Враг масонов N 1, Масоно-интеллигентские мифы о Николае I

XVI

С Николая I начинается возрождение монархического мировоззрения у русских царей. Как и цари Московской Руси, Николай I понимает доставшуюся ему царскую власть, которую он не искал и не добивался, как Царево Служение Богу и русскому народу. "Николай I, - пишет член Ордена Русской Интеллигенции П. Струве в предисловии к работе С. Франка "Пушкин, как политический мыслитель", - превосходил Пушкина в других отношениях: ему присуща была необычайная самодисциплина и глубочайшее чувство долга. Свои обязанности и задачи Монарха он не только понимал, но и переживал как подлинное СЛУЖЕНИЕ." "Поэт хорошо знал, что Николай I был - со своей точки зрения самодержавного, т. е. неограниченного монарха - до мозга костей проникнут сознанием не только права и силы монархической власти, но и ее ОБЯЗАННОСТЕЙ". Фрейлина А. Ф. Тютчева пишет, что Имп. Николай "Был глубоко и религиозно убежден в том, что всю жизнь свою он посвящает благу родины, который проводил за работой восемнадцать часов в сутки из двадцати четырех, трудился до поздней ночи, вставал на заре, спал на твердом ложе, ел с величайшим воздержанием, ничем не жертвовал ради удовольствия, и всем ради долга, и принимал на себя более труда и забот, чем последний поденщик из его подданных". (А. Ф. Тютчева. При дворе двух императоров.) Недавно умерший известный писатель М. Пришвин писал в своем дневнике "Глаза земли": "В детстве после чтения "Песни о купце Калашникове" стал вопрос: почему Грозный, сочувствуя вместе с автором Калашникову, неожиданно для читателя награждает его виселицей?" И только теперь появляется ответ: "Грозный сочувствовал Калашникову, как человеку и хотел бы по человечески отнестись к нему, но, как царь, должен был повесить". "Я понял это только теперь, пишет М. Пришвин, - потому что только теперь пришло время очевидного для всех разделения жизни на человеческое начало, "как самому хочется", и на должное "как надо". Когда Пришвин писал это многозначительное признание ему шел восьмидесятый год. Потребовалось сорок лет большевистских ужасов, чтобы представитель Ордена Русской Интеллигенции, революционер в прошлом, М. Пришвин понял, наконец, то что понимали все цари Московской Руси, что понимал двадцатидевятилетний Николай I приняв на себя великое бремя царской власти. Он также, как и цари Московской Руси хорошо знал, что основная тяжесть жизни для того, кто носит шапку Мономаха состоит в том, что он очень часто должен подавлять в себе свои личные чувства и поступать не так "как самому хочется", а так "как надо", так как этого требует долг Царского Служения. Иоанн Грозный повесил Калашникова вовсе не потому, что ему так хотелось поступить. И Николай I повесил декабристов не потому, что хотел отомстить им как человек. Как человеку ему, как мы это знаем, совершенно не хотелось ни отдавать приказа стрелять в восставших, ни вешать главарей восстания, он поступил не так, "как ему хотелось", а так "как надо", как повелевал ему царский долг. "Король Людовик XVI, - говорил он, - не понял своей обязанности и был за это наказан. Быть милосердным не значит быть слабым; государь не имеет права прощать врагам государства". "Я могу признаться, - сказал он гр. Лафероне, - в тяжести бремени, возложенного на меня Провидением. В 29 лет позволительно, в обстоятельствах, в которых мы находимся, страшиться задачи, которая, казалось, никогда не должна была выпасть мне на долю, и которой, следовательно, я не готовился. Я никогда не молил Бога ни о чем так усердно, как о том, чтобы Он не подвергал меня этому испытанию. Его воля решила иначе: я постараюсь стать на высоте долга, который он на меня возлагает. Я начинаю царствование, под грустным предзнаменованием и страшными обязанностями. Я сумею их исполнить." В написанном 4 мая 1844 года завещании Николай I писал: "Я умираю с сердцем полным благодарности за все то доброе, которое Он предоставил мне в этой временной жизни, полной пламенной любви к нашей славной России, которой я служил верно и искренно, по мере сил моих".

