Котовский (Книга 1, Человек-легенда)

- Вы хотите, чтобы их пощипали наши повстанческие отряды?

- Это во-первых. Во-вторых, мы могли бы - как вы полагаете, Григорий Иванович? - могли бы мы кое-где разрушить железнодорожные пути?

- Сегодня начнем? - спросил Котовский, прикидывая уже в уме, где раздобыть взрывчатки и кого взять с собой в первую очередь на эту опасную операцию.

11

А ночью они уже отправились в путь. Котовский хорошо ориентировался. Ведь здесь они отступали с Венедиктовым, цепляясь за каждый рубеж, отстаивая каждое село, не отдавая без боя ни одной переправы.

"Ну вот, - подумал Котовский, - дадим бой врагу на этих же рубежах".

Он разбил боевую группу на девять самостоятельно действующих звеньев. Каждое звено должно было произвести два взрыва. Одним было поручено взорвать мосты, другим - полотно железной дороги. Сам Котовский, захватив с собой Васю и Михаила, намеревался пустить под откос первый эшелон с солдатами интервентов, который уже миновал Тирасполь и вот-вот должен был прибыть в Одессу.

Распределив силы, Котовский приготовил все необходимое для первого взрыва, который должен был послужить сигналом для всех остальных. Этим достигалась мгновенность выполнения всего задуманного. Когда интервенты опомнятся, все будет уже сделано, а сами дружинники будут далеко.

Все благоприятствовало смельчакам. Ночь выдалась темная. Поднялся ветер, гнал тучи, но тучи пролетали, не пролив ни капли дождя.

- В такую погоду вряд ли кто выйдет на прогулку, - подбадривал Котовский спутников, шагая против ветра с тяжелым грузом.

- Да и обходчики дорог попрячутся в эту ночь по своим будкам, согласился Вася.

Михаил молча запахивал полы пальто, которые трепали порывы ветра.

Но вот и достигли намеченного места. Здесь был уклон. Поезд будет мчаться навстречу гибели.

- Закладывай, а то опоздаем! - торопил Котовский. - Миша, а ты поглядывай, чтобы кто-нибудь непрошеный не наскочил.

- Готово! - вскоре возвестил Вася и стал спускаться с насыпи, волоча за собой шнур.

Они ждали. Им казалось, что все сроки миновали, что поезд задерживается или вовсе не придет. Руки окоченели.

- Эх, костер бы сейчас!.. И печь бы в золе картошку... - вдруг почему-то вспомнил Вася.

- К-картошку? - удивился Котовский. - Какую картошку?

- Идет! - громким шепотом сообщил Михаил.

Они замолкли и напряженно слушали. Вдали возникал все более усиливающийся звук... Затем и паровоз подал голос. Померещилось ли машинисту, что кто-то шагает по шпалам? Или какая-нибудь неосторожная корова забрела на насыпь, выщипывая увядшую траву?

Еще минута - и блеснул свет, три огромных глаза... Ближе, ближе...

- Начали! - махнул рукой Котовский.

Быстрый огонек побежал по земле, вскинулся вверх по насыпи... Все трое были уже на опушке леса и мчались тропинкой, спотыкаясь о корни деревьев, изредка поглядывая назад, где творилось что-то невообразимое...

Вслед за первым взрывом прогремел где-то близко второй, за вторым третий...

Иван Федорович Смирнов никогда не ночевал в одной и той же квартире. Он мало заботился об удобствах. Застанет ночь на заводе - останется на заводе. Или спал у себя в модном ателье, прикорнув в задней комнате на диване. Или устраивал ночлег в сторожке скульптурной мастерской на Княжеской улице, где обычно проводились заседания губернского комитета.

В ту ночь, когда он отправил Котовского и его боевую дружину на опасное задание - взрывать железнодорожные пути на участке от Раздельной до Одессы, - Иван Федорович вообще не спал. Когда ему приходилось самому рисковать, он делал это не задумываясь. Но, поручив опасное дело другим, он всегда места себе не находил. Тем более теперь, когда думал о Котовском. Разве мало он перенес? Можно бы и поберечь его. Такой человек должен дожить до будущих дней, когда отгремят орудийные залпы и придет то счастливое время, о котором стараешься даже не думать, так оно прекрасно. Ведь настанет же такой час, когда люди будут постоянно жить в семейном кругу... У Ивана Федоровича есть жена, есть сын, только мало кто об этом знает. Жизнь-то все складывается так, что видеться с семьей почти не удается: до революции то в тюрьме, то на каторге, вернулся в семнадцатом сразу послали на работу...

Иван Федорович даже рассердился на себя: вот куда забрели мысли секретаря подпольного губкома!

"Но Котовский, Котовский... - вспомнил он опять, прислушиваясь к завыванию ветра. - Может быть, он будет выращивать сады, увеличивать урожаи? Ведь он по специальности агроном. Или будет выхаживать новые породы коней? Он так хорошо про них рассказывал..."

Глухая ночь, а секретарь губкома глаз еще не сомкнул. Голова тяжелая, и, если бы не эти тревожные мысли, кажется, упал бы и заснул мертвым сном... Но сна нет, и все думается, думается...

"Ведь железнодорожные пути охраняются военными частями... Что, если Котовский нарвется на патруль? А если операция пройдет удачно, не следует ли и в дальнейшем держать под угрозой дорогу? Пускать под откос эшелоны, обстреливать воинские поезда?.."

Наутро Котовский докладывал о выполнении боевого задания.

Как обрадовался Иван Федорович, видя Котовского целым и невредимым! Крепко обнялись боевые товарищи.

- Пожалуйста, будьте осторожнее. Имейте в виду, что ваш участок подпольной работы - самый опасный и самый боевой. Приказываю напрасно не рисковать!

Что творилось в Одессе! К месту катастрофы помчались дрезины, но оказалось, что туда не попасть. В восемнадцати местах было повреждено полотно, взлетело в воздух несколько мостов и виадуков.

В тот же день газета "Коммунист" сообщала, как встречает незваных-непрошеных гостей свободолюбивая Советская Украина.

Ничем не примечательная, узенькая одесская улица с каменной мостовой. Маленький домишко, не построенный, как многие другие здания, знаменитостями вроде Фраполи, Боффо, Коклена, а самый что ни на есть заурядный домишко, каких много и на Молдаванке и на Пересыпи, на всех этих Дегтярных, Кривых, Садиковских улицах. Темные сводчатые ворота, подслеповатые окна и по фасаду вьющийся плющ. Провиантская, дом номер одиннадцать.

При нем имеется, безусловно, дворник, фамилия его - Кулибаба, живет он - сразу как войдешь, во дворе направо, в самой захудалой, в самой плохой каморке.