Ближний Восток. История десяти тысячелетий

Империя обычно сияет ярко — пока она существует. Правящая группа без колебаний присваивает с трудом нажитые богатства покоренных народов. Избыток товаров, которые ранее рассеивались среди дюжины шумерских городов-государств, был собран в столице Саргона. Она достигла размеров и роскоши, невиданных никогда раньше. Именно по имперской столице современники (и потомки также) судят об империи, ее великолепие мощно влияет на них и заставляет считать императора великим человеком, героем, хотя вся роскошь может быть основана на грабеже, а провинции империи — тонуть в нищете.

Саргон Аккадский умер около 2315 г . до н. э., после успешного правления, продолжавшегося более полувека, и Шумер восстал. Но старший сын и наследник Саргона быстро подавил бунт, и Аккадская империя осталась невредимой.

При Нарамсине, внуке Саргона, который наследовал трон около 2290 г . до н. э., Аккадская империя достигла вершины могущества. Нарамсин простер свое влияние в Малую Азию, огромный полуостров, лежащий к западу от Северной Месопотамии, и укрепил свою власть в Эламе.

Нарамсин хорошо известен сегодня благодаря стеле, воздвигнутой в память победы над ордой кочевников на территории Элама. Стела показывает его во главе штурма горной крепости, ведущим своих воинов вверх по склонам. Фигура его, спокойная и героическая, вдвое больше, чем фигуры воинов. Враги сдаются и умирают.

В наших глазах стела Нарамсина стоит в художественном отношении много выше, чем стела Коршунов, воздвигнутая двумя с половиной столетиями раньше. Шумеры последовательно изображали себя довольно приземистыми, толстыми парнями, с круглыми головами, большими выпуклыми глазами и большими носами. При всем своем интеллектуальном совершенстве и изобретательности, они не кажутся нам особенно привлекательными. Правда, трудно сказать, насколько эти изображения точны и правдивы, а насколько — просто отражают художественную условность.

В любом случае аккадские солдаты на стеле Нарамсина стройнее, выше ростом и намного более приятны по внешности (по крайней мере, в наших глазах), чем люди на традиционных изображениях шумеров.

Кочевники-завоеватели

Нарамсин умер около 2255 г . до н. э. и почти сразу же Аккадская империя начала сталкиваться с тяжелыми трудностями. В течение жизни всего лишь одного поколения она сошла с вершины могущества до гибели. Процесс этот много раз наблюдается в позднейшей месопотамской истории.

Древние империи, даже когда казались славными и могущественными, всегда несли в себе некую мину замедленного действия.

Когда регион составлен из ряда ссорящихся городов-государств, они могут растрачивать энергию и богатство во взаимных войнах, но каждый город имеет закаленную армию и традиции патриотизма. Часто они объединяются, чтобы отбросить общего врага из-за рубежа. При таких обстоятельствах вторгающихся кочевников часто бьют.

Но когда образуется империя, вся мощь централизуется в столице, в руках правящего народа. Провинции разоружают и, насколько возможно, лишают армий.

Далее возможны две альтернативы. Провинции, заселенные обычно подчиненными народами, остаются непокорными и несмирившимися, хватаясь за каждую возможность восстать против центрального правительства. Пока империя сильна, восстания, как правило, безуспешны и жестоко подавляются, но каждое восстание, даже раздавленное, частично разрушает процветание империи и иссушает понемногу силы ее правителей. Не желая сражаться с внешними врагами, мятежные провинции очень склонны призывать кочевников, надеясь использовать их помощь против центрального правительства.

Если, с другой стороны, провинции приведены в полную покорность либо мало-помалу лишаются своих воинственных традиций, они не способны отразить кочевников, когда они появляются. И, не потеряв еще ненависти к центральному правительству, они вполне готовы приветствовать пришельцев как освободителей, а не врагов.

Отсюда следует, что если в империи начинается даже слабый упадок, возникает порочный круг внезапных мятежей и дальнейшее ослабление, то новые мятежи обращаются к помощи извне и очень часто всего за одно поколение империя рушится.

