Восточная Пруссия глазами советских переселенцев

Как уже отмечалось, при отъезде немцам разрешалось брать минимум

имущества. Нам называли разные цифры: 10,16,20,24 килограмма на человека. В

действительности, по постановлению советского правительства, подлежало

вывозу личное имущество до 300 килограммов на семью. Об этой цифре из

наших переселенцев никто не слышал. Вряд ли о ней знали и немцы. Общее

правило состояло в том, что на человека полагался один чемодан или узел,

рюкзак, мешок. Да и много ли могли унести ослабленные старики, женщины,

дети?

Что же стало с оставленным немцами имуществом? Согласно инструкциям,

оно оприходовалось. «Я участвовал в выселении немцев в 1947-1948 годах, —^

рассказывает калининградец Александр Августович М е л н г а л в . -— Ходил по

квартирам, описывал имущество. Я описывал имущество в двух домах у

сохранившегося двойного моста. Им

разрешалось брать немного. Остальное грузилось на машины и свозилось

куда-то на улицу Фрунзе». Александр Игнатьевич Фурманов называет еще один

склад — на Аллее Смелых.

О судьбе оставшегося имущества спрашиваем Александру Григорьевну

Пермякову.

— Не знаю, — отвечает она. Это вам лучше поговорить с В-ным. Он живет на

улице Каменной, у него дом большой, немецкий. Он вывозил немцев и забирал их

добро. У него сараи были большие во дворе, так чего только там не было! И

мебель, и посуда, и белье. Всё завалено.

А вот ответ жителя Славска Александра Николаевича Пушкарева:

— Все оставшееся в домах имущество приказали свозить в один сарай. В

радиусе двадцати километров собирали по хуторам и поселкам шкафы, стулья,

столы, всю мебель. На машинах отвозили. Вроде бы для того, чтобы сохранить

лучше. Переселенцы приедут, для них будет готова мебель. Только глупости это

всё. Ничего они не сохранили. Дороги были разбиты, пока везли мебель на склад,

от нее одни доски оставались. Ее же надо было привязывать и везти аккуратно. А

так что получилось: шкафы побросали на машины как попало, везли побыстрее,

машина трясется. Ну, в общем, никому дела не было. Да и на складе половина

мебели сгнила, половину растащили. Само же начальство и тащило.

Несмотря на строгость решения о депортации, некоторым местным немецким

жителям все же разрешали остаться. Кем были эти люди?

Во-первых, исключение делалось для германских коммунистов и участников

антифашистского Сопротивления. Иван Пантелеевич Лысенко знал коммуниста

Швибе, который принял советское гражданство, работал инженером в

строительстве и умер в Калининграде. Во- вторых, оставляли специалистов, без

которых не могли обойтись некоторые промышленные, да и

сельскохозяйственные предприятия. В Железнодорожном, например, оставили

мастера пивоварения. Большинство их депортировали несколько позднее, в

1949-1951 годах. Немногие, буквально единицы, все-таки остались навсегда.

Причины и обстоятельства были различными.

Владимир Иванович Васильев из поселка Садовое Озерского района

рассказал о таком случае: «В совхозе “Трудовик” (№ И так его раньше называли)

осталась семья немцев. Пауль — так их фамилия. Недавно только уехали, лет

пять назад. Работал он трактористом, а в сезон — на комбайне. Был лучшим

комбайнером совхоза, награждали его премиями, медалями, был хороший

работник, общительный человек».

