Ежов (История «железного» сталинского наркома)

Для осуществления своих планов Сталину требовалась организация, перед которой можно было ставить задачи по поэтапной ликвидации его противников. Партийные органы для этого не очень подходили. Самое большее, что они могли, — это уничтожить человека морально — исключить из партии, выгнать с работы. Они не могли проводить аресты, допросы, судебные процессы, исполнение приговоров. Эти функции Сталин возложил на органы государственной безопасности, деятельности которых он предавал исключительно большое значение, демонстрируя внимание к их сотрудникам.

Но чекистам доставались не только большие зарплаты и всяческие привилегии. В годы репрессий больше других наркоматов в процентном отношении пострадал сам НКВД. Здесь постоянно раскрывались заговоры и проводились чистки. В период ежовщины все 18 комиссаров государственной безопасности первого и второго ранга, служивших при Ягоде, были расстреляны, из 122 высших офицеров в звании майор и старший майор госбезопасности только 21 остались на своей должности.

Существенно был почищен и аппарат разведки, особенно ее руководящее звено. Кадровый голод привел к тому, что в 1939 году руководителем иностранного отдела Главного управления государственной безопасности (ИНО ГУГБ) НКВД СССР (советской внешней разведки) стал тридцатидвухлетний Павел Фитин, никогда не работавший на рубежом и окончивший спецшколу за несколько месяцев до назначения.

Не случайно, что за время репрессий (а их, очевидно, следует обозначить периодом с 1934 года, когда был убит Киров, по 1953 год, когда умер Сталин) из шести руководителей НКВД-НКГБ-МГБ пятеро — Генрих Ягода, Николай Ежов, Лаврентий Берия, Всеволод Меркулов и Виктор Абакумов — были расстреляны. Только одному Семену Игнатьеву удалось выжить, да и то, возможно, потому, что на его руководство госбезопасностью за 1951–1953 годы пришлась смерть Сталина.

Это означало, что руководитель сталинской карательной службы автоматически приговаривался к смерти и, как правило, недолго возглавлял это ведомство. «Первый чекист Союза» одновременно был как полезен, так и опасен для Сталина. Не был исключением и Николай Иванович Ежов.

Злой мальчик

О детских годах Ежова и его семье сведений практически нет. Известно, что он родился в Санкт-Петербурге 1 мая (17 апреля) 1895 года, как он сам потом писал, в рабочей семье. О родителях его ничего не известно. Попытки некоторых исследователей выяснить что-то по архивным материалам пока не привели к успеху. В справочнике «Весь Санкт-Петербург» за 1895 год фигурировало семь Ежовых. По имени подходил только один — Иван Васильевич держатель питейного заведения в доме № 14 по Шестой роте. Но тогда в справочник заносили только состоятельных людей, в крайнем случае среднего достатка. Поэтому, если родитель будущего наркома был рабочим на заводе или кустарем, он мог туда и не попасть. Кроме того, родители Ежова, по некоторым данным, вскоре после его рождения уехали в Сувалинскую губернию Царства Польского, но вскоре вернулись в столицу. А И.В. Ежов никуда из этого города не выезжал.

Еще одна интересная деталь. Татарский исследователь Б. Султанбеков в своем очерке о Ежове ссылается на анкету делегата III областной партийной конференции коммунистов Татарстана в июне 1921 года, заполненную собственноручно Николаем Ивановичем, в которой он указал, что, кроме русского, владеет польским и литовским языками. Прочитав об этом, я вспомнил свой давний разговор о Ежове в Сыктывкаре, когда мой собеседник назвал его «чухонцем», принятым до революции пренебрежительным собирательным названием финнов и прибалтов. Мать Ежова, по некоторым данным, родилась в Прибалтике, но где, неизвестно. Она вполне могла быть литовкой и иногда говорить с детьми на своем родном языке. Поскольку семья некоторое время жила в Польше, родители Ежова могли выучить этот язык, а от них могли узнать и дети. А возможно, проходя службу в армии в местах проживания поляков и литовцев, он мог обучиться языкам в разговорах с ними. Не исключено, что начинающий партийный работник Ежов, владея по обиходному польским и литовским, захотел поднять свой престиж и похвастаться перед организаторами конференции знанием двух иностранных языков. Позже, став известным в партийных органах, он этого уже никогда не делал.

