Убийца планеты. Адронный коллайдер

В записке Жюли был упомянут связной — некий «врач клошаров из-под моста Сен-Пьер». И хотя у меня ничего особенного, что передать девушке, не было, я отправился туда на следующий же день. По правде сказать, мне совсем не хотелось впутывать в это дело никого из агентства. И не только потому, что мне никто не собирался платить никаких гонораров, а о книге я тогда еще и не думал. Просто я считал это своим личным делом, а не делом агентства. Как говорится, это была моя личная война. Война, масштабов которой я тогда еще не представлял.

Я не знал, следит за мной кто-то или нет, но, оставив машину возле офиса, под мост Сен-Пьер я отправился пешком. А на одной из станций метро выскочил из поезда в последнее мгновение, когда двери уже начали закрываться, с видом рассеянного человека, который вдруг вспомнил, куда именно он едет. Вслед за мной никто не вышел, и это меня немного успокоило.

Дойдя до моста, я так и не придумал, с чего начать поиски врача. Вероятнее всего, нужно просто подойти к кому-то из бродяг и рассказать, кого я ищу. На полицейского я вроде не очень похож, хотя кто их знает — наверняка все они будут настороже с незнакомцем. Однако никого искать мне не пришлось. Зайдя с западной оконечности моста и спустившись по ступеням, я увидел картину, которая все расставила по местам. На деревянном ящике, поставленном на попа, сидел мужчина в огромном черном свитере и белых нарукавниках. Рядом с ним лежал раскрытый старый саквояж, из которого торчали горлышки небольших стеклянных бутылок и края бумажных упаковок с бинтами и ватой. На вид мужчине было лет шестьдесят, его длинные седые волосы были забраны в пучок на затылке, а конец их заплетен в тонкую косичку. Мужчина промывал перекисью водорода небольшую рану на руке у одного из бродяг. Остальные клошары сгрудились вокруг и наблюдали за происходящим. На меня никто не обратил внимания. Несколько человек равнодушно глянули в мою сторону и продолжили смотреть, как работает врач. Закончив, мужчина забинтовал бродяге руку и снял нарукавники.

— Ну, все, Жак, — сказал он низким хриплым голосом. — Все будет в порядке, только постарайся пару дней не мочить руку. Послезавтра повязку можно будет снять.

Затем он обернулся ко мне. Я молча стоял поодаль.

— А вы, неизвестный мне месье, тоже ко мне с побоями и ожогами? Если да, то давайте побыстрее, я на сегодня уже заканчиваю.

— Нет, свои последние раны я уже зализал, — ответил я в тон ему. — Як вам по другому делу.

— У меня нет других дел, — сказал мужчина недружелюбно. — Впрочем, кто вы? Вы не похожи ни на полицейского, ни на санитарного инспектора. И вряд ли вас интересует моя врачебная лицензия.

— Я знакомый Жюли Марше, — сказал я без обиняков. — У меня есть письмо от нее, если вам понадобится доказательство.

Мужчина быстро поднялся с ящика и подошел ко мне почти вплотную.

— Давайте, — сказал он, протянув руку.

Я достал письмо. Врач клошаров прочел его, затем еще некоторое время внимательно изучал бумагу, разглядывая ее на свет, затем вернул обратно.

— Малышка Жюли, — пробормотал он. Затем предложил: — Давайте пройдемся. Эти ребята всем хороши, — он кивнул на бродяг, уже расходившихся в стороны, — но страсть до чего любят слушать то, что их не касается. Хотя и не болтливы.

Мы вышли из-под моста и в полном молчании добрались до сквера неподалеку. Там мужчина сел на скамейку, мне оставалось только пристроиться рядом.

— Меня зовут Сирил Гриффа. Я двоюродный сводный брат Шарля Марше. Какие у вас ко мне вопросы, месье…

— Кассе, — продолжил я за него. — Меня зовут Этьен Кассе, и я…

— Я знаю, — перебил он меня хмуро. — Мы здесь, под мостом, тоже читаем газеты, еще побольше вашего. Зовите меня просто Сирил — не выношу расшаркиваний. Вас интересует то, что я могу вам рассказать. Я прочел письмо, и я могу, верно. Но сначала вы расскажете мне, как познакомились с малышкой Жюли и где ваша «лапа» в той скверной истории, что приключилась с ней и с Шарлем.

