Рассказы о Чапаеве

В течение дня Семён не один раз видел жаркий Иргиз, но вот почему-то лишь сейчас эта знакомая с детства мелководная, извилистая степная речушка вдруг показалась ему какой-то необыкновенной, трогательно-волнующей.

Точно зачарованные, смотрели в тихую, небыструю речку и сонно поникшие камыши, и сургучно-глинистый крутой берег, и кустарник с сизыми обмякшими листочками, и голубеющее бездонное небо. Семён на какое-то мгновение забыл и о войне, и о пролетавших над головой пулях, и о том, что, может быть, его скоро не будет в живых.

Вспомнились Семёну весёлые мальчишеские поездки в ночное, рыбалки на заре и многое, многое другое, такое близкое, родное.

Внезапно что-то прожужжало, и рядом с вытянутой рукой Кузнецова взбугрилась земля.

— Нагни голову! — услышал Семён голос Василенко, строгий и незнакомый, и тут же пришёл в себя.

«Ведь это пуля чуть не задела меня», — пронеслось в голове у Семёна, и сознание близкой опасности сразу сковало его.

Цепи лежали в напряжённом молчании. Перебежки кончились. Сейчас начнётся атака… И вот наконец наступило то, о чём думал каждый в эти пять минут, показавшиеся вечностью:

— В атаку-у!.. Ур-ра-а!..

Бойцы поднялись, выпрямились и ринулись вперёд, сотрясая воздух мощным, непрерывным «ура».

Семён бежал в одной цепи со всеми. Как и все, он кричал «ура» и удивлялся, как это минуту назад он мог поддаться страху. Его настоящим желанием было стремление вперёд. Вперёд и вперёд! Скорее смять, сокрушить врага! О смерти, которая в любое мгновение может оборвать его жизнь, он больше не думал.

Семён увидел Чапаева. Взмахивая шашкой, начбриг бежал на полшага впереди цепи.

«Вот он, наш Иваныч, с нами!» — подумал Семён и, прислушиваясь к привычному, ободряющему топоту, оглянулся назад, на своих товарищей. В тот же миг на виске у брата Тихона он увидел красное расплывшееся пятнышко.

Семён ещё не успел спросить себя: «Что с братом? Ранен?», как Тихон пошатнулся и, выронив из рук винтовку, плашмя повалился на землю.

Несколько неприятельских солдат выскочили из окопа и кинулись назад к мосту. Красноармейские цепи ещё громче закричали «ура».

Неприятель не выдержал, дрогнул. Бросая винтовки, солдаты лавиной устремились к переправе. На мосту солдат пытались задержать офицеры, но их смяли. В панике офицеры понеслись, гулко топая сапогами по деревянному настилу.

Захватив переправу, Чапаев повёл полк к Таволжанке. Разведка донесла, что противник бросил навстречу Пугачёвскому полку все свои силы.

— Нам это и нужно, — выслушав начальника разведки, сказал начбриг.

Поздно вечером полк остановился на ночлег. После ужина, проверив выставленные дозоры, Чапаев с Лоскутовым неторопливым шагом проходили по стану. И справа и слева ещё слышались приглушённые разговоры расположившихся на отдых бойцов, негромкий смех. Совсем рядом какой-то весельчак что-то бойко распевал себе под нос.

Легонько толкнув командира полка в бок, Василий Иванович полушёпотом проговорил:

— Слышишь? — И тут же с упрёком добавил: — Как же это ты с такими орлами не смог неприятеля одолеть? Или нашу заповедь забыл — врага бить всегда, но самим от него никогда не бегать!

Василия Ивановича окликнули. От сидевших кружком красноармейцев отделился высокий парень. Приветливым знакомым голосом проговорил:

— А мы на вашу долю похлёбки оставили. Думаем, закружится Василий Иванович с делами разными… Может быть, откушаете?

— Семён Кузнецов? — спросил начбриг.

— Он самый! — последовал ответ.

— Спасибо. Закусывал. — Чапаев приблизился к бойцу и положил ему на плечо руку: — У тебя, говорят, горе?

— Брата… Тихона убили… — натужно выговорил Кузнецов.

— Так ты как же?

— Наказал в Гусиху. Завтра батя приедет.

— Ну, бери отпуск… дня на два, на похороны. В бою ты отличился. Мне уж докладывали.

