Хрущевская «оттепель» и общественные настроения в СССР в 1953-1964 гг.
Хрущевская «оттепель» и общественные настроения в СССР в 1953-1964 гг. читать книгу онлайн
С позиций современного научного знания в книге исследуются такие конкретно-исторические проблемы общественно-политической жизни 1953-1964 гг. в СССР, как либерализация режима, получившая тогда же название «оттепель», отношение к этому процессу самих наследников Сталина в свете развернувшейся между ними борьбы за лидерство, а также меняющиеся взаимоотношения между властью и обществом, реакция «низов» на исходящие «сверху» импульсы, их отношение к тем или иным внешне- и внутриполитическим мероприятиям советского руководства, эволюция взглядов на деятельность тогдашнего лидера и его динамика. Объектом исследования являются взаимоотношения власти и общества во всем многообразии и противоречивости их проявлений. Особое внимание уделяется изменению взаимоотношений внутри высшего партийного руководства и между этим руководством и советским обществом в период «оттепели».
Настоящее второе издание почти полностью повторяет предыдущее, в него внесены исправления редакционного характера, в том числе вызванные появлением новых источников. Кроме того оно дополнено обширным именным указателем.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
— Подавляющее большинство писателей стоит на правильных позициях, — заверял он. — Только какая-то кучка, до крайности активная, создает массовидность протеста против партийности нашей литературы и умелыми, объединяющими действиями создает угрожающее положение в нашей писательской организации. Она за размагничивание нашей советской литературы {908}.
Сориентированный таким образом Хрущев и пришел к писателям, собранным в ЦК КПСС. Как впоследствии вспоминал В. Каверин, у многих участников этой встречи была надежда, что первый секретарь ЦК КПСС поддержит «либеральное» направление в литературе. «В кулуарах до заседания и на самом заседании в любой речи чувствовалась неуверенность: никто не знал, зачем нас созвали и что скажут члены правительства, сидевшие за столом в полном составе».
Первый секретарь союза А.А. Сурков говорил о себе, причем, как это ни странно, в каком-то прощальном, подводящем итоге тоне:
— Я исполнял гражданский долг и готов всегда освободить свое место.
Ясно было, что он был не в курсе, зачем устроено это внеочередное собрание. Украинский поэт М. Бажан почему-то упомянул недоброй памяти «Серапионовых братьев» и, как бы отпуская им грехи, отметил, что из их рядов вышли Федин, Тихонов и Вс. Иванов. С ним в скрытую полемику вступил ленинградец А. Прокофьев:
— Если бы кому-нибудь пришло в голову делить писателей на левых и правых, то я посчитал бы своим партийным долгом заявить, что принадлежу ко вторым {909}.
Когда все речи были произнесены, слово взял Хрущев. Говорил он два часа. Начал он с заявления:
— Вас много, а я один. Вы написали много книг, но я их не читал, потому что, если бы стал читать их, меня бы выгнали из Центрального комитета.
Затем заговорил о мятеже в Венгрии, рассказав, как он приказал Жукову покончить с контрреволюционерами в три дня, а тот покончил в два.
— Мятежа в Венгрии не было бы, — уверял он, — если бы своевременно посадили бы двух-трех горлопанов.
И упомянул в связи с этим «кружок Петефи», подражая которому, некоторые наши писатели пытаются «подбить ноги» советской литературе.
— Они хотели устроить у нас «кружок Петефи». И совершенно правильно, по-государственному поступили те, кто ударил их по рукам {910}.
— Некоторые товарищи односторонне, неправильно поняли существо партийной критики культа личности Сталина, — говорил он. — Они попытались истолковать эту критику как огульное отрицание положительной роли Иосифа Виссарионовича Сталина в жизни нашей партии и страны и встали на ложный путь предвзятого выискивания только теневых сторон и ошибок в истории борьбы нашего народа за победу социализма, игнорируя всемирно-исторические успехи Советской страны в строительстве социализма {911}. О романе Дудинцева он говорил:
— В его книжке, которую сейчас пытаются использовать против нас реакционные силы за рубежом, предвзято надерганы отрицательные факты и тенденциозно освещены с недружественных нам позиций… У читателя создается впечатление, что автор не проникнут заботой об устранении увиденных им недостатков в нашей жизни, а умышленно сгущает краски, злорадствует по поводу недостатков {912}.
