Путешествие в историю, Французы в Индии

Ни красота бухты Рио, ни величие созвездия Южного Креста не смогли отвлечь Виктора Жакмона от гнетущего впечатления, которое произвела на него работорговля.

Вскоре вновь началось утомительное путешествие, ведь в конце первой трети XIX века корабли двигались не намного быстрее, чем триста лет назад. Корабль, на котором плыл Жакмон, покинул Брест в августе 1828 года, а прибыл в Пондишери в апреле 1829 года. В Индийском океане судно несколько раз попадало в слабый шторм; путешественник иронически отзывается "о романтических поэтах, на суше воспевающих морские бури", и отмечает, что бывалые матросы, "испытывающие от сильного ветра боль в пояснице, не разделили бы их восторга".

26 января 1829 года Жакмон стал свидетелем жесточайшего урагана на острове Бурбон. Вот как он описывает его в письме своему брату Порфиру: "Ветер, который был днем только довольно сильным, но обычным, превратился вечером в шквал, с каждым получасом он усиливался, вода прибывала и разрушила несколько преград, защищавших дебаркадер. В два часа ночи я проснулся от грохота. Дом, где я ночевал, считался одним из лучших на острове, и ему ничего не угрожало, ибо он был сложен из бревен красного дерева, и я мог прокричать урагану, пародируя короля Лира: "Дуй, мошенник, дуй, а я вне опасности!".

Но жители острова не располагали такими великолепными домами, как особняк губернатора. Многие жилища оказались разрушены, как и торговые склады. "Когда ветер и дождь ослабели и вода отступила, я пошел на набережную и увидел разбитые амбары, разорванные мешки, кашеобразные холмы из перемешанных сахара, пряностей и кофе, здесь же валялись якорные цепи и обломки кораблей. Но жители острова проявили спокойствие - это был не первый ураган в их жизни". Жакмон бросился на корабль, где находилось самое ценное из его имущества - рекомендательные письма; завернутые в пергамент, запертые в ящик капитанского шкафа, они сохранились, не пострадали даже его приборы, хотя на шхуне были поломаны все мачты и она нуждалась в ремонте. Поэтому целый месяц прожил Жакмон на острове Бурбон, Здесь он тоже столкнулся с рабовладением, но читатель его писем с удивлением заметит, что Жакмон, будучи на Маскаренских островах, не столь ненавидит рабство, как в Бразилии. Осуждая невольничий труд, французский естествоиспытатель проявляет ограниченность, свойственную буржуазному рационализму; в письме своему другу Виктору де Траси, занимающему видный государственный пост, он предлагает добиться назначения специальных чиновников, "которые следили бы, чтобы черные рабы быстро не умирали и оставляли потомство".

Жаркий тропический климат заставлял Жакмона задумываться над тем, как лучше питаться, и, как ни странно, эта тема вновь заставляла его думать о рабах. "Человек, принадлежащий к хорошему обществу, питается очень обильно. Я же все больше и больше контролирую себя, исходя из личных наблюдений или наблюдая других, я укрепляюсь в святой любви к воздержанию, я не сомневаюсь, что буду выделяться совершенством своего здоровья, особенно среди больных печенью, лихорадкой и водянкой богатых англичан, которые 720 раз в году предаются обжорству... Рабы здесь работают как лошади, но большинство из них отличаются завидным здоровьем и огромной силой. Они едят только размоченные в воде рис и кукурузу, и не все хозяева прибавляют к их воскресной трапезе кусок протухшей рыбы.

Но белые люди, которые сытно и вкусно едят здесь по пять раз в день и не дают никакой нагрузки своей мускулатуре, выглядят плохо, многие из них толсты, некоторые, напротив, худы. Негры же все сложены пропорционально, я не видел среди них ни худых, ни заплывших жиром".

То, что красота чернокожих тел вызывает у Жакмона восхищение, свидетельствует об отсутствии у французского естествоиспытателя биологического расизма, но спокойное созерцание рабского труда сразу же характеризует путешественника как убежденного буржуазного либерала, хотя порой радикального, но не способного к подлинному осознанию социальной несправедливости.

Неизвестно, какие приключения пережил Жакмон по пути с острова Бурбон до Пондишери и из Пондишери до Калькутты.

В Калькутте рекомендательные письма руководства английской Компании сыграли свою роль. Если судить по письмам француза, то все высшие чиновники Компании состязались в гостеприимстве. Отдавая должное своим хозяевам, Жакмон не мог скрыть своей иронии. Он сразу заметил, что большинство представителей колониальной бюрократии инертны, равнодушны к своим обязанностям. "Под покровом высокопоставленной внешности чаще всего скрывается трусливая вялость, банальность и вульгарность". Первые дни в Калькутте напомнили посетителю парижские салоны. Балы, рауты, музыкальные вечера сменяли друг друга. Молодой француз оказался в центре внимания местных великосветских дам. Отказаться от многочисленных предложений было невозможно. Жакмон попытался узнать у своих новых друзей о стране, в которую он прибыл. Ему удалось лишь услышать, что индийцы - непонятный народ: с одной стороны, они бросаются под колесницу Джагернаута, как видно, презирают смерть, а с другой - боятся европейца с хлыстом. Вскоре Жакмон убедился, что "английские набобы" могли годами жить в Индии, не замечая ни населения этой страны, ни ее природы и архитектуры.

Но генерал-губернатор Бентинк очаровал Жакмона. В эти годы Индией управлял один из самых либеральных генерал-губернаторов, 52-летний опытный дипломат и военачальник, служивший в молодости губернатором президентства Мадрас, а затем резидентом Англии в Сицилии. Бентинк был большим другом герцога Орлеанского, будущего короля Луи-Филиппа, а Жакмон имел среди своих рекомендательных писем письмо Лафайета, человека влиятельного в кругах, близких к герцогу Орлеанскому.

Все это, но особенно уже известное письмо директора Компании заставило Бентинка отнестись к Жакмону с повышенным вниманием. Хотя подобное отношение льстило тщеславию француза, но, верный своему характеру, он, с восторгом описывая губернатора, как-то незаметно для себя в письмах переходил на привычный иронический тон: "Человек, который, возможно, обладает наибольшими почестями в Европе и Азии, правитель Индии лорд Бентинк, фактически сидящий на троне Beликого Могола, по своей одежде и поведению напоминает больше всего пенсильванского квакера, и поэтому он может разрешить себе прогулку на коне без свиты, одной рукой держа поводья, другой зонтик".