Гражданские войны

78. Немного спустя оставшиеся жители Ксанфа еще раз сделали вылазку около полудня, когда римский отряд снова был уведен, и подожгли все осадные орудия. Но так как на этот раз перед ними раскрыты были ворота в виду случившегося в прошлый раз несчастья, то вместе с ними в город ворвались и римляне в числе около 2.000 человек. Однако, в тo время как другие стремились ворваться толпою, ворота неожиданно рухнули, благодаря ли жителям Ксанфа, или сами собою, вследствие разрыва подъемных канатов, так что одни из вторгшихся римлян погибли, другие же оказались отрезанными и не были уже в состоянии поднять ворота из-за неимения канатов. Поражаемые в узком месте с крыш ксанфийцами и теснимые, они с трудом прорвались к близлежащей площади. Здесь они хотя и одержали верх над нападавшими на них, вступившими с ними в рукопашный бой, но, подвергаясь жестокому обстрелу и не имея ни луков, ни дротиков, пробились к храму Сарпедона, [421] чтобы избежать окружения. Оставшиеся по ту сторону городских стен римляне, негодуя и опасаясь за очутившихся внутри, под влиянием Брута, обходившего их и ободрявшего, прилагали все старания, и все же не могли разломать ворота, окованные железом, не располагая ни лестницами, ни башнями, которые сгорели. Тем не менее одни сооружали на скорую руку лестницы, другие придвигали стенобитные орудия к стенам, поднимались по ним, как по лестницам, третьи, прикрепив железные наконечники к канатам, бросали их в стену и, когда они застревали в стене, поднимались по ним вверх.

79. А жители Эноанды, соседившие с Ксанфом и состоявшие союзниками Брута из-за своей вражды к ксанфийцам, взбирались по утесам вверх. Римляне, увидев их, начали им подражать, хотя и делали это с трудом. Многие срывались. Некоторые же, перейдя через стену, открыли маленькие ворота, перед которыми воздвигнут был частокол из тесно поставленных остроконечных кольев, и самых храбрых, висевших в воздухе, принимали через этот частокол. Оказавшись в большом количестве, они стали разрушать ворота, не обитые уже железом изнутри, в то время как снаружи ломали ворота другие и тем помогали первым. Когда ксанфийцы с громким криком напали на римлян, бывших возле святилища Сарпедона, те, кто изнутри и снаружи ломали ворота, испугались за них и с еще большей яростью и увлечением стали действовать. Разрушив ворота, они уже на закате солнца все вместе ворвались в город с криком, чтобы подать знак находившимся внутри.

80. После взятия города ксанфийцы все разбежались по своим домам и стали убивать наиболее близких им людей, шедших добровольно на смерть. Поднялись рыдания. Брут решил, что начался грабеж, и пытался через глашатаев удержать войско от грабежа; узнав же о происходящем, сжалился над свободолюбивыми ксанфийцами и отправил к ним вестников с предложением мира. Но горожане стали стрелять и в них; перебив всех своих близких, они сложили их трупы на возведенные в домах костры и, разведя огонь, сами себя закалывали. Бруту, который спас, насколько это было возможно, храмы, достались только рабы, из числа же свободных граждан — несколько свободных женщин и едва ли 150 мужчин. Так ксанфийцы в третий раз погибли, наложив сами на себя руки во имя свободы. Ведь и при захвате Ксанфа мидянином Гарпагом, полководцем Кира Великого, [422] они рабству предпочли гибель, и город, для сохранения которого Гарпаг ничего не предпринял, стал могильным холмом; [423] в другой раз, говорят, при Александре, сыне Филиппа, жителей Ксанфа постигла такая же судьба, так как они не пожелали подчиниться даже Александру, властителю стольких земель. [424]

