Русская революция. Агония старого режима. 1905-1917

Отношение членов Думы из крестьян к своим обязанностям было весьма своеобразно. В Думу они приводили нахлынувших вслед за ними ходоков по разным делам, которых сажали в кресла, откуда приставам Думы было немало труда их выдворять. Полиция задержала как-то на улице у Таврического дворца двух крестьян, продававших входные во Дворец билеты. Оба оказались членами Думы, о чем и было доведено до сведения ее Председателя.

Некоторые из членов Думы с места же занялись революционной пропагандой на заводах, стали устраивать уличные демонстрации, науськивать толпу на полицию и т.п. Во время одной из таких демонстраций на Лиговке был избит предводительствовавший толпой буянов Михайличенко, член Думы из горнорабочих Юга. На следующий день он явился в заседание и принял участие в обсуждении предъявленного по этому поводу запроса с лицом, повязанным тряпками так, что видны были только нос и глаза. Члены Думы крестьяне пьянствовали по трактирам и скандалили, ссылаясь при попытках унять их на свою неприкосновенность. Полиция была первое время в большом смущении, не зная, что можно и чего нельзя в подобных случаях делать. В одном таком случае сомнения разрешила баба, хозяйка трактира, которая в ответ на ссылку пьяного депутата на его неприкосновенность нахлестала его по роже, приговаривая: «Для меня ты, с..., вполне прикосновенен», — и выкинула за дверь. Привлеченный шумом околоточный надзиратель, видевший эту сцену, составил все же протокол об оскорблении бабой должностного лица, каковым он признал члена Думы. Большие демонстрации устроены были на похоронах члена Думы (фамилию забыл), скончавшегося в белой горячке от пьянства; в надгробных речах он именовался «борцом, павшим на славном посту».

О некоторых членах Думы стали вдогонку поступать приговоры волостных и иных судов, коими они были осуждены за мелкие кражи и мошенничества: один за кражу свиньи, другой — кошелька и т.п. Вообще количество членов Первой думы, главным образом крестьян, которые, благодаря небрежному составлению списков избирателей и выборщиков, оказались осужденными ранее за корыстные преступления, — лишавшие участия в выборах, — или впоследствии в течение первого года после роспуска Думы, превысило, по собранным Министерством Внутренних Дел сведениям, сорок человек, то есть около восьми процентов всего состава Думы»²² .

В день открытия Думы царь торжественно принял депутатов в Зимнем дворце и зачитал адрес, в котором выражалось признание нового порядка. Дума, побуждаемая кадетами, при единодушном одобрении всех, за исключением пяти депутатов, выдвинула в ответ революционные требования. Требования были таковы: упразднение верхней палаты, право назначать и увольнять министров, принудительное частичное отчуждение земли и амнистия политическим заключенным, включая тех, кто был осужден за терроризм. Когда при дворе, заранее осведомленном об ответе Думы, отказались принять депутацию, которая должна была собственноручно вручить царю этот ответ, в Думе почти единодушно было принято предложение выразить недоверие кабинету министров и требовать уступки полномочий министерству, избранному Думой²³ .

Такое поведение Думы привело правительство, привыкшее к соблюдению всеми внешних приличий, в замешательство. Особенно обеспокоена была служба безопасности, страшившаяся зажигательного эффекта, какой думское красноречие могло иметь в деревне. Не в силах разобраться, почему власти позволяют думским депутатам требовать перемен в системе управления, тогда как рядового человека за то же самое преследуют, полицейские чины невольно приходили к убеждению, что велась «революционная пропаганда с согласия и как бы даже с поощрения правительства»²⁴ . И если принять во внимание, что в глазах крестьян престиж правительства сильно упал после поражения в японской войне и из-за неспособности справиться с эсеровским терроризмом, то у полиции были все основания опасаться, что деревня выйдет из-под контроля.

В этих обстоятельствах при дворе созрело решение распустить Думу. Узнав об этом, кадеты и другие левые депутаты пожелали немедленно провести заседание Думы, однако затея не удалась, так как правительство оцепило войсками Таврический дворец. Надо сказать, что решение о роспуске Думы хоть и противоречило духу Основных законов, не нарушало их буквы. Однако кадеты и некоторые из их единомышленников увидели в этом удобный случай бросить вызов самодержавию. Перенеся заседание в Выборг, недосягаемые для русской полиции, они составили воззвание к российским гражданам, призывающее не платить подати и уклоняться от воинской повинности. Документ этот был абсолютно антиконституционным и совершенно бесполезным. Страна не откликнулась на выборгское воззвание, и единственным следствием его явилось то, что подписавшие его, среди которых были ведущие либеральные деятели, потеряли право быть избранными при последующих выборах.

Таким образом самонадеянность либералов привела их к поражению в первой же битве объявленной ими войны конституционной монархии.

* * *

Октябрьский манифест удовлетворял умеренную и либерально-консервативную оппозицию, но ни в коем случае не либеральных радикалов и социалистов. Последние рассматривали его лишь как предварительную уступку — вообще же, считали они, революция должна продолжаться до победного конца. И разжигаемое левой интеллигенцией насилие все больше охватывало страну, что вызывало ответный террор справа, принимавший формы еврейских и студенческих погромов.

Волнения в деревне в 1905—1906 годах имели два следствия. Прежде всего они раз и навсегда погасили исконно монархические настроения крестьян. Отныне мужик уже не ждал, что именно царь дарует столь вожделенную землю, — теперь все его надежды были только на Думу и либеральные и радикальные партии. Во-вторых, в центральной России крестьяне «выкурили» из имений многих помещиков, которые под угрозой разграбления бросали все и уезжали. И это ускорило ликвидацию помещичьего землевладения, начавшуюся с манифеста об освобождении крестьян и закончившуюся в 1917 году. После 1905 года крестьянство стало основным покупщиком поступавшей в продажу земли (37—40%). Помещики, которые в 1863—1872 годах приобрели 51,6% земли, в 1906—1909 годах составили лишь 15,2% покупщиков.