После некоторого раздумья Семён вздохнул и покачал головой:

— Не надо, Василий Иванович. В такое время… да товарищей покидать?

Опять помолчав, еле слышно закончил:

— Я уже простился с Тихоном. Теперь чего же…

На другой день, 21 августа, получив донесение о выходе полка имени Степана Разина в тыл неприятеля, Чапаев приказал начать атаку. Противник не подозревал о нависшей над ним смертельной опасности.

Весь орудийный и пулемётный огонь он сосредоточил против другого чапаевского полка — Пугачёвского. Предстояла жаркая схватка.

К Василию Ивановичу подошёл командир роты добровольцев Дёмин.

— Разрешите доложить, товарищ начбриг, — сказал он. — Вверенная мне рота в полной боевой готовности. Красноармейцы просят вас перевести их в передовую цепь.

Чапаев подумал и распорядился перевести роту в первую цепь на левый фланг.

Вражеская батарея открыла ураганный огонь. Снаряды рвались один за другим. Чёрные столбы пыли и земли с багровыми прожилками высоко взлетали к ясному, погожему небу.

Хорошо окопавшийся противник отражал атаку за атакой… Но вот наконец он был стиснут «клещами». Не замеченный врагом Разинский полк зашёл к нему в тыл и открыл стрельбу. Мятежниками овладели тревога, замешательство.

Скоро батарея совсем умолкла. Реже стал и пулемётный огонь: часть пулемётов противник спешно снял с передовой линии и отправил их в тыл. По Таволжанке в панике метались обозы.

А в это время пугачёвцы пошли в последнюю атаку. Позади цепей на буланом коне вихрем носился Чапаев.

— Смелее, орлы! — кричал он, подбадривая бойцов. — Теперь врагу не устоять!

И летел дальше, на скаку отдавая распоряжения.

Когда начбриг проносился мимо батальона Силантьева, ему помахал винтовкой немолодой боец с пегой клочкастой бородой:

— Василь Иваныч! Шальная пуля дура… поосторожней бы надо!

Чапаев весело улыбнулся и с озорством сказал:

— А меня ни одна пуля не возьмёт! Я заколдован!

И всем стало весело. Твёрже ступала нога, и уже редко кто горбился и наклонял голову.

Всё ближе и ближе окопы неприятеля. Находясь в это время на левом фланге, Василий Иванович спрыгнул с коня и, выхватив из ножен шашку, побежал впереди цепи новой роты добровольцев:

— Ура, ребята!

— Ур-ра-а! — дружно откликнулись бойцы.

Аксёнкин уже отчётливо видел и неглубокий окоп, и перепуганных солдат с бледными лицами, когда вдруг почувствовал острую боль в плече. Продолжая бежать и стараясь не отстать от товарищей, обгонявших его, он подумал: «Неужто ранило?» — и тут же об этом забыл.

Неожиданно впереди Аксёнкина появился Чапаев. Он как бы заслонил своей грудью молодого бойца от бежавшего навстречу ему коренастого, большеголового солдата.

— Коли их, ребята! — закричал начбриг и взмахнул рукой.

Блеснуло узкое лезвие шашки, и в то же мгновение коренастый солдат повалился навзничь.

Теперь прямо на Аксёнкина бежал другой солдат, что-то визгливо, истерически крича. На исхудалом, перекошенном страхом лице его смешно топорщились аккуратные усики.

«Что же это я? — промелькнуло у Аксёнкина в голове, и сердце заколотилось часто и громко. — Ведь он заколет… заколет меня сейчас…»

И, отскочив в сторону, Аксёнкин размахнулся и ударил солдата. Он не видел, как тот упал, — он бросился вперёд за убегающим к селу офицером.

Легко перемахнув пустой окоп, Аксёнкин уже догонял тяжело пыхтевшего толстяка офицера с багрово-бурой шеей, когда тот внезапно обернулся и выстрелил в него из револьвера.

С головы бойца точно порывом ветра сбросило фуражку. Он подпрыгнул и изо всей силы ткнул штыком офицера.

— Что? Попало? — ликующе закричал Аксёнкин, когда офицер грузно грохнулся у его ног.

— Мишка, ты ранен! — сказал Аксёнкину пробегавший мимо длинноносый парень.

Боец покосился на левое плечо. Весь рукав потемнел от крови. И странно: стоило ему увидеть окровавленное плечо, как внезапно почувствовал тупую боль в отяжелевшей руке.