Одиссея авианосца «Энтерпрайз» (Война в океанах)

Наконец «Энтерпрайз» подошел к месту своей якорной стоянки у острова Форд, и моряки уже с близкого расстояния могли наблюдать зрелище, от которого в жилах у них застыла кровь.

Описанные выше события — со слов их непосредственных участников и очевидцев, позволяют предположить, что американские моряки, летчики и солдаты воспылали лютой ненавистью к японцам, которые буквально в одночасье сделались их злейшими врагами. С другой стороны, правда и то, что американцы вообще недолюбливали японцев — по разным причинам. Однако после Перл-Харбора граждане Соединенных Штатов были твердо убеждены: все они оказались невинными жертвами вероломного нападения. И эта убежденность породила в сердцах американцев — особенно тех, кто своими собственными глазами видел ужасающие последствия налета, в том числе своих заживо сгоревших товарищей, — не только слепую ярость, но и необоримое, жгучее чувство мести. Мы не преследуем цели давать какие-либо оценки случившемуся — все и без того ясно как день. Наша задача — постараться понять истину, как применительно к чувствам, так и фактам. Чувства и переживания тех же моряков «Энтерпрайза» уже стали частью истории, равно как взрывы бомб и орудийная канонада. Вместе с тем, однако, мы просто не вправе обойти вниманием обстоятельства, породившие эти самые чувства.

«Бушидо», или кодекс чести самураев, высоко чтит верность данному слову. И японские солдаты и моряки ссылаются на него постоянно и по всякому поводу. Но как и любой другой кодекс рыцарской чести, «бушидо» бессилен перед националистической идеей, якобы оправдывающей чувство патриотизма. «Бушидо» безотказно действовал в далекую феодальную эпоху. В нашем же веке — во времена крупномасштабных межнациональных конфликтов — он оказался чересчур архаичным, а потому — совершенно бесполезным.

В ночь с 6 на 7 декабря японский посол в Вашингтоне получил от своего правительства ноту, адресованную американскому Государственному департаменту. Впрочем, даже не ноту, а своего рода ультиматум, причем составленный довольно витиевато и туманно. И в последней его фразе, судя по всему, содержался намек на объявление военных действий. Японскому послу было предписано передать документ по назначению 7 декабря ровно в 13 часов по вашингтонскому времени, что соответствовало 7 часам 30 минутам местного, то есть гавайского времени. Словом, японцы хотели как бы оправдаться перед историей: мы, дескать, напали на Перл-Харбор, в 7 часов 55 минут, а войну  объявили в 7 часов 30 минут. А между тем японские авианосцы снялись с Курильских островов и взяли курс на Перл-Харбор еще утром 26 ноября. И днем 6 декабря, когда флотилия находилась в 800 милях к северу от Гавайев, главнокомандующий японскими авианосными силами адмирал Нагумо получил из Токио шифрограмму: «Начинайте восхождение на вершину Нитаки». То был условный сигнал начала налета. А точный день и час нанесения удара были установлены заблаговременно. В самом деле, в генеральном плане ведения боевых действий, составленном главнокомандующим японскими ВМС адмиралом Ямамото и переданном соответственно всем старшим морским командирам, среди прочего имелась следующая фраза: «В случае, если переговоры между Соединенными Штатами и Японией завершатся подписанием мирного соглашения до назначенного дня, всем кораблям ВМФ Японии надлежит вернуться на свои базы». Ни для кого не секрет и то, что даже в мирное время главнокомандующие армиями и флотами всех стран разрабатывают стратегические и тактические планы ведения наступательных боевых действий, включающие в себя все возможные варианты: день «Д-2», день «Д-1», день «Д» [4] и час «Ч» [5]. Это входит в их служебные обязанности.

Однако, как явствует из документов, обнаруженных на борту японского линкора «Наши», потопленного 5 ноября 1944 года на рейде Манилы, а также из показаний японских военнопленных, окончательный приказ к началу нанесения бомбового удара был отдан из Токио 6 декабря. Никакого контрприказа, отменяющего предыдущий, не последовало. Ноту японского правительства должны были получить в Вашингтоне 7 декабря в 13 часов (в 7 часов 30 минут по гавайскому времени). А первые бомбы посыпались на Перл-Харбор в 7 часов 55 минут.