81. Из Ксанфа Брут направился к Патарам, городу, служившему как бы гаванью Ксанфа. Расположив вокруг Патар войско, Брут приглашал жителей его подчиниться во всем или же подвергнуться бедствиям, постигшим Ксанф. К ним приведены были ксанфийцы, оплакивающие свою участь и уговаривающие жителей Патар позаботиться о себе. Так как патарцы не дали никакого ответа ксанфийцам, Брут предоставил остальную часть дня на размышление, а сам удалился. С наступлением дня он снова возвратился с войском. Жители стали кричать со стен, что подчиняются ему во всем, чего он ни пожелает, и открыли ворота. Войдя в город, Брут не казнил ни одного человека, никого не отправил в изгнание, но приказал снести в казну все золото и серебро, имевшееся в городе, а также велел сделать это и имеющим свои частные средства, под угрозой наказания и доносов, что было сделано Кассием на Родосе. И жители Патар приносили Бруту свое имущество. При этом один раб донес на господина, что тот спрятал золото, и посланному центуриону показал его золото. В то время как всех домашних уводили, господин хранил молчание. Мать же его, желая спасти сына, следовала за ним, крича, что это она спрятала золото. Раб, хотя его и не спрашивали, начал уличать ее во лжи, сына же в утайке своего имущества. Брут обласкал юношу за его молчание, мать же за любовь к сыну и отпустил обоих невредимыми, не причинив им никакого зла, и даже позволил им взять их золото. Раба же, злоумышлявшего на господ сверх приказанного, велел распять на кресте.

82. Тем временем Лентул, отправленный в Андриаку, гавань Мир, прорвал заграждения в порт и подошел к Мирам. Так как жители Мир выполнили его приказания, он, собрав подобным же способом деньги, возвратился к Бруту. Объединенное население Ликии отправило к Бруту послов, обещая военную помощь и деньги, сколько они будут в силах. Брут наложил на них контрибуцию, возвратил свободных граждан Ксанфа на родину и велел ликийскому флоту вместе с остальными кораблями плыть в Абидос, куда он привел пехоту, и стал ожидать Кассия из Ионии, чтобы совместно с ним переправиться в Сест. Между тем Мурк, выжидавший в засаде Клеопатру у берегов Пелопоннеса, узнал, что флот ее поврежден бурею возле Африки, причем обломки кораблей плыли до берегов Лаконии, царица же больная едва добралась домой; тогда Мурк, чтобы не терять времени в бездействии с таким многочисленным флотом, отплыл в Брундизий и, став на якорь у острова, лежащего против гавани, пытался препятствовать тому, чтобы остальное войско неприятеля или провиант доставлены были в Македонию. Антоний отбивался от Мурка с помощью немногих бывших у него военных кораблей, а также и при посредстве башен, которые он возводил на плотах из лодок всякий раз, когда Мурк высылал войско на транспортных судах по частям; Антоний выжидал ветра с суши, чтобы не быть захваченным Мурком. Потерпев неудачу, он призвал к себе Цезаря, который в это время сражался на море у берегов Сицилии с Секстом Помпеем за обладание самой Сицилией.

83. (45 до н. э.) Дела же Помпея были в таком положении. Будучи младшим из сыновей Помпея Великого, Секст Помпей вначале испытывал пренебрежительное отношение со стороны Гая Цезаря в Испании как неспособный совершить что-либо большее по своей молодости и неопытности. Секст Помпей с небольшой кучкой людей разъезжал по океану, занимаясь разбоем и скрывая, что он Помпей. Когда к нему присоединилось для разбоя больше народа и уже образовалась значительная шапка, он открылся, что он Помпей. И тотчас все бродившие без дела и служившие раньше солдатами его отца или брата стали сбегаться к нему как к своему вождю. Арабион также прибыл к нему из Африки, будучи, как я упоминал выше, лишен отцовского наследия. После того как у Помпея собралась таким образом масса людей, дело пошло уже о более важных предприятиях, чем морской разбой, и имя Помпея стало популярным по всей Испании, наиболее обширной из провинций, тем более что он объезжал ее быстро, появляясь то здесь, то там, но избегая встречи с правителями провинций, назначенными Гаем Цезарем. Гай Цезарь, узнав об этом, послал Каррину с большим войском, чтобы уничтожить Помпея. Последний, обладая более подвижными военными силами, истощал противника, то внезапно появляясь, то исчезая, и успел завладеть уже некоторыми как мелкими, так и более крупными городами.