XVII

Императору Николаю I предстояло разрешить те исторические задачи, которые, в силу разных причин, не удалось разрешить его отцу Императору Павлу I и его старшему брату - Императору Александру I. Исторический путь, который мог оздоровить Россию - указал Имп. Павел. Этот путь состоял в организации национальной контрреволюции против идейного наследства оставленного революцией Петра I. В зависимости от существующей политической обстановки, национальная контрреволюция могла иметь характер стремительный, чисто революционный, или же иметь характер постепенных реформ, преследующих цель восстановления русских религиозных, политических и социальных традиций. Основные цели национальной контрреволюции должны были быть таковы: Замена политических идей европейского абсолютизма, на которые со времен Петра I опиралась царская власть, политическими идеями Самодержавия. Для того, чтобы Православная Церковь снова могла стать духовным руководителем народа, необходимо было освободить ее от опеки государства, ликвидировать Синод и восстановить патриаршество. Освободить крепостное крестьянство. Во всех случаях, когда это предоставляется возможно, управление с помощью чиновников заменить самоуправлением. Превращение Русской Европии снова в Русь не обошлось бы, конечно, без тяжелой борьбы с масонством, европейцами русского происхождения и крепостниками не желавшими отказаться от владения "крещенной собственностью". И в свободной Православной Церкви и в свободном крестьянстве, жившем все еще идеями православия и самодержавия, царская власть получила бы сильную опору для борьбы с противниками, восстановления русских исторических традиций, приверженцами крепостного права, и сторонниками дальнейшей европеизации. Взамен масоно-интеллигентского мифа о Николае I "- как "Николае Палкине", бездушном и жестоком деспоте, не нужно создавать в угоду "политическим сладкоежкам" миф о Николае I, как царе достигшем чистоты и глубины монархического миросозерцания царей Московской Руси, ясно понимавшем какие исторические задачи предстояло ему разрешить, и поступавшего всегда в соответствии с историческими задачами своей эпохи. Таким царем Николай I не был. Но обвинять его за это не приходится. Настоящего национального мировоззрения в эпоху царствования Николая I не было, такое мировоззрение только развивалось в умах выдающихся людей Николаевской эпохи: Пушкина, Гоголя, Кириевского, Хомякова, Аксакова, Достоевского и других. И они тоже - только приближались к национальному мировоззрению, только начали восстанавливать традиции входившие в состав этого мировоззрения. Слишком длителен был отрыв русского высшего общества от религиозных, политических и культурных традиций русского прошлого. В этом же направлении развивалось и мировоззрение Николая I. Доказательством этого является появление взгляда, что основой дальнейшего развития России в будущем должны стать "Православие, Самодержавие и Народность". Появление этой формулы знаменует отказ от идейного наследства Петровской революции, идей просвещенного абсолютизма и духовного подражания Европе. Формулу "Православие, Самодержавие, Народность" провозглашает министр народного просвещения гр. Уваров. Но провозглашение этой формулы могло состояться, конечно, только в том случае если Николай I считал ее верной и она отвечала его взглядам. Формула - еще не стройная политическая идеология. Появление формулы "Православие, Самодержавие, Народность" - было лишь зарницей, предвещавшей зарю Русского Национального Возрождения, свидетельством желания у Николая I вернуться к политическим принципам русского самодержавия. Но от провозглашения гр. Уваровым указанной выше формулы до понимания конкретных задач национальной революции было еще далеко. Лев Тихомиров неоднократно подчеркивал в "Монархической государственности", что "в отношении политической сознательности Россия всегда была и остается до крайности слаба. От этого в русской государственности чрезвычайно много смутного, спутанного, противоречивого и слабого.... Без сомнения сила инстинкта в русском народе очень велика, и это само по себе ценно, ибо инстинкт есть голос внутреннего чувства. Прочность чувства, создающего идеалы нравственной жизни, как основы политического существования - качество драгоценное. Но им одним нельзя устраивать государственные отношения. Для сильного, прочного и систематического действия, политическая идея должны осознать себя как политическая. Она должна иметь свою политическую философию. "Этого у нас никогда не было, - с грустью замечает Тихомиров, ...при множестве крупнейших, даже гениальнейших работников мысли, Россия все-таки не обнаружила достаточной степени познания самой себя и своих основ, для выработки сознательной системы их осуществления. В этом, конечно, никто не виноват. Это просто исторический факт. Но знать его необходимо. Если мы можем получить надежду пойти вперед, совершенствоваться, то лишь при том условии, если будем знать, что у нас, оказывается слабо, чем обусловлены неудачи проявления и того, что само по себе сильно..." "Монархический принцип, - пишет Тихомиров, развивался у нас до тех пор, пока народный нравственно религиозный идеал, не достигая сознательности, был фактически жив и крепок в душе народа. Когда же европейское просвещение поставило у нас всю нашу жизнь на суд и оценку сознания, то ни православие, ни народность не могли дать ясного ответа на то, что мы такое, и выше ли мы или ниже других, должны ли, стало быть, развивать свою правду или брать ее у людей ввиду того, что настоящая правда находится не у нас, а у них". "Пока перед Россией стоял и пока стоит этот вопрос, монархическое начало не могло развиваться, ибо оно есть вывод из вопроса о правде и идеале. Чувства, инстинкта - проявлялось в России постоянно достаточно, но сознательности, теории царской