О составе семьи Ежовых точных данных обнаружить не удалось. Известно, что мать его звали Антонина Антоновна. О ее судьбе практически нет сведений, но известно, что в 1939 году она еще была жива. Брат Ежова, Илья Иванович, был арестован в апреле 1939 года и расстрелян в январе 1940 года. Сестра — Евдокия Ивановна Бабулина-Ежова умерла в Москве в 1958 году.

В литературе о детстве Ежова упомянула только Елена Александровна Скрябина в своей автобиографической книге «Страницы жизни»: «От одной знакомой, родители которой были домовладельцами в старом Петербурге, узнали, что одно время у них работал дворником отец Ежова. Сын мальчишка-подросток, отличавшийся отвратительным характером, наводящий ужас на детей этого дома. Любимым занятием его было истязать животных и гоняться за малолетними детишками, чтобы причинить им какой-нибудь вред. Дети, и маленькие и постарше, бросались врассыпную при его появлении. Та же знакомая уверяла меня, что он даже был подвергнут психиатрическому лечению».

Можно принять версию Скрябиной, что это был «тот самый мальчик». Дворников не заносили в справочники, но данные о них все же собирались в районных управах. Поэтому отсутствие подтверждающих эту версию материалов в Санкт-Петербурге вполне можно объяснить тем, что сам Ежов, уже находясь у власти, дал команду изъять их. Возможно, ему не хотелось быть сыном дворника, который, конечно, не эксплуататор, но и не пролетарий. Образ дореволюционного дворника вошел в сознание того поколения как образ человека продажного, пресмыкающегося перед богатыми, помогающего полиции следить за «ненадежными» элементами. Если Ежов-старший действительно был дворником, то, возможно, его сыну, ставшему крупным партийным функционером, не нужен был такой папа, поэтому о нем он молчал.

В дальнейшем, заполняя анкеты, в графе «образование» Ежов писал «незаконченное низшее», что означало — два или три класса школы. Но для партийных руководителей того времени это было нередкостью: два класса было у Климента Ворошилова, Лазарь Каганович тоже не закончил средней школы.

По скупым сведениям о Ежове его современников можно заключить, что самообразованием Ежов не занимался, читал в основном партийную периодику, был ограниченным человеком, совершенно не разбирался в истории и литературе, но иногда обнаруживал поверхностные знания по той или иной проблеме. Он обладал природным умом, хитростью и смекалкой, хорошей памятью. Имел абсолютный слух и хороший голос и любил петь. Хотел даже попасть на сцену, но его не взяли из-за маленького роста (151 сантиметр).

Низкий рост и хлипкое телосложение он старался компенсировать целеустремленностью, усердием, настойчивостью, исполнительностью.

В 1910 году Ежова отдали учеником слесаря, как он сам указывал в анкетах, на Путиловский завод. Но в архивах этого завода сведений о Ежове нет. Или он, находясь у власти, изъял оттуда эти документы, или на Путиловском заводе никогда не работал, а включил его в свою биографию как факт участия в революционной стачечной борьбе Питера. Если бы он там действительно работал, в тридцатые годы на заводе обязательно бы создали что-то вроде мини-музея Ежова и каждое торжество на этом предприятии не обходилось бы без здравиц в адрес великого земляка и сослуживца и воспоминаний его бывших коллег. Но, по сведениям некоторых работавших на этом заводе людей в то время, этого не было. И вообще, тогда не акцентировалось внимание на том, что Ежов родился и вырос в «колыбели революции». Видимо, он сам по каким-то причинам был заинтересован в этом.

В 1913 году Ежова призвали в царскую армию, о чем он сам неоднократно писал в автобиографиях и анкетах. Но из-за малого роста службу он проходил в нестроевых частях, главным образом в ремонтных оружейных мастерских.