Таким образом, единственное, что сработало безукоризненно четко, так это военная машина. Что же касается механизма дипломатического, в нем явно что-то заело, причем дважды.

Американская военная разведка перехватила ноту-ультиматум японского правительства в ночь на 7 декабря. В 8 часов утра ее расшифровали и переслали начальнику Генерального штаба генералу Маршаллу. Но генерала не оказалось на месте, и было решено ждать его возвращения. Шифровку генерал Маршалл получил только в 11 часов 30 минут. А без десяти двенадцать он передал ее в Перл-Харбор. Разведсообщение шло очень медленно — в Гонолулу его получили лишь  в 7 часов 33 минуты по местному времени: ведь пометки «сверхсрочно» на нем почему-то не значилось. Однако было уже поздно, когда шифровку передали военно-морскому командованию Перл-Харбора, содержавшееся в ней предупреждение оказалось совершенно бесполезным.

Так что поначалу злой рок войны сработал на руку японцам. Но вместе с тем и против них. И вот почему.

Чтобы расшифровать путаную ноту-ультиматум, дешифровальщикам японского посольства в Вашингтоне потребовалось куда больше времени, нежели американским контрразведчикам. К тому же японский посол потратил определенное время на то, чтобы получить аудиенцию у госсекретаря Корделла Халла, у которого и без того дел было невпроворот. Другими словами, нота-ультиматум была передана американскому правительству только в 14 часов 20 минут. А к тому времени Перл-Харбор уже пережил первый удар японских бомбардировщиков. Корделл Халл, узнав о случившемся, не выразил, однако, никакого протеста полномочным представителям Японии. Он ограничился лишь тем, что внимательно прочитал документ, принял его содержание к сведению, высказал недоумение по поводу заключенных в нем формулировок и спровадил представителей японского посольства восвояси. Те же в свою очередь могли знать о том, что произошло в Перл-Харборе, а могли и не знать, но, во всяком случае, они наверняка догадывались. Как бы то ни было, японские полпреды покинули американского госсекретаря в некотором смятении, что, впрочем, и понятно.

Стоит ли нам теперь спрашивать себя вместе с контр-адмиралом Барджотом, автором знаменитых исследований по истории войны в Тихом океане, «чем бы закончилось дело в случае, если бы грозный американский флот под командованием вице-адмирала Хэлси столкнулся в море с флотом адмирала Нагумо»? Ведь боевой приказ № 1, во исполнение которого, как мы помним, американским летчикам предписывалось «бомбить, торпедировать и обстреливать из бортового оружия всякое судно, способное нести угрозу эскадре», был подписан 28 ноября. Но как бы там ни было, с точки зрения истории, важным и бесспорным остается один факт: японская авиация совершила налет на Перл-Харбор до того, как Япония официально объявила войну Соединенным Штатам. Что же касается моряков «Энтерпрайза», для них, как и для всех американцев, налет японских бомбардировщиков на Перл-Харбор был самым настоящим вероломством. И не случайно в дальнейшем американо-японская война носила исключительно ожесточенный, беспощадный характер, хотя поначалу, после бомбардировки, когда гроза поутихла и положение в Перл-Харборе более или менее нормализовалось, тела сбитых японских летчиков были преданы земле с высокими воинскими почестями. К тому же американские моряки  и летчики по достоинству оценили профессиональные качества и мастерство японских пилотов. Но это только сначала. Потом же американцы возненавидели японцев лютой ненавистью и уже помышляли лишь об одном — жестоком возмездии.

