Германский Генеральный штаб. История и структура. 1657-1945

Кейтель был убежден, что Германия не обладает достаточными ресурсами для войны с Чехословакией, к которой могла подключиться Франция, а возможно, и Англия. У Чехословакии было сорок пять дивизий, в то время как на 1 апреля 1938 года Германия могла рассчитывать на двадцать четыре пехотные, одну танковую и одну кавалерийскую дивизии. Все остальное существовало только на бумаге. То же самое относилось и к дивизиям ландвера, предназначенным для линии Зигфрида и линии Одер – Варта. Фактически, дополнительно могли быть сформированы только семь или восемь резервных дивизий. Единственная надежда была на осеннюю мобилизацию.

Планы Гитлера вызвали беспокойство Бека по другой причине. Чехословакия долгое время внушала опасение Генеральному штабу, но после оккупации Австрии угроза с этого фланга фактически исчезла. Никакой самый благовидный предлог не мог оправдать нападение на Чехословакию.

В мае Гитлер выступил с речью перед высокопоставленными офицерами, которые, как предполагалось, потребуют восстановления Фрича. Гитлер воспользовался случаем и объявил о твердом намерении расправиться с Чехословакией. Ему неожиданно повезло. В конце мая ошибочное донесение (на основании ложных данных британской и чехословацкой разведки о концентрации немецких войск на границе с Чехословакией) привело к мобилизации в Чехословакии. Гитлер, естественно, тут же воспользовался предоставленным случаем.

Вместо обычной ежегодной штабной поездки, Бек распорядился выяснить, удастся ли победить Чехословакию, прежде чем Франция сможет начать наступление на западе. Он исходил из того, что не только Франция, но Англия, а возможно, и Соединенные Штаты окажутся втянутыми в войну. В таком случае результат мог быть только один: война на нескольких фронтах неизбежно вела к гибели Германии.

Бек не замедлил высказать свои соображения Гитлеру, который заверил, что не собирается развязывать новую войну. Бек потребовал гарантий. Гитлер наотрез отказался, объяснив, что армия – орудие государственного деятеля, и ее обязанность найти способ выполнения поставленных государственным деятелем задач, а не обсуждать их. Тогда Бек заявил, что не берет на себя ответственность за приказы, которые не одобряет. Он принял решение поднять тревогу не только в Германии, но и во всем мире.

Бек планировал убедить генералов действовать в полном согласии. Мы должны однозначно дать понять Гитлеру, говорил Бек, что военные приготовления должны быть прекращены или, во всяком случае, отложены до тех пор, пока не произойдет существенных изменений в военно-политическом состоянии Германии, которое, фактически, хуже, чем в 1917–1918 годах, когда начался развал кайзеровских армий.

Бек составил меморандум, в котором изложил свои опасения в отношении развязывания войны с Чехословакией. Он все еще не хотел предпринимать решительных действий против существующего режима, однако поручил Штюльпнагелю, с которым имел доверительные отношения, выяснить возможность получения поддержки со стороны генералов. Бек решил силовыми методами заставить Гитлера круто изменить проводимую им политику и прямо излагал программу реформы: «Против войны, против правления партийных бонз, положить конец террору служб безопасности». Все обер-квартирмейстеры и руководители отделов Генерального штаба поддержали решение Бека. Только Гальдер, ставший после Манштейна первым обер-квартирмейстером, пребывал в сомнениях. В 1937 году он уже пытался заставить Фрича понять необходимость использования вооруженной силы и не видел причины, по которой имело смысл менять свои взгляды.

Теперь решение зависело от главнокомандующего сухопутными войсками. 16 июля Бек направил Браухичу очередной меморандум. История, писал Бек, возложит на лидеров ответственность за пролитую кровь, если они не станут действовать в соответствии с их профессиональными и политическими познаниями и совестью. Когда солдат самых высоких чинов во времена, подобные нынешним, видит свой долг и задачу исключительно в узкой области военного предназначения, не принимая во внимание наиглавнейшую ответственность за свой народ в целом, это демонстрирует отсутствие у него благородства и понимания собственной задачи.

