Русская Вандея

1. Правительства Кубани и республики горских народов признают взаимную независимость.

2. Границы устанавливаются особым договором.

3. Стороны обязываются не предпринимать шагов к умалению суверенитета Кубани и горской республики ни самостоятельно, ни в форме соучастия.

Договор подписали со стороны кубанцев Л. Л. Быч, Б. Савицкий, А. Калабухов; со стороны горцев — Чер-моев, Гайдаров, Г. Бамматов, X. Хадзагаров.

Линейцы возмущались действиями парижской делегации, предпринимавшей такие шаги без ведома Рады. «Единонеделимцы» смело начали называть федералистов изменниками.

Калабухов поспешил прислать в редакцию «Вольной Кубани» письмо, в котором разъяснял, что в Париже был заключен лишь проект договора, притом не произвольно, а на точном основании постановления Краевой Рады от и ноября 1918 года, где говорится, что образование суверенного кубанского государства и ему подобных на территории России было актом неизбежным и что на предстоящей мирной конференции необходима организация единого представительства от южно-русских государственных образований. Кроме того, он ссылался на то, что в 1917 году Краевая Рада заключила аналогичный договор с Доном, Тереком и горцами об образовании южно-русского союза.

— В настоящее время, — добавлял А. Калабухов, — горы Кавказа обагряются казачьей кровью в виду неправильной политики особого совещания. [242] Посему делегации в Париже решили добиться прекращения бессмысленной резни путем взаимного признания суверенитета Кубани и республики горцев. Проект договора передан Раде и правительству для обсуждения, так что говорить о реальных последствиях этого акта покамест не приходится. [243]

Вместе с тем Калабухов дал волю и своему языку, который приучился в Париже безнаказанно трезвонить, что вздумается. На заседании Законодательной Рады 17 октября он изумлялся:

— Как это так случилось, что Кубань, освободившаяся от большевиков год тому назад, вновь окружена большевиками, только справа. Кубань не должна допустить, чтобы по ней проехала победная колесница генерал-губернатора. Под влиянием монархических идей, как констатируют некоторые члены Рады, население не верит в земельный закон, так как монархические агитаторы заявляют им: «Пишите, пишите, а собирать-то не будете!»

Такая тревожная речь Калабухова была вызвана разнесшимися по Екатеринодару слухами о том, что готовится разгон Рады.

Депутаты нервничали. Для защиты собственных персон они имели в своем распоряжении крошечный караул.

Филимонов, верный агент Деникина, всячески тормозил формирование Кубанской армии. Атаман, пожалуй, делал разумно. Эта армия при тогдашней обстановке или перебила бы Раду, или вступила бы в бой с добровольцами.

Заседание 17 октября прошло очень бурно.

— Наши домашние «недовольные», лишившиеся своих привилегий после революции, соединились с пришлыми противниками кубанской демократии и пытаются свергнуть краевую демократическую власть, чтобы восстановить монархию, — ораторствовал некий Подтопельный.

— Мы играем в демократизм. Но нельзя применять принципы демократии чистой воды к тем, кто ее не предает, — вторил ему Гудзь.

— Только на Кубани появилась истинная демократическая сила. Кубанская демократия создала цитадель народоправства, которая возродит Россию на новых демократических началах, — гордо заявлял Калабухов.

Манжула напал на правительство:

— Только щиростью казачества можно объяснить непрекратившееся еще существование клеветнической агитации. Мы приказываем правительству закрыть всякие Осваги, а правительство ничего не делает. Будь я министр внутренних дел, я бы в двадцать четыре часа искоренил все прокламации до единой. Ничего не делается, потому что большинство служащих в правительственных учреждениях, особенно высших, занимаются только критикой и постоянным дискредитированием власти, на службе которой они находятся.

Резолюция гласила:

«Потребовать от правительства энергичной борьбы с агитацией против Рады и уволить правительственных служащих, дискредитирующих краевую власть».