власти и взаимоотношений царя с народом - очень мало. Между тем сознательность становилась тем необходимее, что бюрократическая практика неудержимо вводила к нам идею абсолютизма, а Европейское влияние, подтверждая, что царская власть есть нечто иное, как абсолютизм, отрицало ее. В XIX веке русская мысль резко раскололась на "западников" и "славянофилов", и вся "западническая" часть вела пропаганду против самодержавия. В XVIII веке уже сказано было устами "Вадима": Самодержавие всех зол содетель: Вредит и самую чистейшу добродетель, Свободу дав Царю тираном быть... За XIX век, все течение образованной западнической мысли, создавшей так называемую "интеллигенцию", - вело пропаганду против самодержавия - по мере цензурной возможности в России, и со всей откровенностью в заграничной своей печати. Национальная часть образованного общества не могла не пытаться отстоять свое историческое русское учреждение монархии... В этом долгом историческом споре, идея монархическая до некоторой степени все-таки уяснялась. У наших великих художников слова Пушкина, Гоголя, А. Майкова и др. - попадаются превосходные отклики монархического сознания. (В этом отношении много материала собрано у г. Чернаева в его сочинениях о Самодержавии). Но все это отзвуки чувства, проявления инстинкта, который столь силен вообще в русской личности, что неожиданно сказывается даже в самых крайних отрицателях, как напр. М. Бакунин." "В смысле же сознательности, монархическая идея уяснилась по преимуществу публицистическим путем, в споре с противниками, но не строго научным анализом. Труды научные, оставаясь более всего подражательными, вообще почти ничего не дали для уяснения самодержавия и чаще всего служили лишь для его безнадежного смешения с абсолютизмом" (Лев Тихомиров III. стр. 124). И Пушкин, и Гоголь и славянофилы не имели ясного представления что и как было необходимо делать, чтобы быстро излечить исковерканную Россию. Все они хорошо понимали только то, что со времен Петра I Россия целых 125 лет шла по ложной дороге, не свойственной русским традициям. У Пушкина и у Гоголя и у славянофилов уже высокого уровня достигло понимание самобытности русского народа, но не было еще правильного понимания происхождения Самодержавия, недооценивалось значение восстановления патриаршества и т.д. Николая I, например, часто упрекают, что в славянофилах он не увидел своих политических единомышленников. Эти упреки несправедливы. Настороженность Николая I к идеологии славянофилов имела реальные основания. Он, которого так часто упрекают в недуховности и в нелюбви к "умственности" был умственно достаточно чуток, чтобы понять ложность взглядов славянофилов о происхождении Самодержавия. К. Аксаков, например, развивал совершенно ложную теорию об отношении русского народа к государственной власти и государству. Русский народ, доказывал он, не любит власти и передал всю полноту власти царю с целью отстраниться от грехов связанных с властвованием. Отстранившись от власти народ имеет возможность вести более христианскую жизнь так как все грехи связанные с владением властью падают на душу царя, исполняющего функции главного военачальника, главного полицейского и главного судьи. Теория К. Аксакова не имеет ничего общего с действительными взглядами русского народа на государство и роль царя в государстве. Народный взгляд на царя выражен в многочисленных пословицах и поговорках: "Царь от Бога Пристав", "Сердце царево - в руке Божьей", "Где царь там и правда", "На все святая воля царская" и т.д. Русский народ вплоть до Петра I принимал весьма активное участие в строительстве национального государства и никогда не гнушался этим участием. Русский народ понимал ценность национального государства, и царской власти защищавшей независимость национального государства. То, что К. Аксаков считал народным взглядом, на самом деле было взглядом одних только раскольников, которые после учиненного Петром I разгрома стали отрицательно относиться к государственной власти, а некоторые секты стали вообще отрицать государство. Да и сам К. Аксаков одно время договаривался до отрицания государства вообще. "Государство как принцип - зло", "Государство в своей идее - ложь", - писал одно время он. Славянофильство идеологически было двойственно: славянофилы не имели такого цельного мировоззрения, какое имели Пушкин и Гоголь. Славянофилы сделали, конечно, очень много в области развития православного богословия и в области возрождения древнерусских идей, забытых после Петровской революции. Заслуги их в этом деле несомненны и велики. Но в их мировоззрении было еще много родимых пятен европейского миросозерцания, оставшихся от юношеской поры увлечения европейской философией. Нельзя забывать, что идейными наследниками славянофилов является не только Достоевский, но и "народники", из рядов которых позднее вышли террористы-цареубийцы и социалисты революционеры. В историкополитических размышлениях славянофилов было много романтизма и утопизма. Самарин считал., например, что царскую власть необходимо поддерживать не потому, что это национальная форма власти, а потому что "далеко еще не наступило для России время думать об изменениях формы власти". Хомяков видел основу царской власти в воле народа. Подобного рода взгляды, конечно, не могли привлечь к славянофилам симпатии Николая I, обладавшего более развитым монархическим миросозерцанием чем многие из славянофилов. Были и другие причины мешавшие сблизиться Николаю I с славянофилами и славянофилам с Николаем I: Николай I и славянофилы действовали в разных мирах. Николай I действовал в трагическом мире человеческой действительности, натыкаясь на каждом шагу на разного рода препятствия, преодолеть которые у него не было средств, а славянофилы действовали в мире идей, в котором можно строить какие угодно воздушные замки.