Одиссея авианосца «Энтерпрайз» (Война в океанах)

Артобстрел являл собой поистине ужасающее зрелище, под стать самым впечатляющим сценам из романа Герберта Уэллса «Война миров»: марсиане, на громадных механических треногах, расхаживают по земле и уничтожают смертоносными лучами все живое. Одного такого залпа при прямом попадании с лихвой хватило бы, чтобы легкоуязвимый корпус авианосца разнесло вдребезги. Ведь что представлял собой конвойный авианосец? Обычное торговое судно, только с наращенной полетной палубой; все его вооружение состояло из нескольких зенитных пулеметов да одного-единственного 127-миллиметрового орудия. Предельная скорость конвойного авианосца составляла не больше 16–17 узлов, и быстроходные боевые корабли, развивавшие скорость до 30 узлов, настигали его без особого труда. С другой стороны, конвойный авианосец был защищен своими самолетами. Впрочем, в то время проку от них было мало: ведь летчикам с конвойных авианосцев еще никогда не приходилось атаковать ведущие массированный огонь громадные линкоры; кроме того, они и понятия не имели, как и в каком порядке следует вести боевые действия. Вооружены они были только глубинными и обычными бомбами маленького калибра да несколькими торпедами. Всего же конвойных авианосцев тогда было шестнадцать — почти поровну на каждую группу. Одну из них — северную как раз и взяли под обстрел японцы. Словом, ситуация для нее была и впрямь хуже некуда. И чтобы дело не обернулось полным разгромом вверенной его командованию группы, контр-адмирал Спраг отдал приказ эскортным миноносцам выставить дымовую завесу.

В 7 часов 24 минуты Кинкейд, находившийся на борту одного из транспортов в заливе Лейте, получил радиограмму от командующего тремя авианосными группами, в которой тот подробно докладывал ему о случившемся. В течение следующих пятнадцати минут Кинкейд отправил три радиограммы в адрес Хелси, призывая вице-адмирала оказать ему незамедлительную помощь. Кинкейд пошел на это по двум причинам: 1) он по-прежнему думал, будто 34-я ударная группа Третьего флота охраняет вход в пролив Сан-Бернардино (он еще не успел получить радиограмму от Хелси, которую тот направил ему в 4 часа 10 минут); 2) имея под своим началом целую эскадру крейсеров и линкоров, он не мог срочно — или по крайней мере достаточно  быстро — перебросить ее на север для поддержки взятой под обстрел авианосной группы, поскольку все крейсеры и линкоры преследовали противника на юге, к тому же зарядные погреба у них почти опустели. Как бы то ни было, Кинкейд радировал Олдендорфу, приказав, чтобы тот как можно скорее возвращался к Лейте и, пополнив запасы топлива и боезарядов, спешно выдвигался со всеми своими силами — тремя линкорами, крейсерами и миноносцами — на север. Следом за тем он приказал всем летным соединениям Седьмого флота, находившимся в воздухе или готовящимся к взлету, срочно отправляться в квадрат, где завязался бой, и атаковать японскую эскадру.

Конвойным авианосцам (с их-то скоростью — от 16 до 17 узлов) не удалось бы уйти от противника (надвигавшегося с севера со скоростью не менее 30 узлов) тем более потому, что им приходилось держаться против ветра — носом к востоку, чтобы самолеты могли подняться в воздух. А дистанция между ними и неприятельской эскадрой тем временем все сокращалась. Да и от дымовой завесы проку было мало. Словом, участь северной группы должна была решиться за считанные минуты, в лучшем случае — за полчаса. И вдруг — о чудо! — в 7 часов 21 минуту ее отгородило от противника непроницаемой пеленой дождя. Американские моряки в порыве благоговения возблагодарили небо за то, что оно ниспослало им ливень, который прежде всегда нагонял на них смертную тоску и уныние. Значит, провидение даровало им еще несколько лишних мгновений жизни!

Наткнувшись на столь неожиданную преграду, японцы прекратили огонь. Их эскадра включала в себя четыре линкора, в том числе 63-тысячетонник «Ямато» (его собрат-великан «Мусаши», напомним, был потоплен), шесть тяжелых крейсеров, два легких и дюжину миноносцев, тогда как, по донесениям, переданным американскому командованию 24 октября, она «значительно уменьшилась и угрозы почти не представляла». Позднее, уже по окончании войны, Курита заявил: «Первой нашей целью было уничтожить все ваши корабли. После этого мы могли бы беспрепятственно войти в залив Лейте».

В 7 часов 35 минут северная группа вышла из-под защиты дождевого фронта и японские линкоры и крейсера возобновили пальбу. И вновь американцы угодили в чистилище — вернее, теперь прямо в преисподнюю, поскольку отныне у них не осталось ни малейшей надежды на спасение. Противник подходил все ближе. Японские линкоры держали курс к заливу Лейте — это было очевидно — и на ходу вели массированный огонь по беспомощным авианосцам. А дабы удостовериться, что ни один из них не останется на плаву, японцы отрядили of ряд тяжелых крейсеров довершить разгром. И те, отделившись от левого крыла неприятельской эскадры, подобно клешне гигантского омара, медленно двинулись колонной навстречу жертве. В 7 часов  40 минут контр-адмирал Спраг приказал «разведывательному отряду из семи кораблей выдвинуться наперерез неприятельской эскадре и попытаться нанести по ней торпедный удар».