Поначалу Беку казалось, что Браухича удалось склонить на свою сторону; он был согласен, что вооруженные силы Германии не готовы к военным действиям. Но в конечном итоге Браухич отказался от перехода к решительным действиям. Бек попросил Браухича созвать секретное совещание генералов, занимающих командные посты. Совещание состоялось 4 августа в доме Браухича. Начальник Генерального штаба ознакомил присутствующих с меморандумом, составленным им 16 июля. К сожалению, встреча не оправдала надежд Бека. У генералов не хватило смелости перейти к решительным действиям и призвать Гитлера к ответу. «Желая сохранить в истории доброе имя Верховного командования сухопутных войск, я вношу в протокол, – сказал Бек, – что отказываюсь одобрять любые военные авантюры национал-социалистов».

Бек заготовил пламенную речь, с которой, по его мнению, главнокомандующий сухопутными войсками фон Браухич должен был выступить перед Гитлером. Однако Браухич не решился произнести эту речь; не хватило смелости.

Несмотря на предпринятые Браухичем предосторожности, Гитлер узнал о существовании меморандума Бека. Его реакция как нельзя лучше характеризует этого человека. Гитлер поинтересовался, кто ознакомлен с меморандумом и, когда узнал, что только высшее командование, сразу же выбросил это из головы.

Вместо того чтобы вызвать генералов, причастных к меморандуму, Гитлер решил, что стоит попробовать повлиять на молодое поколение офицеров. Гитлер вызвал на 10 августа в Оберзальцберг начальников штабов армейских групп и корпусов, желая вбить клин между старым и молодым поколениями генштабистов. Фюрер выступил перед офицерами с речью, которая длилась порядка трех часов. А в это время пресса надрывалась, рассказывая об ужасающем положении судетских немцев в Чехословакии.

Гитлеру казалось, что его пламенная речь произведет должное впечатление на офицеров и они поддержат своего фюрера. Но случилось иначе. Генерал фон Витерсгейм, начальник штаба западной армии, особо подчеркнул, что если бросить все войска против Чехословакии, то Германия окажется беззащитной на Западе и не сможет противостоять Франции; западный вал не устоит больше трех недель. Гитлер пришел в ярость. Позиции будут удерживаться не то что три недели, закричал Гитлер, а три года! Попытка перетянуть молодых офицеров на свою сторону закончилась неудачей. В дневнике Йодль сердито замечает, что, к сожалению, значительная часть Генерального штаба охвачена пораженческими настроениями. Генеральный штаб, пишет Йодль, «Zentrum des Miesmachers» (дословно «центр нытиков», сборище нытиков). Получается, что Генеральный штаб еще что-то значил!

Гитлер прекрасно понимал, что Генеральный штаб не сделает свои мысли достоянием широкой публики. Он повелевал массами, а о каком-то генерале Беке народ даже не слышал. Когда Гитлер произносил речи, он мог ввести в состояние транса. Люди были готовы слепо подчиняться ему, принести любую жертву. Он подчинял их собственной воле, и это наполняло уверенностью его маленькую подлую душонку.

Когда Бек понял, что его меморандум ничего не дал и изменить политику Гитлера не представляется возможным, он сделал то единственное, что, с его точки зрения, оставалось офицеру, воспитанному в старых традициях. 18 августа начальник Генерального штаба сухопутных войск, генерал Людвиг Бек, подал прошение об отставке. Спустя три дня Гитлер принял его отставку. В другое время отставка начальника Генерального штаба, да еще такого уважаемого, как Бек, вызвала бы бурю в военных кругах и, вероятно, получила бы отклик за рубежом, но Гитлер запретил упоминать об этом в прессе, в военных и правительственных бюллетенях. Бек из чувства патриотизма и лояльности к армии подчинился приказу фюрера и ни словом не обмолвился об отставке. Даже Йодль отказался прокомментировать это событие в своем дневнике.