II. Ответный удар

В этой книге я решил обойтись без карт, схем и прочей графики: читатель, как правило, не очень-то любит все это рассматривать. Но разве я вправе винить его в том? Читателю куда больше по душе воображать себя на месте героя повествования, особенно если герой сражается с оружием в руках. Тогда он становится сродни небезызвестному стендалевскому персонажу из «Пармской обители» Фабрицио дель Донго: тот, читая, к примеру, описания битвы при Ватерлоо, видел все как будто глазами ее непосредственного участника — фрагментарно, но на удивление широко и ярко. Зато моряки «Энтерпрайза», в отличие от нас с вами и героя Стендаля, каждый день слушали радио и скрупулезно изучали карты Тихого океана, пришпиленные к переборкам в жилых отсеках авианосца. Последуем же и мы их примеру. Только что перед нашим взором предстала удручающая картина — разгромленный Перл-Харбор и почти полностью уничтоженный американский линейный флот. А между тем в одиннадцати тысячах миль к западу два британских линкора — «Рипал», водоизмещением 32 000 тонн, и «Принц Уэльский», водоизмещением 35 000 тонн, величественно следовали вдоль северного берега Малаккского полуострова — курсом на Куантан [6], «где, предположительно, высадились японские войска». Погода стояла пасмурная, по морю шла крупная зыбь. Японская авиация нанесла удар 10 декабря в 12 часов 45 минут. В результате налета «Рипал» и «Принц Уэльский» за какие-нибудь тридцать пять минут пошли ко дну. В тот же день — 10 декабря японцы захватили атолл Уэйк и высадились на острове Лусон, что в Филиппинском архипелаге, а 16 декабря — на Борнео. 17 декабря оказался отрезанным от остального мира Гонконг, главный порт Азии и один из крупнейших в мире, — Гонконг, являвший собой олицетворение незыблемой мощи великой британской империи, обрамленный, точно ожерельем, несравненными по красоте лужайками для гольфа, голубыми бассейнами, ипподромами... Гонконг, ощетинившийся бездонными жерлами  дальнобойных орудий и считавшийся сам, пожалуй, неприступной из крепостей. Во время бомбардировок были разрушены водонапорные башни и выведена из строя городская система водоснабжения, пожары охватили Европейский квартал, ну а в довершение ко всему была уничтожена добрая половина местного гарнизона. Войска генерала Ямашиты, обходя стороной шоссейные и железнодорожные магистрали, оккупировали полуостров Малакка, продираясь сквозь труднопроходимые, а то и вовсе непролазные джунгли, кишащие змеями и крокодилами. Так, 19 декабря японцы уже вторглись в Пенанг и выдвинулись к Сингапуру. И Сингапур, снискавший славу «Дальневосточного Гибралтара» или «Главного форпоста Южно-Китайского моря» и защищенный похлеще Гонконга — куда более мощными пушками и торпедными установками, — а потому считавшийся неприступным со стороны моря, был буквально заполонен, точно саранчой, «доблестными» покорителями джунглей и сдался 25 февраля. Гонконг же капитулировал 25 декабря — многие сиены той позорной капитуляции японцы засняли на кинопленку. На ней видно, как под задымленным тропическим небом, меж обращенных в руины зданий идут группой британские генералы и штабные офицеры с осунувшимися, скорбными лицами, в шортах и рубашках-безрукавках цвета хаки, — гордость англосаксонской нации. А во главе группы чинно и важно, словно древние самураи, вышагивают японские военачальники — коренастые, в причудливо выгнутых фуражках, непомерно больших башмаках, увенчанных гетрами; они обмениваются между собой короткими фразами и жестами. Следом за ними военнопленные английские генералы вместе с почетным эскортом из представителей японского генералитета входят в какое-то строение, проходят дальше в полупустую комнату, где из предметов мебели уцелели разве что столы и стулья, и рассаживаются. Потом один из японских офицеров встает и зачитывает какой-то документ: голоса офицера не слышно — видно только, как быстро и живо шевелятся его губы. Затем он кладет бумагу на стол, и ее поочередно подписывают: сперва — англичане, а после — японцы. Потом все снова встают и выходят на залитую ярким солнцем улицу — все кончено. Слава и доблесть белого человека, похоже, посрамлены в Азии на веки вечные.