25 октября собралась Краевая (Чрезвычайная) Рада, созвать которую было постановлено вслед за убийством Рябовола. Законодательная Рада, стоявшая над душой правительства, влилась в Краевую.

Отслужили молебен. Священник Воскресенский в своей проповеди перед богослужением нарисовал картину первозданного хаоса и сравнил его с Радою, где множество настроений, группировок и партий.

— Но над хаосом носился премудрый дух божий, который создал из него гармоническое здание вселенной. И Краевая Рада, чтобы дать прочное законодательство родной Кубани, должна проникнуться, как некогда Моисей, духом премудрости божией.

Но едва замолкли божественные песнопения, как «цитадель народоправства» превратилась в «бычье стадо».

Приступили к выборам председателя, место которого оставалось свободным после смерти Рябовола. Линейцы выставили кандидатуру Сушкова, черноморцы — И. Л. Макаренко. Этот последний, человек горячий и довольно бестактный, подобно своему брату Петру, считался отъявленным демагогом-болтуном.

Большинство высказалось за Макаренко. Тогда депутаты от Лабинского отдела, часть от Майкопского и отдельные депутаты от других отделов демонстративно покинули залу.

После перерыва опять сошлись все вместе. Калабухов дал объяснения по поводу «договора дружбы», дословно повторив то, что писал в «Вольной Кубани».

— Договор в законном порядке передан на обсуждение Раде, — закончил свою речь Калабухов.

Правая сторона, лабинцы, отнеслась к его объяснениям крайне неодобрительно. Черноморцы тоже не все приветствовали договор.

Новый председатель Рады очень скоро обнаружил свои таланты. Говоря о внутреннем положении Кубани и критикуя деятельность атамана и правительства, он воскликнул:

— Счастливый Дон! Там много достойного генералитета. А бедная Кубань не могла породить даже двух-трех порядочных генералов.

Ген.-м. Звягинцев, помощник управляющего военным ведомством, возмутился и заявил горячий протест.

— Я имел в виду политическую незрелость кубанского генералитета, — пояснил свои слова Макаренко, после чего обрушился на Доброволию.

— Добровольческая армия требовала в Новороссийский базисный магазин 120000 пудов муки, в Туапсе и в Керчь — 30000 пудов. Армия же находится на Украине. Куда идет кубанский хлеб? Был такой случай, когда от Кубани потребовали 240 вагонов якобы американцам, в обмен на мануфактуру. Мануфактуру Кубань не получила, а за шпагат с нее Добровольческая армия взяла 140 вагонов. Нам говорят: все для нужд фронта, не смейте рассуждать. А казаки пишут с фронта, что вы много присылаете хлеба, а у нас бескормица.

26 октября раздался первый удар грома. В городе стало известно о том, что Деникин разослал атаманам и командармам телеграмму такого содержания:

«В июле текущего года между правительством Кубани и меджилисом горских народов заключен договор, в основу которого положена измена России и передача кубанским казачьим войском Северного Кавказа в распоряжение меджилиса, чем обрекается на гибель Терское войско. Подписавших договор при появлении их на территории вооруженных сил юга России приказываю немедленно предать военно-полевому суду за измену. Генерал Деникин. 25 октября. Таганрог».

27 октября на заседание прибыл Филимонов. Правая встала, как один. Центр частью сидел, частью

стоял. На левой — все сидели.

Атаман начал с жалобы на поведение парижской делегации, обострившее отношения между Кубанью и Добровольческой армией. Затем он огласил телеграфный приказ Деникина от 25 октября и сообщил:

— Я, что мог, то сделал. Телеграфировал Деникину, что в Париже был заключен лишь проект договора и что об отпадении Кубани от России говорить не приходится.

Калабухова попросили удалиться.

Начались страстные дебаты по поводу того, что делать с злополучным «договором дружбы». Курганский, глава правительства, настаивал на том, чтобы договор считать недействительным, делегацию же признать превысившей свои полномочия.