Древний Египет. Храмы, гробницы, иероглифы

Тем временем в варварском македонском захолустье некий юноша видел странные сны. Александр сунул Египет в свой набитый дорожный мешок в 332 г. до н. э. За ним последовали греки, римляне, арабы, турки; албанский авантюрист и корсиканский капитан артиллерии; британские администраторы и французские советники. Египетская история не кончилась в 332 г. до н. э., но египетская культура изменилась до неузнаваемости. Древние боги умерли, и их храмы сделались каменоломнями для приверженцев других исповеданий. Язык ушел из человеческих знаний, и иероглифы стали источником диких спекуляций и мистических теорий. Мудрость Египта должна была стать легендой, но его ученость была потеряна под грузом 20 столетий пыли и невежества. Однако еще сегодня лес колонн в Карнаке трубит об имени Рамзеса мужчинам и женщинам из стран, о существовании которых завоеватель даже не слышал, и пока последний камень не упадет с граней Великой пирамиды в Гизе, люди будут дивиться могуществу и самонадеянности ее строителя.

Великое множество книг на археологические темы кончаются на таких звучных фразах, как эта последняя. Популярность темы имеет весьма веские причины. Физическая сохранность великих египетских памятников – замечательное явление само по себе, если вспомнить, что большинство других цивилизаций, сравнимых по древности, различимы для нас только в очертаниях глиняных фундаментов или как вербальные реконструкции. Такие сооружения, как пирамиды, храм в Карнаке, храмы Фив, Абу-Симбела и Абидоса, были бы удивительны, даже если бы не были так стары; по размерам и великолепию они превосходят руины почти всех других известных нам культур.

И все же я предубеждена против подчеркивания именно этого аспекта; точнее сказать, я предпочитаю другие аспекты. Гробницы, храмы, золото Тутанхамона – все это вещи волнующие и драматичные, однако они не так интересны для меня, как другие, менее осязаемые контакты с древним и чуждым нам миром. Мой интерес к археологии стимулировался вначале сказками о спрятанных сокровищах, но со временем я обнаружила, что идеи прошлого привлекают меня еще больше, чем его артефакты. И это привело к другому, очень личному и, быть может, субъективному открытию. Люди, которые читают и пишут об истории, имеют обыкновение дивиться «неожиданно современному» звучанию древнего института или выражения. Я испытывала это сама, и я люблю холодок узнавания, который чувствуешь при такой встрече. В более широком смысле работы прошлого, возбуждающие наши эмоции, не являются ни древними, ни современными, ни египетскими, ни американскими – они просто человеческие. Специфическое выражение данной мотивации может больше не использоваться или не приниматься нашим обществом; но оно может быть вполне законным в культуре, в которой действует, и когда мы приходим к пониманию других элементов этой культуры, то видим за незнакомым фасадом экзотического обычая человеческое стремление, которое узнаваемо, как наши собственные черты в зеркале.

Это не значит обесценивать историю или пренебрегать ее уникальностью. Богатство и разнообразие предлагавшихся решений многочисленных проблем, стоящих перед человеком, удивляет и ужасает; жизни не хватит на то, чтобы охватить их многогранную сложность. В этом бесконечном разнообразии заключается одна сторона притягательности исторических исследований, а в очаровании исторических обычаев – другая. Египетские погребальные обычаи – возьмем единичный пример – по совершенно понятным причинам интригуют читателей многих поколений: процесс мумификации, сложно устроенная гробница, магический ритуал, богатое убранство и утварь покойного. Читая описания фантастических гробниц, мы дивимся изобретательности их строителей, которые предусмотрели каждую постижимую неприятность, которая может случиться с обнаженной душой, путешествующей сквозь тьму к бессмертию. Каким фантастически гротескным, каким причудливым был духовный мир, который провидели эти давно умершие незнакомцы!

И затем мы набредаем на единственное предложение, на изолированную фразу. И церемониальная маска исчезает, открывая особенную едкую горечь человеческого стремления к бессмертию, со всей его неуверенностью и болезненным желанием. «Никто не возвратился оттуда, чтобы рассказать нам, как они живут».

Плач по мертвому ребенку, требование справедливости, стремление возлюбленного к возлюбленной – перед нашим признанием универсальности человеческих эмоций время и пространство сжимаются, барьеры языка, цвета кожи и национальности рушатся; мы читаем мысли человека, мертвого уже три тысячелетия, и называем его братом.

Краткий словарь

Ба — одна из форм, в которых проявляется мертвый человек; птица с человеческой головой, парящая близ гробницы.

Картуш – овальная фигура, заключающая в себе имя царя или (в поздние периоды) царицы.

Фаянс — неглазурованная керамика, как используют это слово египтологи; скорее, это субстанция, сделанная из истолченного в порошок кварца и превращенная в пасту с помощью окиси натрия или другого связующего вещества; из нее формуются мелкие предметы – перстни, статуэтки, амулеты и т. п. Они покрываются глазурью, обычно ярко-синей или зеленой.

Ка – один из аспектов человеческой личности, сотворенный вместе с человеком и по его образу и подобию; переживает человека, и ему приносятся жертвы.

Мастаба – гробница раннего периода, низкая, прямоугольная, с наклонными сторонами.

Ном — административный округ в Древнем Египте. Древний Египет был разделен на 42 нома, каждый из которых управлялся наместником фараона – номархом.

Обелиск – высокий, квадратный в сечении столб, завершающийся наверху пирамидальным острием; египетские обелиски были покрыты надписями.

Пектораль – украшение, которое носили на груди обычно подвешенным к ожерелью из проволоки или бус.

Опускной камень – тяжелый каменный монолит, опускаемый после похорон с целью блокировать вход в гробницу или пирамиду.

Пилон – церемониальные ворота с двумя фланкирующими башнями в форме массивных пирамид.

Стела — каменная плита с резьбой и надписями, воздвигнутая в память о событии или человеке; египетские стелы имели обычно прямые бока и округлую вершину.