197

О другом случае поведала калининградка Нинель Алексеевна Канайлова:

— Из всех немцев здесь остался только один человек. Мы с ним были

знакомы. Может быть, вы слышали про него? Он философом был, его фамилия

Вайнгартен. Его старые калининградцы все знают. Рассказывали про него, что

ему предложили здесь преподавать философию, но он сказал, что не в том

возрасте, когда можно переучиваться. А у него была другая хорошая

специальность. Он был альфрейщиком — это лепнина, лепка на стенах зданий. И

он работал на восстановлении домов по этой своей специальности. У него была

роскошная седая шевелюра, развевающиеся волосы, он никогда не носил

головного убора... Это была запоминающаяся фигура. Он несся по улице, и

волосы летели за ним. Мы познакомились с ним в иностранном отделе областной

библиотеки, где собирались молодые учителя иностранного языка. И так как ему

хотелось поговорить, он прекрасно говорил по-французски, по-немецки, он с

нами, с молодежью, проводил вечера в библиотеке. Он прожил долго, умер

сравнительно недавно.

Смешанные семьи и их судьба

Депортация имела еще одну печальную сторону. За несколько лет

совместной жизни люди знакомились, начинали дружить, а случалось—

влюблялись, создавали семью, заводили детей. Официальные власти не

поощряли смешанные браки, рассматривали их как незаконные.

Зинаида Иосифовна О п е н ь к о приехала, когда немцев уже в основном

выселили:

— Только которые оженились здесь на немках, с теми вопрос решался. То ли

ему ехать туда, в Германию, то ли ей здесь оставаться. Но немки почему-то

стремились уехать туда. Так семья и распадалась. Ну, нормальные люди,

конечно, были, но нельзя было законно регистрироваться. Он, например, член

партии. Пожили так, годик потянули, а позже разошлись.

Алексей Васильевич Тр ам бовицкий был знаком с семьей зубного врача по

фамилии Вакснер:

— У него была частная практика — где-то на улице Вагнера. У них были сын

и дочь. Сын жил с русской женщиной, работавшей бухгалтером. Их брак не был

зарегистрирован. Когда немцев стали отправлять в Германию, Вакснер просил,

чтобы его с семьей оставили, но их все же отправили: закон был один для всех.

Было еще одно побочное следствие разрушения смешанных браков.

«Некоторые мужчины, которые жили с немками, после выселения вспомнили

своих первых жен и стали выписывать их в Калининград из России», — говорит

Мария Ивановна Самой л ю к.

«В быту прочной семьи не имеет, жена давно умерла, оставив сына,

которому сейчас 12 лет и находится при нем. Временно сожительствует с

молодой немкой, которая уже имеет полуторамесячного ребенка. Вечерами дома

часто отсутствует, посещая своих друзей и знакомых и часто выпивает с ними, но

на работе пьяным не бывает. Изыскивает пути избавления от “жены-немки”, но

этому мешает появившийся ребенок. Надеется на скорое разрешение вопроса о

выселении немцев из пограничной зоны и на этом закончить существующую

связь с немкой»,

Из служебной характеристики управляющего аптекоуправления

Литвинова (фамилия изменена) от 18 февраля 1947 года.

ГАКО. Ф. 297. Оп. 3. Д. 7. Л. 18.

«Вместо того чтобы максимум энергии уделить на организацию и улучшение

медицинского снабжения, Литвинов встал на путь моральной распущенности.

198

Свыше года сожительствовал с немкой, имеет от нее ребенка, тем самым

дискредитировал себя не только как областного работника, но и как гражданина

СССР.

При неоднократных беседах Литвинов и до сего времени в семейных

отношениях русских с немцами не находит ничего порочного, считая связь вполне

нормальным и достойным для гражданина СССР».

Из письма зам. начальника областного управления по гражданским делам в

Минздрав РСФСР от 24 мая 1947 года (фамилия изменена).

ГАКО. Ф. 297. Оп. 3. Д. 7. Л. 93.

Особенно много историй о разделенных семьях и несчастной любви

рассказали женщины. Агния Павловна Бусель была знакома с немкой по имени

Марта, с которой связана печальная история: «Полюбил ее один сверхсрочник. У

них родился ребенок. Куда только он ни писал, ни обращался в Москве, чтобы

разрешили оставить Марту и ребенка. Но так и не оставили. Он потом женился на

русской, но очень сильно тосковал. Счастлив в новой семье не был. Так от тоски