Во времена Аккадской империи одним из выдающихся соседних племен были гутеи, которые жили в горах Загра, там, где жили когда-то шумеры.

Поколение спустя после смерти Нарамсина гутеи увидели свой шанс в том, что наследники царя дрались между собой за трон, провинции бунтовали и ждали помощи кочевников. Гутеи вторглись в страну, разбили деморализованную аккадскую армию, взяли Агаде и около 2215 г . до н. э. разрушили город. Империя была у них в руках.

Агаде был разрушен так основательно, что у него одного, из всех месопотамских столиц, местоположение неизвестно до сих пор. Такое полное разрушение говорит о необычной ярости кочевников. Оно заставляет подозревать, не присоединились ли к армии гутеев отряды покоренных народов и не солдаты ли Шумера и Элама позаботились о том, чтобы «не оставить кирпича на кирпиче» от столицы, напоминавшей о долгом угнетении.

Если это было так, то покоренные народы нашли в гутеях плохую замену. Под их грубым правлением процветание увяло. Они были слишком непривычны к сложностям цивилизации, особенно к поддержанию сети каналов, чтобы организовать дело как следует. Сеть каналов пришла в упадок, что привело к голоду и вымиранию. Для древней месопотамской цивилизации наступил короткий период темных веков.

Основную тяжесть кризиса принял на себя Аккад, ибо Аккад был центром империи и носителем престижа ее традиций, так что именно в Аккаде гутеи создали собственный центр вместо разрушенного Агаде.

Некоторые шумерские города на юге воспользовались преимуществом удаленности и купили себе некоторую долю самоуправления ценой выплаты тяжелой дани новым правителям.

Урук продолжал жить под управлением своей четвертой династии, Ур — второй династии. Самым замечательным правителем периода гутеев был губернатор Лагаша Гудеа. При нем, около 2150 г . до и. э., Лагаш пережил настоящий золотой век. Город не был больше победоносным завоевателем эпохи Эаннатума, на три с половиной столетия раньше, но это обернулось только к лучшему. Лагаш процветал в условиях мира, не мечтая о завоеваниях.

Гудеа, разумеется, был не только губернатором, но и жрецом и особенно заботился о храмах. Он украсил те, что уже существовали, и выстроил пятнадцать новых. Он так поразил народ своим благочестием, что после смерти был обожествлен и ему поклонялись, как богу.

Искусство расцвело при нем, и скульпторы Лагаша научились обрабатывать очень твердый камень — диорит, привозившийся из-за рубежа. Статуи были тщательно и красиво отполированы. Самая знаменитая статуя посвящена самому Гудеа. Она около 45 см высотой и изображает сидящего Гудеа с руками, сложенными на животе (шумерская художественная условность, означающая благочестие), и спокойным выражением на красивом, несмотря на крупный нос, лице.

Статуи покрыты надписями, которые являются важным источником по шумерской истории. Именно открытие дворца Гудеа в конце XIX в. впервые дало современным людям намек на то, что шумеры вообще существовали.

Правление кочевников в цивилизованной империи редко продолжалось долго. Роскошь цивилизации очень привлекательна и соблазнительна для людей, знакомых лишь с грубой кочевой жизнью. Даже если первоначальные завоеватели презирают роскошь как спутницу разложения, соблазну поддаются их дети. И кочевники перестают быть кочевниками.

Суровые военные вожди гутеев быстро сделались окультуренными правителями. Вероятно, они даже старались быть больше аккадянами, чем сами аккадяне, ибо им нужно было изживать кочевое наследие. Так правление кочевников заканчивается их ассимиляцией.

Зачастую, однако, такой ассимиляции оказывается недостаточно. Хотя кочевники постепенно цивилизуются, им все равно приходится бороться с неприязнью народов, которыми они правят. Те, кто помнит о многих столетиях цивилизации, презирают кочевых предков своих правителей. То, что кочевники стоят у руля по праву завоевания, заставляет презирать их еще больше. Следовательно, когда правление кочевников смягчается и слабеет, когда армия перестает быть закаленной ордой головорезов, которой когда-то была, бывших кочевников выбрасывают вон.