефо глухим к вопросам чести; Дефо, по его мнению, «соблюдал суровые нормы морали, однако обостренное чувство чести было ему чуждо» [409]. Эта в меру благожелательная характеристика впоследствии сильно ухудшилась по мере более близкого знакомства с биографией Дефо. Несомненно, собственная жизнь и наблюдения помогли Дефо уяснить, что граница между злом и добром бывает не слишком определенной. В «Образцовом английском купце» мы читаем: «Не подлежит сомнению, что в действительности мало что беззаконно и бесчестно само по себе, но каждое преступление становится таковым при участии и благодаря стечению обстоятельств» (гл. XX). Эти слова звучат несколько загадочно, но при любом их истолковании оценка человеческих поступков представляется делом нелегким. Поэтому автор сдержан и терпим в моральных оценках. Глядя издали на высадку людоедов, Робинзон говорит: «На каком основании я должен отомстить за кровь, которую они так неразборчиво проливают?... Почем я знаю, осудит ли их господь? Несомненно одно: в глазах каннибалов каннибализм не есть преступление... и совесть не упрекает их за него. Они грешат по неведению и, совершая свой грех, не бросают этим вызова божественной справедливости» (с. 154). А в Другом месте: «Их варварские обычаи меня не касаются; ... если господь их покинул... во всяком случае, меня он не уполномачивал быть их судьею, а тем более палачом» (с. 209).

Мы знаем уже, до какой степени нравственность человека у Дефо зависит от его зажиточности; и не только в том смысле, что, имея деньги, можно позволить себе быть добродетельным, но и в том, что люди по-разному оценивают одинаковые поступки, совершенные бедняками и богачами. В последнее время единодушно подчеркивается глубокая вера Дефо в определяющую роль среды по отношению к нравственности. Об этом свидетельствует, например, в «Молль Флендерс» карьера сосланных в Виргинию уголовников, которые становятся там примерными колонистами. Однако сама Молль Флендерс, приводимая в качестве иллюстрации этого тезиса и объявляемая жертвой социальной среды, вызывает сомнения. Молль Флендерс — убежденная рецидивистка, хотя обстоятельства в большинстве случаев не принуждают ее к поступкам, которые она совершает. Вопреки ее детским беседам с воспитательницей (когда ей казалось, что быть барыней, чего ей больше всего хотелось, — значит самой зарабатывать на жизнь) Молль Флендерс не хочет работать. Она хочет быть дамой и мечтает о джентльмене. Овдовев в первый раз, она имела 1200 фунтов, что для начала совсем неплохо; но это не уберегло ее впоследствии от карьеры проститутки и воровки. Нередко она сама жалуется, что ее губит корыстолюбие [410]. Хотя автор заставляет свою героиню на старости лет раскаяться (явно считая, что есть из-за чего, или предвидя, что читатель будет такого мнения), некоторые считают, что Молль в глазах автора — положительная героиня романа. Трудно прийти здесь к какому-то определенному мнению. Как и другие книги Дефо, «Молль Флендерс» была написана наскоро и в ней полно невыправленных противоречий. Здесь нет интриги, которая объединяла бы роман в нечто цельное, вела бы к определенному финалу с определенной моралью. Это просто конвейер приключений, временами довольно-таки утомительный, еще напоминающий композицию некоторых рыцарских романов. Дефо рассчитывал здесь на популярность, какой пользуется «уголовная» литература. Чтобы заработать, не подвергаясь упрекам в порче нравов, автор в предисловии заверяет, что не позволил себе «никаких непристойностей, никакого бесстыдства, ни одного грубого выражения» (с. 8), и если уж занялся всей этой уголовщиной, то лишь для того, чтобы «не потускнела красота раскаяния» (с. 8), вообразить которое, заметим в скобках, он предлагает самому читателю, ограничившись предсказанием такого раскаяния в последних фразах романа. Роман, кроме того, должен был играть роль предостережения для людей, оказавшихся в тех же обстоятельствах, что и героиня, и подвергающихся подобным искушениям, а также для тех, кто ротозействует во время пожара (одна из краж Молль) или забывает в давке о своих жилетных часах.

Предисловие к «Молль Флендерс» настолько любопытно для исследователя морали, что стоит остановиться на нем подробнее. Оно изобилует оправданиями, наподобие тех, которые уже знакомы нам по «Образцовому английскому купцу». Подобных оправданий у Дефо вообще так много, что, хотя английская пуританская литература и приучила нас к постоянному морализаторству, здесь оно выступает в наводящих на размышления дозах. Быть может, Дефо так обширно распространяется о нравственности по тем же причинам, что и люди с нечистой совестью. Но сверх того, нужно учитывать, по-видимому, черты характера, сформировавшиеся в детстве, в пуританской среде. Это заставляет его беседовать со своей совестью не только читателя ради.

Украв у встреченной ею на улице девочки золотое ожерелье, Молль говорит себе: «Я... лишь проучила родителей за их небрежность, и в другой раз не будут оставлять бедную овечку без присмотра» (с. 248). Убегающий вор бросает сверток, Молль ловко присваивает его себе, «но так как я лишь обокрала вора, то со спокойной совестью присвоила эти товары и была очень рада поживе» (с. 249). Обокрав (о чем уже упоминалось) незнакомца в карете, она убеждает саму себя доводами, которые сводятся к следующему: поделом ему, не будет заводить шашни с кем попало. У обокраденного обязательно надо найти «вину», которая оправдала бы нанесенный ему ущерб.