Я понял, что не нужно хитрить и что-либо скрывать. Сирил вызывал у меня такое же чувство расположения, что и Марше. Поэтому я рассказал ему все начистоту с того момента, как поднял телефонную трубку и услышал в ней голос Жюли. Когда я прешел к рассказу о коллайдере, Сирил поморщился:

— А вот это можете пропустить. Валяйте дальше.

Я рассказал ему то, что поведала мне Николь, вплоть до рапорта офицера Бирта, и замолчал. Молчание длилось некоторое время, затем мой собеседник зажмурился, потер глаза ладонями и мрачно сказал:

— Да, мерзкая история получается. Я бы даже ввязался в нее ради Шарля и Жюли, будь Шарль жив, а девчушка не в дальних краях. Но думаю, если я сейчас выскочу, словно ярмарочный чертик из коробочки, со мной расправятся точно так же, пусть это и займет у них побольше времени. Я тут лицо второстепенное, и убрать меня они не побоятся. Не то что вас.

— Меня? — спросил я удивленно. — Я тут, как вы выражаетесь, лицо вообще третьестепенное. Если не меньше. Я всего несколько часов говорил с Марше, да и знаком-то с ними чисто случайно…

— Бред! — закричал мой собеседник. — Случайностей, Кассе, тут быть не может! Тут все идет уже так, как идет! Один раз все уже было сделано, и в другой должно быть точно так же! — Тут он спохватился: — Ах да, вы же этого еще не знаете. Я все расскажу вам. А вы выслушаете меня, не перебивая, каким бы диким вам это ни казалось. Впрочем, вам так и не покажется. Судя по всему, вы этих ребят знаете не хуже моего.

Откинувшись на горбатую спинку скамейки, Сирил Гриффа, врач клошаров, рассказал мне следующее.

На самом деле он не был врачом. Врачом был его отец, и именно у него Сирил научился тому, что знает, еще в молодости. Сирил Гриффа был ученым, физиком-ядерщиком. В семидесятые и восьмидесятые годы он работал в ЦЕРНе над проектом самого первого, протонного коллайдера. Сирил и его напарник Жорж Саби были ведущими специалистами французской группы. Именно Сирил и Жорж разработали общую концепцию протонного коллайдера, можно сказать, что они были ее отцами. За это после запуска протонного коллайдера и получения первых данных Сирил был номинирован на Нобелевскую премию, но так и не получил ее.

Более того, Сирила и Жоржа отстранили от работы над коллайдером, да и от работы в ЦЕРНе вообще. Затем умерла падчерица Сирила — несчастный случай. После этого наш выдающийся физик окончательно рехнулся: отвернулся от старых друзей по науке, продал свой дом, автомобиль, оставил физику, купил гитару и ушел бродяжничать.

— Такова официальная точка зрения, — усмехнулся Сирил. — А теперь посмотрите на все с другой стороны. Когда мы построили и запустили первый коллайдер, у всех нас была мысль только о том, чтобы на самом деле изучать гравитацию и все такое. Ничего особенного, Кассе, мы не задумывали. Мы тихо-мирно работали. У нас под ногами путалась парочка наблюдателей от ООН, но они особо в дела не лезли. Никаких военных, никого из посторонних не было, никаких журналистов. Народу было плевать на наш протонный коллайдер и на нас вместе с ним. Никакой шумихи не было, хотя мы ничего особо и не скрывали, просто никто не спрашивал. Ученые работают, отрабатывают свои крошечные зарплаты, наука не стоит на месте, и слава богу.

Самые первые данные оказались в точности такими, что мы и ожидали получить. Силенок у того прибора было маловато, не то что у нынешнего. Мы с Жоржем первые проанализировали все цифры — считали днем и ночью, даже на калькуляторе — компьютеры тогда тоже были не те. И были представлены к Нобелевской премии. Казалось бы, сиди и радуйся. Но мы не ради премии работали, Кассе. В процессе расчетов я заметил еще одну, так называемую «паразитную» линию данных. Эта линия шла вроде бы ниоткуда. И явно была электромагнитной. С одной стороны, это было лишним доказательством связи гравитации и электромагнитных полей — в перспективе тянуло еще на одну Нобелевскую премию. Но меня поразил ее график. Если прочие данные шли на спад после ключевого момента — столкновения протонов в камере, то эта информация стабильно продолжала существовать еще какое-то время. А потом резко обрывалась.