В этот отряд входили три эсминца, водоизмещением 2100 тонн, и четыре эскортных миноносца поменьше. Их действия в битве при Лейте вошли в историю войны как беспримерный подвиг.

То был рейд отчаянных — все равно что выйти на разъяренного слона с духовым ружьем. К великому счастью, силы природы были тогда явно на стороне американцев: место боевых действий оказалось в центре нескольких ливневых фронтов, которые время от времени скрывали противников друг от друга. Американские эсминцы двинулись навстречу японским крейсерам не единой колонной, а рассредоточенным порядком, под прикрытием скученных дождевых фронтов и дымовой завесы — для пущей верности. Перед тем как ввязаться в неравный бой, командир эсминца «Самбюэл Роберте», обращаясь к офицерам и матросам по громкой корабельной связи, сказал, что всем им, вероятно, суждено погибнуть, но знать правду, прибавил он, пусть самую горькую, куда лучше, чем тешить себя несбыточными надеждами. И вот головной эсминец «Джонстон» открыл огонь по одному из японских крейсеров из всех своих 127-миллиметровых орудий. Японцы тотчас же дали ответный залп — и море вокруг эсминца ощетинилось многоцветными пенными фонтанами. Американским морякам казалось, будто все происходит в призрачном радужном сне: их маленькие кораблики, переваливаясь с волны на волну, ворвались на полном ходу в царство оглушительно шипящих разноцветных гейзеров, распростершееся между морем и небом. Сегодня трудно восстановить в деталях действия каждого эсминца в отдельности, потому как, во-первых, они разделились и атаковали поодиночке, а во-вторых, что само по себе прискорбно, судовые журналы многих из них безвозвратно пропали — вместе с кораблями и людьми. Но, как бы то ни было, известно, что первый торпедный залп эсминцы произвели с 8000 метров, а следующий — уже с более близкого расстояния. При этом они не переставали вести по японским крейсерам огонь из всех своих орудий. Противник ответил мощнейшим залпом крупнокалиберных снарядов, которые хотя и произвели на борту эсминцев ужасающие разрушения, однако, слава Богу, не разнесли их вдребезги с первого же прямого попадания, как можно было бы подумать. Японцы вели огонь огромными бронебойными снарядами, которые неслись к цели со столь ошеломляющей скоростью, что нередко прошивали ее насквозь, так и не успев взорваться. Ну а если они попадали в цель и при этом успевали взорваться, последствия взрывов могли бы ввергнуть в ужас любого стороннего наблюдателя, только не моряков на эсминцах. Они тут же кидались в пекло пожара и вытаскивали из-под дымящихся обломков погибших и раненых товарищей. Иными словами, если сотрясенный  взрывами корабль не тонул сразу — в прямом смысле слова, то он буквально утопал в потоках крови. Но так или иначе, он был обречен: рано или поздно ему все равно было суждено затонуть. Первым пошел ко дну эсминец «Хоэл»: корпус его был пробит двадцатью бронебойными снарядами. Но прежде чем кануть в волнах, он, маневрируя на одном лишь ручном управлении, выпустил по ближайшему японскому крейсеру последний торпедный залп — и цель была поражена. Следом за тем он медленно развернулся и попытался было уйти подальше, однако его тут же накрыло лавиной снарядов. «Хоал» содрогнулся всем корпусом и, объятый пламенем, стал погружаться под воду. И находившимся на его борту морякам ничего не оставалось, как прыгать в море. В «Самьюэл Роберте» прямым попаданием угодило сразу несколько мощнейших бронебойно-осколочных снарядов. В результате в борту эсминца образовалась десятиметровой ширины пробоина, из которой наружу повалил пар вперемешку с огнем и дымом. Палуба эсминца была сплошь усеяна изуродованными телами погибших. И все же корабль продолжал отстреливаться из единственной уцелевшей пушки, которую артиллеристы заряжали и наводили вручную. Вскоре командир «Самьюэла Робертса» приказал экипажу покинуть обреченный корабль. И матросы, не обращая внимания на свистевшие рядом осколки снарядов, кинулись спускать на воду спасательные шлюпки и плоты, а в них — раненых и контуженных. Между тем в громадную пробоину шальным потоком врывалась морская вода. Она подхватила один из плотиков, в который успели спуститься четверо матросов, и понесла его прямо в разверзшееся чрево корабля, больше напоминавшее огнедышащее горнило. Однако в последнее мгновение матросам удалось выбраться из потока и, что есть мочи налегая на весла, отвести плот подальше от изрыгающей адское пламя пробоины, которая, вот уж действительно, вела не иначе, как в преисподнюю. «Джонстон» держался стойко и даже пытался вести ответный огонь — до тех пор, покуда над ним не сомкнулись волны. Сколь бы невероятным это ни показалось, но многие моряки, участвовавшие в том отчаянном рейде, остались в живых. Больше того: из семи эсминцев, посланных на верную гибель, три уцелели. Почерневшие от копоти, с порушенными надстройками и пробоинами в корпусе, они тем не менее остались не только на плаву, но и на ходу.