Касаясь же сборника «Литературная Москва», первый секретарь ЦК КПСС сослался на то, что опубликованные в нем «порочные в идейном отношении произведения и статьи» уже вызвали «резкое осуждение со стороны нашей общественности, и прежде всего самих писателей».
— Между тем члены редколлегии альманаха продемонстрировали свое неуважение к критике их ошибок, к мнению своих товарищей по перу и уклонились от прямого и честного выступления по поводу занятой ими позиции. Особенно следует сказать об Алигер, она берет под защиту опубликованные в альманахе произведения, в которых протаскиваются чуждые нам идеи {913}.
Выразив сожаление, что среди работников литературы и искусства встречаются еще такие люди, поборники «свободы творчества», которые «хотят, чтобы мы проходили мимо, не замечали, не давали своей принципиальной оценки и не критиковали подобные произведения», в которых «в извращенном виде» рисуется жизнь советского общества, Хрущев заключил:
— Мы открыто заявляем, что такие взгляды противоречат ленинским принципам отношения партии и государства к вопросам литературы и искусства {914}.
В то же время он взял под защиту тех писателей и художников, против которых, называя их презрительной кличкой «лакировщик», ополчились «носители ошибочных и вредных взглядов и настроений». Ведь в произведениях таких писателей, как Грибачев и некоторые другие, «даются правдивые и яркие примеры поступательного развития советского общества, положительные образы наших современников» {915}.
«Как ни бессвязна была речь Хрущева, смысл ее был ясен», — замечал Каверин: «Пахло арестами» {916}. Ясен он был и для тех, кто его сюда пригласил. «Мы радовались ей, это был для нас праздник, — рассказывал Кочетов. — Никто из этой кучки, которая только что сотрясала основы социалистического реализма и партийности в литературе, — никто из этой кучки на пленуме не сказал ни слова» {917}.
Оказавшийся в «этой кучке» А.Т. Твардовский заносил свои впечатления в дневник: «Речь Хрущева — она многими благоговейно и дословно записана — рассеяние последних иллюзий. Все то же, только хуже, мельче. Рады одни лакировщики, получившие решительную и безоговорочную поддержку… Вечером после совещания поехали на могилу Фадеева. «С поминок на поминки», как сказал очень удрученный Овечкин». По его убеждению, таких удрученных было процентов 70 участников совещания. И среди них, как ему показалось, оказался сам Сурков. Но тот уже на следующее утро излагает партгруппе правления Союза писателей содержание речи Хрущева по своей записи и говорит об «огромном значении» и «принципиальной постановке вопроса» и т. д. и т. п. А уже вечером того же дня в течение полутора часов держит вступительную речь к докладу секретариата на пленуме правления в Доме кино. «И все пошло своим чередом — никому не нужное, слышанное и надоевшее» {918}.
— Мы не можем мириться с тем, что у нас появляются произведения, в которых возводится клевета на нашу действительность, — заявил П. Бровка.
По мнению С. Михалкова, «путанные статьи, двусмысленные рассказы, странные стихи» вызывают, мягко говоря, недоумение и тревогу:
— Авторы этих произведений, скажем, Яшин или Дудинцев, метя в противника, попадают в своих. Не хотели, но попали.
«Ослабление высокого чувства социальной и общественной ответственности писателя» увидел в таких произведениях Л. Новиченко:
— Как бы ни отстаивал Крон в своих «заметках писателя» право на «писательскую свободу», как бы ни живописал об этом, такие высказывания и писания идут лишь на потребу мещанства и наших идейных врагов.
В. Закруткина интересовало, почему те, о ком сейчас говорят, не отстаивают свою точку зрения:
— Мы ждем, чтобы эти московские товарищи вышли сюда и сказали, что они думают, чего они хотят, какие позиции они отстаивают в литературе, что они намерены делать завтра и послезавтра.
А. Дымшица огорчило то, что поэт Антокольский на недавней дискуссии о поэзии в Ленинграде расхваливал творчество Пастернака:
— Я думаю, что такими стихами, какие печатает Пастернак сейчас, он расплачивается за отход от жизни, за позицию, которую он занял. И неверно его возносить перед лицом молодежи, для части которой он становится знаменем эстетства и жречества в литературе.
